Но вот в заборе оказался проход. Я пролез через него последним, оставив на проволоке свою плащ-палатку, которая была прикреплена к вещевому мешку на спине. Она зацепилась за проволоку и осталась на ней. Я заметил это только тогда, когда мы отбежали от забора метров на двадцать, но возвращаться за плащ-палаткой я не стал, хотя очень дорожил ею и высоко ценил ее замечательные свойства – не пропускать воду и холодный ветер. Мы были на свободной территории. В первый раз за последние полмесяца мы вздохнули полной грудью.
Пройдя несколько километров около Можайского шоссе, мы зашли в деревню и постучались в один из домов. Нас пустили. Не раздеваясь, кто в чем был, мы легли на пол и заснули.
Проснулись мы уже днем. Другие товарищи наши куда-то ушли, в доме, кроме хозяев, остались только мы с Волковым. Хозяева предложили нам побриться, нашлась у них и бритва. Когда мы посмотрелись в зеркало, то увидели там почти незнакомых людей. Космы отросших и давно не чесанных волос на голове, воспаленные глаза, а главное – покрытые длинной щетиной лица изменили нас почти до неузнаваемости. Приятно было сбрить эту щетину и принять прежний человеческий вид. Топилась печка. В ней мы сварили последние две плитки концентратов в котелке Усольцева. Затем сели за стол и позавтракали.
В это время кто-то из хозяев завел граммофон, поставив на него какую-то веселую песенку. Эта музыка так подействовала на меня, что я разрыдался. Я закрыл лицо руками, но слезы текли по щекам, и я не мог их остановить. Тут я вспомнил слова известной русской песни: «Эх, товарищ, и ты, видно, горе видал, коли плачешь от песни веселой…»
У хозяев мы узнали, что в Дорохово был сборный пункт тех, кто вышел из окружения и с оккупированной территории. Мы направились в Дорохово, но, когда прибыли туда, то узнали, что сборного пункта там уже нет. Точно нам сказать, где он находится, никто не мог. Некоторые указывали, что такой пункт есть в Голицино. До Голицино мы ехали на попутном танке КВ. Танкист посадил на корпус танка человек десять таких же, как мы, и довез нас до самого Голицино. Танк по шоссе шел довольно быстро. В Голицино мы тоже найти ничего не могли и решили ехать в Москву, где надеялись в институте узнать, что нам дальше делать и какова судьба нашей дивизии.
Вечером 18-го числа мы на поезде приехали на Белорусский вокзал. Мы вышли на вокзальную площадь и увидели Москву, которая очень сильно изменилась с тех пор, как мы 11 июля покинули ее. Мы с Волковым расстались, решив встретиться завтра у меня дома. С нетерпением шел я домой, как забилось мое сердце, когда я увидел институт, увидел свой родной дом; но в окнах почему-то не было света. Я позвонил, мне открыл кто-то из соседей. «Как живут мои?» – спросил я. Ответ поразил меня: «Ваши эвакуировались вместе с институтом 16 октября». Я вошел в комнаты, они не были даже закрыты. Никого, пустые комнаты. Я опустился на диван и долго смотрел вокруг себя, мне было тяжело. Мне хотелось увидеть отца и мать, мою жену, хотелось излить им все, что наболело на душе, рассказать им свою необыкновенную историю. И вот никого, пустая квартира!
Я решил пойти на квартиру, где жила до замужества моя жена. Там должны были находиться ее мать Вера Александровна Чистякова и брат жены Петя, тогда студент энергетического института. Во дворе МИИТа и от соседей по квартире я узнал, что МИИТ эвакуировался, что в здании института расположилась какая-то воинская часть. Штаба связи дивизии народного ополчения с организациями района, в котором мы надеялись узнать о судьбе дивизии, тоже уже не было, обращаться оставалось только в райвоенкомат.
Я пошел на квартиру к Вере Александровне. Мне никогда не забыть той сердечной встречи, той заботы и материнской любви, с которой она встретила меня. Здесь я нашел сердечное тепло, так необходимое мне в эти дни. Я был совершенно больной и пролежал в кровати около двух дней. Я рассказал Вере Александровне и Пете всю мою историю; они выслушали ее с большим вниманием, и она произвела на них сильное впечатление. На следующий день я написал заявление в райвоенкомат, в котором изложил все обстоятельства, просил, чтобы они направили меня в армию. Вера Александровна передала его утром в отдел учета командного состава.
19 октября ко мне зашел Александр Волков, он спросил меня, удалось ли мне что-либо узнать о нашей дивизии. Я рассказал ему все, что узнал, мы поговорили с ним о нашей дальнейшей судьбе и расстались.
20 октября я стал чувствовать себя лучше и явился в райвоенкомат. Меня принял начальник стола учета командного состава. Он еще раз прочитал мое заявление, посоветовался с другим товарищем и сказал: «Направить бы его к коменданту города, да он ополченцев не берет. Переправим его на формирование на должность командира взвода во 2-ю школу». Я получил повестку, в которой значилось, что 23 октября я должен явиться на сборный пункт во 2-ю школу.
Школа эта была мне известна; находилась она за Марьинским рынком. Но куда я направлюсь потом, я не знал. Я получил два дня отдыха, в течение которых я, с помощью матери жены, восстановил свое здоровье. 23 октября 1941 года я в качестве командира 1-го взвода 2-й маршевой роты Дзержинского района города Москвы уже шагал в сторону Мурома для прохождения дальнейшей службы в запасных частях. Жаль мне было покидать Москву, но такова была судьба.
