К маю 1944 года в полку определились три пары разведчиков — это были Илюхин — Ханбеков, я с Мишей Соловьевым и пара Медведев — Лысенко. На борт моей машины установили фотоаппарат АФАИ-27, который был предназначен для фотографирования наземных и морских целей при плановой съемке. Самолет с таким аппаратом должен пройти строго над целью, выдержав высоту, направление и скорость полета. Перед началом и концом аэрофотосъемки фотограф должен наметить сбоку ориентиры для включения и выключения фотоаппаратуры. Результаты нанесенного удара, полученные на основании дешифрированных фотоснимков, докладывались командованию. Сложность фотосъемок состояла в том, что разведчик должен прийти на цель за 15 минут до прихода нашей авиации и сфотографировать корабли. Но, как правило, когда разведчики приходили фотографировать корабли, над ними уже находились истребители противника. После фотографирования цели разведчики отходили от кораблей и находились в этом районе. При этом приказ командира полка был категоричным: «В бой с истребителями противника, если нет нужды, не ввязываться!»
Не менее сложным был второй заход для фотографирования на цель через 30 минут после нанесенного удара, для фотографирования результата бомбо-штурмового удара. В этот период все истребители и зенитная артиллерия противника стреляли только по нам. Когда включена аппаратура, фотограф идет по прямой и не может делать противозенитный маневр. Рядом находятся вражеские истребители. Только хорошо слетанная пара может успешно решить боевое задание. Парой с Мишей Соловьевым нам удавалось в самых труднейших условиях производить съемку кораблей перед ударом, а также и после него. В двадцатых числах мая, когда наши штурмовики работали по минным полям противника в Нарвском заливе, нам удалось сфотографировать взрыв морской мины. Сине-красный водяной столб высоко поднимался над заливом, и, пока он еще не опустился на воду, нам удавалось сделать маневр и заснять этот водяной столб.
В операции по уничтожению кораблей в районе северо-восточнее порта Азери 29 мая мы с Соловьевым вылетели с аэродрома первыми, и набрав высоту 5000 метров, подошли к цели. Над кораблями на высоте 4000 метров уже находились вражеские истребители. Заметив нашу пару, они пошли на нас. Развернувшись на 180°, мы на пересекавшихся курсах отошли от цели. Отойдя в сторону от кораблей и набрав высоту большую, чем у противника, разогнав большую скорость, мы прошли над кораблями и сфотографировали их, не обращая внимания на истребители противника. Перед началом фотографирования я передал по радио Соловьеву:
— Смотри внимательно, начинаю фотографирование!
На правом борту кабины замигала красная лампочка — контроль работы аппаратуры. Впереди по курсу и по бокам — лохматые черные шапки разрывов зенитных снарядов. Соловьев, идя с правой стороны на боевом интервале, выдерживал строй «фронт», готовый в любую секунду броситься на врага, чтобы отбить от меня атаку. Снизу к нам спешили истребители противника, но, увидев наши подходящие группы, все свое внимание сосредоточили на них. Закончив съемку, мы отошли от цели, а вскоре над кораблями завязался воздушный бой. Прикрываемые истребителями нашего полка, штурмовики нанесли топмачтовый удар. Наблюдая за работой штурмовиков, мы увидели прямые попадания бомб в корабли. Был большой соблазн сфотографировать эти попадания. Имея большую высоту, разогнав скорость, я прошел над кораблями и сфотографировал их, хотя внизу еще работали наши группы. В момент фотографирования на мой самолет сверху бросился в атаку ФВ-190. Окраска его отличалась от других самолетов врага — она была сизо-голубая. Мне очень хотелось сфотографировать результат попадания бомб в корабль, но немец вот-вот откроет по мне огонь! На месте, как всегда, оказался мой напарник, он преградил путь вражескому самолету и дал мне возможность спокойно закончить фотографирование.
Мы отошли от кораблей в северную сторону. Внизу, под нами, были видны горящие самолеты и спускающиеся парашютисты, тонущие вражеские корабли в разрывах бомб, пожар на одном корабле. Теперь мы ждем полчаса до фотографирования окончательных результатов бомбоудара. Разогнав большую скорость за счет высоты, стремительно проносимся над кораблями, фотографируем и быстро уходим домой. Надо успеть опередить наших штурмовиков, привезти и обработать пленку к докладу о результатах нанесенного удара.
Встретившись в тот день за ужином в столовой с Ханбековым, я поинтересовался подробностями сегодняшнего воздушного боя. Он доброжелательно рассказал:
— При сопровождении Ил-2 в район порта Азери наши летчики сбили 11 самолетов противника, четыре из них мы с Илюхиным. Мы, как всегда, были в группе боя. При подходе к цели заметили большое количество самолетов противника, которые подходили в район расположения кораблей со стороны берега. Командир группы майор Мироненко приказал Илюхину по радио связать их боем. Илюхин и сам уже направлялся туда. Кроме большого численного преимущества немцы имели преимущество и в высоте. Но Саша смело затащил меня в самую гущу боевых порядков противника! Мы всю ораву связать боем не могли, и многие прорвались к основной группе. Бой был очень напряженным. Иногда мы расходились с противником буквально в десяти метрах. В этом бою я впервые видел в момент зависания лица немецких летчиков, видел рисунки на борту их самолетов. Я и сейчас одно лицо прекрасно помню… Во время боя Илюхин передал мне:
— Вижу «пиковый туз»! — и тут же: — Уходи вверх!
