Приехав домой, в город Лугу, я рассказал все, что мне пришлось увидеть, моему папе. Внимательно меня выслушав, он сказал, что ему нравится моя реакция и он полностью разделяет мое возмущение.
А сейчас перейду к воспоминаниям некоторых событий моей жизни периода юности.
Юность. Новоселки
Я пропускаю целую полосу моей жизни и расскажу о том трудном времени, когда в стране велась ожесточенная борьба по ликвидации беспризорничества.
Мне шел в это время пятнадцатый год. Деревня Новоселки расположена в нескольких километрах от станции Старожилово железной дороги Рязань – Ряжеск. Старый барский дом. По распоряжению Пронского отдела народного образования здесь будет создана детская колония для беспризорных. Довольно случайно я оказался в числе организаторов этого дома. Сначала мне поручено было сделать опись всего, что осталось в помещениях бывшего барского имения. Я должен был обойти все четыре комнаты и надворные постройки и все обнаруженные предметы записать в выданную мне инвентарную тетрадь. На обнаруженные предметы наклеить ярлыки.
Первый ярлык я наклеиваю на рояль и ставлю на нем цифру «1», под этим же номером делается соответствующая запись и в инвентарной тетради. Рядом с ножкой рояля, в углу комнаты, я нахожу серебряную столовую ложку. В тетради появляется вторая запись. В конце дня в тетради сделано всего 12 записей: рояль, три серебряные столовые ложки, две серебряные вилки и два серебряных столовых ножа. В помещении конюшни обнаружены: пролетка, хомут, сбруя, вожжи. В надворных постройках, под крышей, оказалось в хорошем состоянии сено, чему я особенно рад, так как в распоряжении детской колонии будут из Мозолева переданы три лошади. Сена хватит на два-три месяца. Вокруг дома молодая роща, под окнами – пруд.
Надо оборудовать комнаты для приема детей и приобрести вещи первой необходимости. Нужны кровати, матрацы, одеяла, белье и многое другое. Меня направляют в Пронск, в отдел народного образования. Я часто думаю, почему я – в свои юношеские годы – был тогда так близок к коммунизму. Казалось, что переход к коммунизму так естественен и не представляет никаких трудностей. Ведь главное, что каждый должен понять: чем больше будет принадлежать народу государственных ценностей, тем народ будет богаче. Поэтому делай все, чтобы народное богатство росло. Охраняй его, как зеницу ока.
Я хорошо помню, что в отделе народного образования мне выдали ордер на тысячу метров мануфактуры, 2 пуда сахара, 5 пудов пшена и 10 пудов ржаной муки. Полученные продукты и куски мануфактуры были погружены на пару крестьянских саней, выделенных по наряду горсоветом, и вечером я вместе с этим транспортом направился из Пронска в Новоселковскую детскую колонию. Дорога шла лесом, ярко светила луна, слышался скрип полозьев саней. Ветви могучего соснового и елового леса были украшены толстым слоем искрящегося снега. Давно это было, но до сих пор эта картина чудесной зимней ночи у меня перед глазами.
Приехали дети – грязные, оборванные, вшивые. Всю их одежду, в которой буквально все шевелилось от насекомых, бросали в печи – это был единственный метод борьбы с тифозной заразой. Детям стригли головы, купали их и одевали в чистую одежду. На общем собрании меня выбрали председателем детского комитета и поручили, кроме моих основных обязанностей, выдавать на кухню продукты и отвечать за склад, в котором хранилось все имущество, принадлежавшее детской колонии.
В те тяжелые годы всегда хотелось есть. С нетерпением все мы ждали завтрака, обеда и ужина. Хлеб резали на куски, затем один из ребят становился спиной к столу, а другой вилкой накалывал кусок хлеба и говорил: «Кому?» Стоявший спиной к столу называл имя мальчика или девочки. Таким путем распределялся хлеб между ребятами.
Возможно, найдутся скептики и не поверят мне, что и я тем же путем получал причитающуюся мне порцию хлеба. Я не считал для себя возможным поступить иначе, а, пожалуй, лучше сказать, просто не мог поступить иначе. В кладовой стояли мешки с сахаром, но ни одного кусочка я не взял для себя. Помню, что перед сном я каждый день заходил в кухню и просил предъявить мне записанные в инвентарную тетрадь серебряные ложки, вилки и ножи. Помню также, что нянечки на меня сердились и говорили, мол, никуда твои ложки и вилки не денутся, но, зная, что я не уйду до тех пор, пока не пересчитаю их, выполняли мою просьбу.
Чувство громадной ответственности за доверенное мне народное имущество было во мне сильнее ощущения голода, которое не оставляло меня на протяжении всего дня. Есть хотелось все время, вкуснее черного хлеба я не представлял себе ничего. Мне казалось в то время, что я с радостью, без всякого сожаления согласен отказаться навсегда, на всю жизнь от пирожных, конфет и любых других вкусных вещей, если мне уже сегодня будет предоставлена возможность есть досыта черный хлеб.
В здании Новоселковской колонии начала функционировать школа, где совместно обучались колонисты и деревенские дети. Я был привлечен к проведению занятий со школьниками. Учил я их арифметике и письму. Моя первая педагогическая деятельность оказалась достаточно успешной, и в пятнадцать лет отдел народного образования сельсовета предложил мне официально занять штатную должность преподавателя школы. Но в связи с моим поступлением в 1921 году в качестве учащегося в железнодорожное училище этим предложением я не смог воспользоваться.
