тера Ричардсона, «оппозиция использует момент».
— А что, он считал, они станут делать? — со злостью спросил премьер-министр. — Выйдут на улицу и станут нам аплодировать?
— Я, право, не знаю, что он на этот счет думает.
Хоуден раздраженно бросил:
— А какого черта вы должны отвечать на все вопросы?
— Я всегда считал, что вы ждете от меня ответа, — сказал Проузи.
В тоне молодого человека было вежливое удивление, и, несмотря на свою злость, Хоуден улыбнулся.
— Вы ни в чем не виноваты, и никто не виноват, кроме… — Мысли его перекинулись на Харви Уоррендера:
— Есть еще кое-что, — произнес тем временем Эллиот Проузи. — Мистер Ричардсон просил меня предупредить вас, что пресса завалит вас вопросами в аэропорту по прибытии Он сказал, что не видит, как вы сможете этого избежать.
— А я и не стану избегать, — мрачно сказал Джеймс Хоуден. И посмотрел в упор на своего помощника. — Вас считают умелым молодым человеком. Что бы вы предложили?
— Ну… — протянул Проузи.
— Выкладывайте.
— Если позволите, сэр, вы хорошо владеете аудиторией, когда не сердитесь.
Хоуден снова улыбнулся и покачал головой:
— Позвольте вас уведомить: никогда не выходите из себя, общаясь с прессой.
А позже сам, забыв о своем совете, вышел из себя.
Произошло это после приземления в аэропорту Оттавы. Самолет остановился, как обычно бывает, когда прилетают особо важные персоны, у общественной части аэропорта, а не у той части, которая отведена для королевских канадских военно-воздушных сил, откуда «Вэнгард» отлетал. В отдельной кабине после ухода Эллиота Проузи Джеймс Хоуден, отбросив на время злость, мысленно предвкушал свое триумфальное возвращение, хотя и мог поделиться своим успехом в Вашингтоне лишь с немногими.
Выглянув в окошко, Маргарет заметила:
— Наверху собралась целая толпа. Как ты думаешь, они нас ждут?
Отстегнув ремень, Хоуден перегнулся через Маргарет. И в самом деле несколько сот человек — большинство в теплых пальто и шарфах, защищавших от холода — стояли сгрудившись у ограды и за ней. Толпа разрасталась прямо у них на глазах.
— Все возможно, — в приподнятом настроении произнес он. — В конце-то концов премьер-министр Канады имеет определенный статус.
Судя по выражению лица, такой ответ не слишком удовлетворил Маргарет.
— Надеюсь, мы быстро сквозь них пройдем, — сказала она. — А то я немного устала.
— Ну, долго это не должно быть, но мне, наверное, придется сказать несколько слов.
В мозгу замелькали фразы: «…чрезвычайно успешные переговоры (он может так сказать, не торопя событий)… в ближайшие две-три недели будет объявлено о практически достигнутом… стремление установить более тесные, теплые (лучше не говорить «близкие») отношения между нашими двумя странами… был рад возобновить наши давние дружеские отношения с президентом…»
Нечто в таком духе, решил он, будет самым подходящим для данного случая.
Моторы заглохли, дверь фюзеляжа открылась, и подкатили лестницу. Джеймс Хоуден и Маргарет вышли первыми, остальные вежливо ждали своей очереди.
Солнце то появлялось, то исчезало, и по аэропорту гулял холодный северный ветер.
Они приостановились наверху лестницы, частично укрытые от ветра, и Хоуден подумал, что находившаяся всего в какой-нибудь сотне ярдов от них толпа стояла удивительно тихо.
Стюарт Каустон подошел к ним, вытянув руку.
— Приветствую! — Он так и сиял. — И от имени всех нас поздравляю с прибытием домой.
— Господи! — воскликнула Маргарет. — Да мы же отсутствовали-то всего три дня.
— А нам показалось, гораздо дольше, — заверил ее Каустон. — Нам вас не хватало.
Улыбчивый Стю, сжимая руку Хоудена, пробормотал:
— Замечательный, замечательный результат. Вы оказали великую услугу стране.
Пропустив Маргарет вперед, Хоуден стал спускаться по лестнице и тихо спросил:
— Вы говорили с Люсьеном Перро?
Министр финансов кивнул:
— В точности, как вы велели по телефону. Я информировал Перро, но никого больше.
— Отлично! — одобрительно сказал Хоуден. Они теперь уже шли к зданиям аэропорта. — Завтра мы соберем кабинет в полном составе, а до тех пор я хотел бы поговорить сегодня вечером с вами, с Перро и еще с одним-двумя. Лучше будет собраться в моем кабинете.
Маргарет запротестовала:
— Неужели надо и это делать именно сегодня, Джейми? Мы оба устали, и я так надеялась, что мы тихо посидим вечерком.
— У нас еще будут тихие вечера, — не без раздражения ответил ей муж.
— Быть может, вы могли бы заехать к нам, Маргарет, — предложил Каустон. — Я уверен, что Дейзи будет вам рада.
— Спасибо, Стю. — Маргарет отрицательно покачала головой. — Я думаю, не сегодня.
Они прошли уже полпути до терминала. За их спиной остальные члены делегации спускались с самолета.
И снова премьер-министр заметил, какая тихая, настороженная стоит толпа. Он с любопытством заметил:
— Какие они необычно тихие, верно?
Каустон насупился.
