В его комнату, теперь пустующую, въехала его родная сестра. В комнате сохранились его личные вещи и, что особенно важно, законченная и отпечатанная на машинке его докторская диссертация, содержавшая крупное научное открытие. О ее ценности сестра имела достаточно смутное представление, что и послужило причиной тому, что очень скоро диссертация перекочевала из ее комнаты в комнату соседа, которому, по всем данным, удалось установить хорошие отношения с ней и войти в ее полное доверие. После всего этого в скором времени состоялась защита, и соседу была присуждена ученая степень доктора технических наук. Он стал признанным обладателем эпохального научного открытия.
До меня доходили слухи, что после защиты он некоторое время переживал угрызения совести, но очень скоро все это прошло, и он с нескрываемой радостью принимал поздравления со стороны научной общественности о сделанном им вкладе в науку. До сих пор, хотя его уже и нет на свете, он остается признанным автором этого крупного научного направления, в действительности принадлежавщего погибшему на фронте ополченцу.
Июль 1941 года. Смоленский фронт. Мы дислоцируемся в районе Ярцево, где, как нам говорили, впервые начала действовать военная установка, которую в народе назвали «катюшей». Мы находились примерно в 30 километрах от места боев. Солнечный день. Водяная мельница расположена у плотины маленькой речушки. Сделана запруда. В небе поют жаворонки, летают ласточки, где-то вдали слышится канонада разрывов пушечных снарядов. Берега речушки усыпаны крупными, сочными ягодами душистой земляники. Солдаты во время отдыха собирают землянику, горстями бросают ее в рот. Вкусно, и если забыть о близости фронта, то можно подумать, что ты сегодня выехал за город и проводишь среди природы свой выходной день. На лопасти большого колеса мельницы с шумом и брызгами падает вода и заставляет его вращаться.
Лает собака и в то же время дружелюбно помахивает хвостом. У мельницы старик, на нем длинная рубаха и ватные штаны, на ногах лапти. Весь он покрыт мучной пылью. Две подводы, нагруженные мешками с рожью, ждут очереди. Распряженные лошади, помогая своими толстыми губами, щиплют сочную, свежую траву. «После помола муку повезем в красноармейскую пекарню, чтобы накормить вас, наши дорогие защитники», – говорят хозяева подвод.
И вдруг совершенно неожиданно небо заполняется гулом летящих на небольшой высоте немецких бомбардировщиков, из которых, как из рога изобилия, начинают падать с нарастающим свистом бомбы. Лошади в испуге бросились в разные стороны. Все это происходит так быстро и неожиданно, что мы буквально не успеваем прийти в себя, когда самолеты уже исчезли с поля нашего зрения. Вновь стало тихо. Среди людей убитых и раненых не было, слышалось лишь жалобное повизгивание собаки. Она лежала около мельницы и лизала переднюю окровавленную лапу, нижняя конечность которой была оторвана. Я подошел к ней, она подняла голову и посмотрела на меня. В ее глазах было что-то человеческое, всем своим видом она как бы просила о помощи.
Чтобы остановить кровь, я веревкой перевязал ей ногу выше раны. Она опять посмотрела на меня и лизнула руку. Облил рану йодом и забинтовал ее. Она пискнула, посмотрела на меня и побежала на трех лапах, видимо, домой, в деревню.
В этом месте мы пробыли несколько дней, рыли противотанковые рвы и солдатские окопы и все это время подвергались бомбежкам с воздуха. Два наших бойца из саперного батальона были убиты. Водяная мельница на наших глазах разлетелась в щепки от разорвавшейся бомбы. Несколько раз нас посещала раненая собачка. Подходила, поднимала голову и смотрела, тихо пискнув, людям в глаза. Ложилась на спину, вытягивала вверх свою больную лапку. Я делал ей очередную перевязку. У некоторых солдат, наблюдавших за этим, глаза увлажнялись, покрываясь поволокой от пробивающихся слезинок. А кругом рвались снаряды, уничтожая людей и все живое на земле, вызывая муки, нестерпимые страдания. Думаю, если бы эта добрая собачка могла говорить о том, что происходит сейчас вокруг, то, наверное, она бы закричала: «Люди, остановитесь, не уничтожайте друг друга, дороже жизни нет ничего на свете!»
Как же могла быть прекрасна жизнь на земле, если бы все люди спешили делать только добро!
А пока продолжали рваться снаряды, неся смерть и разрушение. И, несмотря на все это, жизнь продолжалась: в небе звенели голоса жаворонков, летали ласточки, порхали желтые бабочки-лимонницы, в траве стрекотали кузнечики, воздух был напоен запахами лугов, свежестью земли и полевых цветов.
Прошли летние месяцы, в течение которых пришлось принять участие в боях за Ельню. В середине сентября ополченцы с учеными степенями и званиями по инициативе комиссара дивизии товарища М.Н. Савельева были включены в особую инженерную группу саперного батальона, приданную в помощь дивизионному инженеру Рафаэлю Зиновьевичу Бруну. В наши функции входило осуществление связи с полками дивизии и оказание им инженерной помощи в строительстве оборонительных рубежей.