Я шагал впереди взвода, смотрел на целые дома, на нормальную жизнь, на природу и вспоминал только что пережитые мной события: Ельню, Волочек, Вязьму, генерал-майора Козлова, Волкова и Миняева, прекрасных патриотов из Смоленской области, которым я, как и многие тысячи мне подобных, был обязан жизнью и свободой.
Штабом 14-й запасной стрелковой бригады в Чебоксарах я был направлен в 39-й саперный запасный батальон в Буинск, на должность командира учебного взвода. Там прослужил с ноября 1941 года по март 1942 года, подготовив более 50 младших командиров.
Из запасной части я попросился на фронт, был в резерве МВО, а затем в МЗО (Московская зона обороны) на постройке укрепрайонов. Оттуда был направлен в расположение штаба железнодорожных войск для использования по моей воинской специальности (разрушение и восстановление железнодорожных мостов).
В штабе железнодорожных войск я выбрал направление на Крымский фронт. Весной 1942 года, будучи в Москве, я встретил А.В. Даркова, который рассказал мне свою необыкновенную историю, достойную пера художника. Тогда же я узнал, что Миняев перешел линию фронта и затем служил в 160-й стрелковой дивизии, которая сформирована в ноябре 1941 года из частей нашей дивизии, вышедших из окружения. Наиболее крупными из них были группы под командованием полковника Оглоблина и полковника Лебедева. Из миитовских ополченцев в дивизии осталось всего несколько человек.
В апреле я пережил трагическую смерть матери моей жены. Затем случилось радостное известие о рождении сына.
Начиная с мая 1942 года до сентября 1945 года я служил в железнодорожных войсках Красной армии, в составе которых на должности инженера-мостовика участвовал в восстановлении и постройке мостов на Северо-Кавказском, Сталинградском, 2-м Украинском фронтах и в Отдельной Приморской армии. Я прошел с войсками путь до Румынии, участвовал в восстановлении и постройке крупнейших мостов, нашел себе прекрасных друзей, но никогда не забывал я осени 1941 года, в которую из величайших мучений и тяжелых неудач поднялась заря нашей великой Победы.
При составлении этих воспоминаний мной использовались записная книжка, в которой я сделал краткие записи 20 сентября и 20 ноября 1941 года, а также письма, которые я писал своим родным летом и осенью 1941 года.
Краткая биография автора
Родился в 1916 году в Томске. В 1923 году вместе с семь ей переехал в Москву. Отец Б.В. Зылева, профессор, работал заведующим кафедрой «Высшая математика» МИИТа с 1923 по 1952 год. Мать Б.В. Зылева работала врачом в поликлинике МИИТа. Таким образом, он был связан с МИИТом с самого раннего детства.
В 1940 году с дипломом первой степени и значком «Лучшему ударнику, успешно окончившему МИИТ» окончил строительный факультет по специальности инженер-мостовик. Осенью 1940 года поступил в аспирантуру при кафедре «Мосты» МИИТа. За 1940/41 учебный год окончил первый курс аспирантуры и досрочно сдал кандидатский экзамен по мостам, однако начавшаяся 22 июня война с Германией изменила все его планы.
7 июля 1941 года Борис Владимирович добровольно вступил в народное ополчение, где стал командиром саперного взвода 6-й дивизии народного ополчения Дзержинского района Москвы. Саперный взвод состоял из 11 преподавателей МИИТа и 25 строительных рабочих ополченцев из Орехово-Зуево. В составе взвода был один профессор (И.В. Урбан) и несколько доцентов: А.Ф. Смирнов (будущий член-корреспондент АН СССР), А.В. Дарков (будущий профессор по строительной механике, заведующий кафедрой), В.П. Гудков, А.В. Осокин и другие.
В ночь на 11 июля ополченческая дивизия была переброшена навстречу немцам в район города Ельня Смоленской области. Летом и осенью 1941 года 6-я ДНО участвовала в боях с немцами на дальних подступах к Москве. Это были очень тяжелые бои, в которых, несмотря на всю тяжесть положения нашей армии и страны в целом, начинала крепнуть уверенность в будущей победе. Эти события еще недостаточно описаны в нашей литературе. Тем ценнее является книга Б.В. Зылева «Воспоминания о народном ополчении», которая совмещает в себе правдивое, захватывающее повествование с хронологически точными наблюдениями очевидца. Первое издание этой книги давно разошлось. Среди читателей этой книги были участники Великой Отечественной войны, наши известные историки и писатели, родственники ополченцев МИИТа и многие наши соотечественники, люди разных возрастов и профессий. Все дают очень высокую оценку этой работе. Настоящее переиздание работы позволит ознакомить с ней более широкий круг читателей.
Часть отрывков из этих воспоминаний Б.В. Зылева напечатана ранее: в 1961 и в 1966 годах в книгах «Народное ополчение Москвы» и «От Москвы до Берлина». В них публиковался отрывок «Героический прорыв», описывающий выход из окружения под Вязьмой группы советских войск, участником которого он сам являлся. В книге «Битва за Москву» (1966) маршалы Г.К. Жуков и И.С. Конев дают высокую оценку героическому подвигу окруженных войск и значению действий этих войск в обороне Москв