— Мне сказали, что местные недружелюбно настроены. — И добавил: — Похоже, что это организованная демонстрация. Они приехали на автобусах.
И тут, как будто слова эти были сигналом, разразилась буря.
Сначала засвистели и зашикали со страшной силой, как будто их долго сдерживали и они прорвались. Затем раздались выкрики, и можно было разобрать слова: «Скряга!», «Диктатор!», «Бессердечный мерзавец!», «Мы тебя выкинем!», «Не быть тебе долго премьер-министром!», «Подожди — вот будут выборы!»
И одновременно появились плакаты. До этого момента они были спрятаны, а теперь Хоуден уже мог прочесть:
«ДЕПАРТАМЕНТ ПО ИММИГРАЦИИ -
КАНАДСКОЕ ГЕСТАПО
ВПУСТИТЕ ДЮВАЛЯ -
ОН ЗАСЛУЖИВАЕТ ПЕРЕДЫШКИ
ИЗМЕНИТЕ НЕЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ
ЗАКОНЫ ИММИГРАЦИИ
ИИСУС ХРИСТОС
ОТВЕРНУЛСЯ БЫ ОТ ВАС
КАНАДЕ НУЖЕН
ДЮВАЛЬ, А НЕ ХОУДЕН
БЕССЕРДЕЧНОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО
ПУСТЬ УБИРАЕТСЯ»
Сквозь сжатые губы Хоуден спросил Каустона:
— Вы знали об этом?
— Брайан Ричардсон предупреждал меня, — сказал несчастный министр финансов. — По его словам, все это куплено и оплачено оппозицией. Но, откровенно, я не думал, что будет так скверно.
Премьер-министр увидел, как камеры телевидения развернулись на плакаты и улюлюкающую толпу. Сегодня вечером это покажут по всей стране.
Делать нечего — надо идти ко входу в терминал под все разраставшиеся злобные крики и улюлюканье. Джеймс Хоуден взял Маргарет под руку и заставил себя улыбнуться.
— Держись так, словно ничего не происходит, — настоятельно попросил он, — и не спеши.
— Я стараюсь, — сказала Маргарет. — Но это немного трудно.
Когда они вошли в терминал, крики стали менее слышны. Их ждала группа репортеров — позади топтался Брайан Ричардсон. Еще больше телекамер было нацелено на премьер-министра и Маргарет.
Как только Хоудены остановились, молодой репортер спросил:
— Господин премьер-министр, изменили ли вы в какой-то мере свое мнение относительно иммиграции Дюваля?
После Вашингтона… разговора в высших сферах, уважения, оказанного ему президентом, после его успеха… чтоб ему был задан первым такой вопрос — это же возмутительно. Опыт, мудрость, осторожность исчезли, и премьер-министр гневно заявил:
— Нет, я ничего не изменил и не изменю. То, что происходит сейчас — если вы сами не догадались, — всего лишь преднамеренная политическая демонстрация, устроенная безответственными элементами. — Репортеры заработали карандашами, а Хоуден продолжал: — Эти элементы — и мне нет нужды их называть — используют данную незначительную проблему, пытаясь отвлечь внимание общественности от реальных достижений правительства в более важных вопросах. Более того: я говорю вам, что пресса, продолжая уделять особое внимание этому малозначительному делу в такое время, когда нашей стране предстоит принять серьезные и важные решения, одурачена или же безответственна, а быть может, и то и другое.
Он увидел, как Брайан Ричардсон затряс головой. «Да ладно, — подумал Хоуден, — газеты часто ведут себя по-своему, и атака порою является лучшим способом защиты». Немного поостыв, он уже сдержаннее продолжал:
— Вы, джентльмены, должны помнить, что я терпеливо и долго отвечал на вопросы по этой теме три дня назад. Но если вы забыли, я снова подчеркну, что правительство намерено держаться закона, каким является Акт об иммиграции.
Кто-то спокойно спросил:
— Вы хотите сказать, что дадите Дювалю гнить на корабле?
Премьер-министр отрезал:
— Это вопрос не ко мне.
Это был неудачный подбор слов — он-то имел в виду, что решение этого вопроса выходит за рамки его юрисдикции. Но упрямство помешало ему исправить сказанное.
К вечеру эта его фраза обошла всю страну от побережья до побережья. Ее повторяли по радио и ТВ, и редакторы утренних газет с небольшими изменениями били в одну точку:
О Дювале: «Меня это не касается».
Пресса, общественность — «безответственны».
Глава двенадцатаяВанкувер, 4 января
1
Самолет премьер-министра сел в аэропорту Оттавы в 1.30 дня по восточноевропейскому времени. В Ванкувере в этот момент — а он находился на расстоянии четырех провинций и трех зон времени к западу — было еще утро и время приближалось к 10.30, то есть к тому часу, когда приказ nisi касательно освобождения Анри Дюваля должен был слушаться у мирового судьи.
— Почему у мирового судьи? — спросил Дэн Орлифф у Алана Мейтленда, перехватив его в набитом народом верхнем коридоре здания Верховного суда. — Почему не в судебном зале?
Алан только что вошел с улицы, где поднявшийся ночью резкий холодный ветер вызывал дрожь. Теперь в теплом помещении вокруг них крутились люди — адвокаты в развевающихся мантиях спешили мимо; совещались в последнюю минуту с истцами или ответчиками; судейские служащие; репортеры — этих последних сегодня было больше обычного из-за интереса, какой вызывало дело Дюваля.