При взятии Ельни среди многих различных трофеев были обнаружены в большом количестве очень подробные, крупного масштаба, хорошо выполненные на матерчатой подкладке немецкие географические карты Смоленской, Тульской и других областей СССР. Были карты и Ельнинского района. Их мы использовали для изображения на них оборонительного рубежа нашей дивизии. Ежедневно мы докладывали командиру дивизии полковнику Алексею Ивановичу Шундееву о ходе строительных работ на этом рубеже. Я был прикреплен к 3-му полку, где командиром был полковник Николай Александрович Оглоблин.
Дивизионный инженер товарищ Брун имел ученую степень кандидата технических наук и звание доцента по кафедре «Изыскание, проектирование и постройка железных дорог». Человек он был удивительно приятный, интеллигентный, но в то же время чрезвычайно требовательный и дисциплинированный. Нарушить какое-либо его указание было совершенно невозможно.
Штаб дивизии был расположен в деревне Ходыкино-Мойтево, в трех-четырех километрах от Ельни. Здесь же находились и ополченцы инженерной группы.
1 октября в шесть утра началась вражеская артподготовка перед осенним наступлением немцев на Москву. В течение всего дня до восьми часов вечера рвались снаряды где-то недалеко от деревни Ходыкино-Мойтево.
5 октября в штаб нашей дивизии явился товарищ Зеленов, с которым я был знаком еще в Москве. Он занимал должность доцента на кафедре строительных материалов в Московском инженерно-строительном институте. А здесь он руководил работами по рытью окопов и противотанковых рвов.
Под его начальством было около ста москвичей, которые сегодня по распоряжению командующего фронтом срочно должны были отправиться домой в Москву. В то же время противотанковый ров на участке около ста метров не был закончен. Зеленов обратился в штаб нашей дивизии с просьбой выделить ему саперов для того, чтобы осуществить взрыв с выбросом земли на участке незаконченного противотанкового рва. В течение четырех часов эта работа была нами выполнена. Зеленов со своей рабочей бригадой вечером 5 октября уехали на грузовых машинах в Москву…
И вот прошли годы. Однажды в Москве я встретился с доцентом Зеленовым. При виде меня он воскликнул: «Неужели вы остались живы?! Я считал, что после нашей встречи в районе Ельни я вас уже никогда не увижу». Мы разговорились, и вот что я узнал.
«5 октября, – сказал он, – я прибыл в деревню Чанцово. Здесь меня выслушали и направили к вам, в Ходыкино-Мойтево. Так вот то, что я увидел в деревне Чанцово, меня крайне удивило и поразило. Солдаты щетками, горячей водой с мылом мыли стены и полы в избах. Я подумал, зачем это нужно, неужели красноармейцы рассчитывают остаться в этой деревне на всю зиму. Я-то уже знал, что фронт прорван, поэтому нас так срочно отсюда эвакуируют и, наверное, завтра немцы окажутся здесь. Тогда я ничего вам об этом не сказал, не хотел портить вам настроение и выглядеть перед вами паникером. Прощаясь в тот вечер, я прощался с вами навсегда».
При взятии в августе немцами Ельни все население деревни Чанцово было насильственным путем отправлено в Германию. В деревенских избах немцы устроили конюшни для своих лошадей. После их изгнания они оставили в Чанцово невероятную грязь и антисанитарию, мухи покрывали почти сплошь все наружные и внутренние стены построек деревни, роями они носились в воздухе.
Впервые в жизни я видел такое количество сваленных в кучу, разбросанных по улицам деревни пустых бутылок от различных марочных вин буквально всех стран мира. Разнообразие этикеток, форм и размеров бутылок было настолько велико, что одно лишь их перечисление было бы связано с огромной затратой времени. Видимо, немцы здесь неоднократно отмечали свою кажущуюся им победу. Права русская пословица: «Смеется тот, кто смеется последним».
А теперь продолжу свой прерванный рассказ.
Рубеж удержать не удалось, фронт откатывался на восток. Армия отступала. Мы окружены. Чтобы выйти из окружения, нам говорят, нужно форсировать небольшую речку. Саперный взвод, в состав которого была включена и инженерная группа, строит переправу. Один берег реки – болотистая низина, другой – высокий, холмистый. В низине застряло много машин и повозок, скопилось большое число солдат. Переправа строится для пешего перехода. Саперы, в том числе и я, промокли до нитки, забивали сваи, находясь по пояс в воде. Переправа готова. Дан приказ всем перейти на высокий берег и занять там оборону.
Нас поздравляют с выходом из окружения. К сожалению, это поздравление было слишком преждевременным. В колхозном амбаре находится штаб дивизии, правда не нашей. Саперному взводу дано указание остаться здесь, на бугре, около полуразрушенной избы. Вокруг – воронки от разрывов бомб. Предлагается обсушиться и начать рыть окопы.
Заходим в избу, в ней сохранилась русская печь, еще тлеют угли. Видно, что хозяева совсем недавно отсюда ушли. Раздеваемся, выжимаем из одежды воду и сушим ее у русской печи. Разрешают на земляном полу в избе развести небольшой костер. Греемся и одновременно сушим одежду. Согрелись, хочется есть…