ку, которая гласила: «Она свалилась в пропасть или ее туда столкнули? Если она жива, давайте доберемся до нее прежде, чем это сделает ее старик». Дэна Орлиффа, подумал Уолфендт, хорошо бы послать на гору.
— Если бы мы могли быть уверены, что в истории с безбилетником что-то происходит, я бы с тобой согласился, — сказал Уолфендт. — Я не имею в виду посмотреть на это дело под другим углом.
— Я понимаю, — согласился Дэн. — Требуется оживить интерес, что дало бы последствия. Хотел бы я это гарантировать.
— Если сможешь, я дам тебе еще один день, — сказал Уолфендт. — В противном случае я поставлю тебя на этот поиск.
— Как знаешь, — бросил Дэн. Он понимал, проработав с Уолфендтом немало времени, что тот прощупывает его. — Ты босс, но та история все-таки лучше.
А вокруг них постепенно оживал отдел новостей, по мере того как приходили остальные сотрудники дневной смены. Заместитель главного редактора прошел на свое место рядом с отделом городских новостей. У главного стола этого отдела, находившегося в другом конце помещения, копии материалов начали опускать в щель — для набора и верстки тремя этажами ниже. Уже появился размеренный темп работы, который будет нарастать по мере того, как пойдет время и появится и пролетит предельный срок.
— Я тоже разочарован, — задумчиво произнес редактор городских новостей. — Я, право, считал, что произойдет нечто большее с этим вашим безбилетником. — И он начал загибать пальцы. — Мы дали материал о самом нелегале, о корабле, о реакции публики, об иммиграционных чиновниках — ничего; мы провели проверку за границей — никаких результатов; мы послали телеграмму в ООН — они сообщили, что займутся этим, но одному Боге известно когда, а тем временем мне надо выпускать газету. Что еще?
— Я надеялся, — сказал Дэн, — что какое-нибудь важное лицо выступит, чтобы помочь ему.
Торопливый наборщик положил на стол городских новостей еще влажные от краски гранки набранных страниц.
Уолфендт молчал. Он взвешивал все «за» и «против».
— Хорошо, — решительно объявил он затем, — я дам тебе еще двадцать четыре часа. Иными словами, целые сутки, чтобы найти всадника на белом коке.
— Спасибо, Стю. — Дэн Орлифф с широкой улыбкой повернулся и произнес: — На этой горе было бы уж слишком холодно.
У него не возникло никаких особых мыслей, и он пошел домой на поздний завтрак с женой Нэнси, а потом отвез свою шестилетнюю дочь Пэтти в школу. Когда он вернулся в центр и остановил машину у здания иммиграции, было уже около десяти часов.
Особого основания приезжать сюда у него не было, поскольку он накануне провел интервью с Эдгаром Крамером и получил лишь бесцветное официальное заявление. Тем не менее логически это было то место, с которого следовало начинать.
— Я ищу всадника на белом коне, — сказал он девушке, которая была у Эдгара Крамера за секретаршу.
— Он пошел вон туда. — Она указала пальцем в сторону кабинета. — Прямиком за ту обитую дверь.
— Я часто удивляюсь, — заметил Дэн, — как это нынешние девушки умудряются быть одновременно сексуальными и такими умными.
— У меня гормоны с большим процентом интеллекта, — сказала она. — И мой муж научил меня, как отвечать нахалам.
Дэн вздохнул.
— Если с шутками покончено, — усмехнулась девушка, — то вы — репортер из газеты — хотели бы встретиться с мистером Крамером. Но он сейчас занят.
— Не думал я, что вы меня запомнили.
— Я и не запомнила, — нахально заявила девица. — Просто репортеров сразу видно. Они обычно немного не в себе.
— Ну, данный репортер еще не пропал, — сказал Дэн. — Так что если вы не возражаете, я подожду.
Девица улыбнулась:
— Судя по тому, что я слышу, ждать вам придется недолго.
И она кивнула на закрытую дверь в кабинет Эдгара Крамера.
Дэн слышал резкие повышенные голоса. Его острый слух уловил фамилию Дюваль. А через несколько минут из кабинета вышел Алан Мейтленд с красным лицом. Дэн Орлифф нагнал его у главного входа.
— Извините, — сказал он. — Мне кажется, у нас есть тема для разговора.
— Едва ли, — отрезал Алан, не останавливаясь.
Он весь кипел от гнева — запоздалой реакции после прежнего спокойствия.
— Не кипятитесь. — Шагавший рядом Дэн кивнул на здание, из которого они только что вышли. — Я не из их братии. Я просто журналист. — И представился.
Алан Мейтленд остановился.
— Извините. — Он сделал глубокий вдох и улыбнулся: — Я чуть не взорвался, и вы вовремя ко мне подошли.
— К вашим услугам, — сказал Дэн. Он уже отметил наличие портфеля и галстука Университета Британской Колумбии. — Сегодня у меня день догадок. Вы, случайно, не адвокат?
— Представьте себе, адвокат.
— И представляете интересы Анри Дюваля?
— Да.
— Мы не могли бы где-нибудь поговорить?
Алан Мейтленд медлил. Эдгар Крамер обвинил его в том, что он ищет гласности, и Алан, распалясь, ответил ему, что теперь станет ее искать. Но от инстинктивного стремления адвоката избегать заявлений в прессе было трудно избавиться.