Оказывается, «пиковый туз» сидел у меня в хвосте.
Я только успел резко взять ручку на себя, как он открыл по мне огонь. Я почти вертикально пошел вверх, одновременно наблюдая за противником. Мы оба зависли, но я видел, что нос самолета противника направлен немного ниже моего самолета, и потому совершенно не волновался. Я осторожно сделал «накидку», меня этому научил Саша, — скорость была слишком мала. В этот момент я встретил взгляд летчика. Он смотрел на меня, а я нахально — на него. Мы разошлись на малых скоростях. И буквально в этот момент я заметил Сашу, который снизу заходил в атаку. Длинная очередь, искры и пламя с самолета противника — и начинается его беспорядочное падение.
Саша очень рисковал — в хвосте у него сидел немец, который вот-вот откроет огонь. Я доворачиваюсь на несколько градусов и с самого неудобного положения, скорее только для отпугивания, открываю огонь. С атакованного самолета выбрасывается парашютист, и всевидящий Саша передает:
— Да ты здорово стреляешь, Хан!
Наши уже отштурмовались и ушли, а я никак не мог остановить пыл Илюхина. Он искал новую жертву. Пилотировали мы с ним фронтом. Ну и вот, после очередного маневра мы оказались в хвосте двух самолетов противника. Саша с ходу атаковал заднего, но немец отвернул от своего ведущего вправо, а ведущий пошел влево. Илюхин не хотел упустить никого и, передав мне по радио: «Добей, Хан!» — сам развернулся за ведущим «фоккером». Я добил немца, как мне было приказано, и на земле после посадки Саша страшно ругался на себя за то, что ему не удалось сбить и этот самолет.
Саша тоже рассказывал о бое, и вокруг него собралось много летчиков. В возбужденном состоянии он все говорил:
— Я Хана на всю эскадрилью не променяю!
В этот момент подъехал майор Мироненко и спросил меня:
— По кому так стрелял сильно немецкий летчик? Все ли ваши дома?
Я ответил:
— Стрелял по мне, но ничего серьезного не было.
А как в этот вечер штурмовики встречали нас в столовой! Каждый хотел нам подать руку, каждый хотел усадить рядом с собой и угостить.
Пара Илюхин — Ханбеков, в самом деле — виртуозная. Оба хорошо летали, хорошо видели, понимали друг друга. Вот что говорил о своем друге Саше Илюхине Николай Ханбеков:
«Такого сочетания положительных качеств я прежде ни у кого не наблюдал. Это человек, у которого и в мыслях не было покинуть меня в трудную минуту. Хорошо зная меня, он безгранично доверял мне в бою. Мы с ним, как любители подраться, почти всегда назначались в группу воздушного боя. Наша 3-я эскадрилья всегда прикрывала последнюю группу, и очень часто все шишки летели на нас. И опоздавшие немецкие летчики обрушивали весь свой гнев на нас с Сашей. Мы с ним к этому привыкли и были готовы. Как-то произошел такой случай, который тронул меня до глубины души. Илюхину поручили сфотографировать результаты бомбо-штурмового удара, одновременно находясь в группе боя. В этих случаях мы всегда уходили от цели с ним последними. Когда он сделал заход для фотографирования и уже лег на боевой курс, мы увидели несколько пар самолетов противника, приближавшихся к нам со стороны берега. Я почти раньше всех замечал противника, а Саша видел еще лучше меня. Я подумал, что Саша прекратит фотографирование и сделает это после боя. Но он продолжал фотографирование и передал мне:
— Хан! Быстро прикрой меня!
На боевом курсе одна пара успела атаковать его, но я удачно отбил эту атаку. И, только выполнив задание на фотосъемку, он спросил меня:
— Ну что, разгоним их по домам?
Я согласился. Мы дали такой бой — на удивление всем немцам. Их было несколько пар — правда, некоторые так и не ввязались в бой. Корабли, которые ранее стреляли по нам, прекратили огонь. Скажу честно, хотя, может, и не скромно, мне очень понравилось!
Саша стрелял с любого положения. Мы большого успеха не добились, но один самолет Саша сбил. Саша и я хорошо знали о том, что немцы боятся в бою наглых советских летчиков, поэтому Саша вел себя в бою очень дерзко и нагло, а мне ничего не оставалось, как следовать его примеру.
Когда мы вернулись домой, я спросил у него:
— Саша, почему ты так рискуешь собой? Неужели ты не мог сфотографировать корабли после боя?
Он ответил:
— Какой же здесь риск? Я был уверен, что все атаки ты отобьешь.
Я понял, что он настолько уверен во мне, что готов ручаться своей жизнью. Это меня тронуло. В душе я дал клятву: не допущу, чтобы Саша погиб в бою первым, буду защищать его до своей смерти. Он до безрассудства был храбрым, не раз по этому поводу я с ним ругался, и он каждый раз обещал мне, что больше нелепостей делать не будет. Однажды, после разведки, мы возвращались домой. Не долетая до аэродрома Тарту, Саша пошел на снижение. Он очень любил штурмовки по шоссейным дорогам. Вот и сейчас я думал, что он ищет цель. Но он повел меня прямо на аэродром Тарту на бреющем полете, сказав по радио: „Следи за мной!“ — выскочил на стоянки самолетов и пулеметно-пушечным огнем прошелся по всей стоянке. Затем пошел на петлю и при снижении, во второй половине петли, опять открыл огонь.