1921 год
Весной 1921 года я приехал из Новоселок в Рязань, к родителям. В 1920 году открылось в городе Среднетехническое училище путей сообщения. Летом 1921 года был объявлен прием на подготовительное отделение. Конкурс был тяжелый. Я понимал, что у меня мало шансов выдержать экзамен. Одновременно со мной на первый курс поступал мой старший брат Юра. К тому времени, когда я только приступал к сдаче приемных экзаменов на подготовительное отделение, брат был уже зачислен на первый курс. Возглавлял это учебное заведение преподаватель математики Николай Александрович Худзинский, установивший следующий порядок в училище: при переходе с курса на курс все учащиеся держали экзамены в специальной комиссии, в состав которой, кроме преподавателей училища, входили представители Центрального управления транспортными профессионально-техническими учебными заведениями Народного комиссариата путей сообщения. Они приезжали из Москвы.
Одновременно с этим объявлялся конкурс для вновь поступавших, которые также экзаменовались в этой комиссии. Часть учащихся отсеивалась, а небольшая группа принималась вновь. На три свободные вакансии на первом курсе было подано около семидесяти заявлений. Процедура экзаменов была строгой; опрос проводился по билетам в письменной форме и устной. Содержание билетов известно не было, их привозили из Москвы в запечатанных конвертах.
На подготовку к экзаменам при поступлении в училище у меня было около двух недель; очень слабо я знал алгебру, не имел понятия о том даже, чему равно а плюс в в квадрате. Неудовлетворительная оценка по математике мною была получена на экзамене совершенно правильно, по заслугам. Сочинение по русскому языку я писал на свободную тему.
Обсуждение в приемной комиссии результатов экзаменов проводилось в большом помещении, куда доступ был свободный. Товарищ моего брата, который тоже, в числе трех человек, был принят на первый курс, присутствовал на этом заседании, и вот что он мне рассказал: «Когда стали рассматривать полученные тобою экзаменационные оценки, то председательствующий Худзинский сказал, что здесь вопрос ясен – Анатолий Дарков принят быть не может. Тут же взял слово твой экзаменатор русского языка Помялов, который предложил, несмотря на плохие отметки по математике, полученные на экзамене, все же тебя принять, но условно; ты на него произвел приятное впечатление. Кроме того, сказал он, у него есть старший брат, выдержавший экзамен при таком большом конкурсе. Думаю, Анатолий Дарков с помощью брата сумеет ликвидировать свое отставание по математике и догнать в короткий срок своих товарищей по классу».
Комиссия согласилась с этими доводами Помялова. Я был зачислен условно на подготовительное отделение. Ликвидировать свое отставание я должен был в течение первого месяца. В моей группе, где я учился, математику преподавал Николай Александрович Худзинский – директор училища.
Свое отставание по алгебре, не прибегая к помощи брата, я ликвидировал в течение первых двух недель. Учебник по алгебре Шапошникова и Вальцева я изучил от корки до корки, прорешав все примеры и задачи. Мне известно, что этот классический учебник неоднократно издавался в Англии, и, кажется, и до сих пор им еще там пользуются.
Почувствовав себя подготовленным, я стал просить Николая Александровича меня проэкзаменовать; мне хотелось поскорее освободиться от гнетущего состояния, связанного с условностью зачисления. Этот экзамен Николай Александрович несколько раз назначал и затем откладывал; наконец он сказал, что экзаменовать меня не будет, он уверен, что я не хуже других: «Считай, что условность твоего зачисления с тебя снята, отныне ты полноправный ученик нашего училища».
Включаюсь в серьезную работу по изучению дисциплин, преподаваемых в училище. Принимаю следующее решение: писать конспекты. На лекции и практическом занятии стараюсь как можно больше записать, затем дома сделанные черновые записи переписываю начисто, формулируя мысли преподавателя своими словами, но так, чтобы было ясно и понятно не только мне, но и любому, кто попытается по моему конспекту самостоятельно освоить изложенный в нем учебный материал. Такой способ освоения любой дисциплины, по моему опыту, навсегда закрепляет полученные знания. Эти конспекты у меня сохранились, им уже более 60 лет. Такой же прием освоения знаний я применял и в высшей школе.
Семья моего учителя по математике Николая Александровича Худзинского – его жена и сестра – были людьми необычным, большими оригиналами. Сестра Лидия Александровна Худзинская в возрасте около 70 лет поступила учиться в институт, ее часто можно было видеть в городе с матерчатой тяжелой сумкой на плече, с которой она никогда не расставалась. В сумке хранились ее лекционные записки, достаточно большое количество книг и громадное количество собранных ею народных сказаний и пословиц. Она была невысокого роста, имела вид старой женщины, лицо было покрыто сеткой морщин. За четыре года своей студенческой жизни она успешно окончила Рязанский институт народного образования и получила диплом. Человеком она была интересным, и общение с ней было не только полезным, но и приятным. За свою жизнь она прочитала, как она говорила, не менее пяти тысяч книг. Жена Худзинского вела большую общественную работу среди молодежи, организовала театральный кружок, была его руководителем. В составе этого кружка были я и мой младший брат Костя. Мы успешно выступали на сцене в рабочих клубах, в частности, перед воинскими частями. И если бы не скоропостижная смерть Худзинской, моя судьба, возможно, была бы навсегда связана с театром. До сих пор сохранились во мне те восторженные, радостные ощущения, которые я испытывал во время и после окончания спектакля.