— Не для протокола, — спокойно произнес Дэн Орлифф. — Дела идут не слишком хорошо, верно?
Алан криво усмехнулся:
— Тоже не для протокола: хуже быть не может.
— В таком случае, — сказал Орлифф, — что вы — или Дюваль — теряете?
— Я полагаю, ничего, — медленно произнес Алан. «А ведь правда, — подумал он, — терять тут нечего, а выигрыш может быть». — Хорошо, — сказал он. — Пошли выпьем кофе.
— Было у меня такое чувство, что сегодня день окажется удачным, — с довольным видом произнес Дэн Орлифф. — Кстати, где стоит ваша лошадка?
— Лошадка? — спросил озадаченный Алан. — Я пришел пешком.
— Не обращайте внимания, — сказал Дэн. — Я иногда веду себя странно. Воспользуемся моей машиной.
Часом позже, за четвертой чашкой кофе, Алан Мейтленд заметил:
— Вы задали кучу вопросов обо мне, но Дюваль ведь наверняка важнее.
Дэн Орлифф многозначительно покачал головой:
— Не сегодня. Сегодня вы герой. — Он взглянул на часы. — Еще один вопрос, и я должен браться за перо.
— Валяйте.
— Не поймите меня превратно, — сказал Дэн. — Но почему, в таком городе, как Ванкувер, где столько громких имен и талантливых юристов, вы оказались единственным, кто выступил на защиту этого маленького человечка?
— Сказать по правде, — ответил Алан, — меня самого это удивляет.
3
«Ванкувер пост» находилась в буром кирпичном здании, где по фронтону были расположены рабочие помещения и в тылу — печатный цех, а над всем этим торчала наподобие короткого оторванного большого пальца башня редакторских отделов. Расставшись с Аланом Мейтлендом, Дэн Орлифф через десять минут уже запарковал свой «форд» на отведенном для сотрудников участке через улицу и направился в здание. Он поднялся на лифте в редакционную башню и сел в полном теперь зале отдела новостей за пустой стол, чтобы писать.
Начало далось ему легко.
«Возмущенный молодой ванкуверский адвокат приготовился, словно Давид, выступить против Голиафа.
Это Алан Мейтленд, двадцати пяти, родившийся в Ванкувере, выпускник юридического факультета Университета Британской Колумбии.
Его Голиафом является правительство Канады, в частности — департамент по иммиграции. Чиновники департамента решительно отказываются обратить внимание на просьбы «впустите меня» Анри Дюваля, молодого «человека без родины», находящегося сейчас в Ванкуверской гавани узника на корабле. Алан Мейтленд выступает правовым защитником Анри Дюваля. Этот странник, не имеющий друзей, почти оставил надежду получить юридическую помощь, но Мейтленд добровольно согласился ему помочь. Его предложение было с благодарностью принято».
Дэн напечатал «Продолжение следует» и крикнул: «Верстать!» Он вытащил из машинки лист бумаги и передал верстальщику, который отнес его на стол городских новостей.
Машинально Дэн посмотрел на время — 12.17, то есть шестнадцать минут до того, как выпуск для континента должен быть напечатан. Континентальный выпуск был главным дневным изданием — его разносили по домам, и в нем содержалось наибольшее количество материала. То, что Дэн написал сейчас, будет сегодня вечером прочитано в тысячах домов — в теплых уютных домах, где люди чувствуют себя в безопасности…
«Читатели «Пост» вспомнят, что эта газета первой рассказала о трагической участи Анри Дюваля, не имеющего — волей судьбы — родины. Почти два года назад он от отчаяния забрался на корабль. И с тех пор страны — одна за другой — отказывались впустить его. В Англии Дюваля посадили в тюрьму, пока его корабль стоял в порту. В США его заковали в кандалы. В Канаде же просто сделали вид, что он не существует».
— Давай продолжение, Дэн! — настоятельным тоном произнес Стю Уолфендт со своего места за столом городских новостей.
Снова появился наборщик и выдернул страницу из машинки — ее место тотчас заняла другая.
«Есть ли у молодого Анри Дюваля шанс, что его тут примут? Могут ли правовые меры помочь ему? Старшие, более хладнокровные люди сказали «нет». Правительство и министр по делам иммиграции утверждают, что обладают такой властью, которую бесполезно оспаривать. Алан Мейтленд с этим не согласен. “Моему клиенту отказано в основном праве человека, — сказал он сегодня, — и я намерен за это бороться”».
Дэн написал еще три абзаца цитат из Мейтленда по поводу Анри Дюваля. Мысль в них была изложена четко и по делу.
— Продолжай писать, Дэн!
Это был снова редактор городских новостей, а теперь к нему присоединился еще и главный редактор. История о поисках женщины на горе не дала ожидавшегося эффекта: женщину нашли живой, никакого преступления не было, и репутация ее мужа была спасена. Известия о трагедиях дольше живут, чем счастливые концы.
Дэн Орлифф продолжал работать — мозг выдавал фразы, пальцы печатали.
«Преуспеет Алан Мейтленд или не сумеет достичь цели, покажет время. Корабль Дюваля — «Вастервик», бороздящий океаны, который, возможно, никогда больше не появится здесь, — должен выйти в море через две недели, а то и раньше. Корабль уже покинул бы порт, но его задержал ремонт».