3
Солидные двойные двери номера люкс на двенадцатом этаже отеля были открыты, когда Алан и Шэрон, выйдя из лифта, пошли по устланному ковром коридору. Все время с того момента, как они оставили Тома Льюиса на улице и стали подниматься в лифте, Алан чувствовал возбуждение от близости с Шэрон. И продолжал это чувствовать, когда сквозь дверь в номер увидел, как пожилой официант в форме переносит, по всей видимости, ленч со столика на колесиках на покрытый белой скатертью стол посредине комнаты.
Сенатор Деверо сидел в глубоком мягком кресле спиной к двери и смотрел на гавань, вид на которую открывался из центрального окна в гостиной номера. Когда Шэрон и Алан вошли, он, не вставая, повернул голову.
— Позволь тебя поздравить, дорогая Шэрон, что ты сумела заманить героя дня. — Сенатор протянул Алану руку. — Позвольте поздравить вас, мой мальчик, с совершенно замечательным успехом.
Алан пожал протянутую руку. И тотчас ужаснулся, как постарел и похудел сенатор со времени их последней встречи. Лицо старика бледно и голос слабый.
— Никакого успеха не было, — застеснявшись, сказал Алан. — Боюсь, даже брешь не удалось пробить.
— Глупости, мой мальчик! Хотя скромность вам к лицу. Да я всего минуту назад слышал по радио хвалебный гимн вам.
— Что они сказали? — спросила Шэрон.
— Это было описано как безусловная победа сил гуманности над чудовищной тиранией нашего нынешнего правительства.
— Они действительно употребили такие слова? — с сомнением спросил Алан.
Сенатор повел по воздуху рукой.
— Я, возможно, несколько перефразировал, но суть такая. И Алан Мейтленд, молодой начинающий адвокат, борец за справедливость, был представлен как человек, наголову разбивший противостоявшие ему силы.
— Если кто-то действительно так сказал, ему придется изобрести, как отступать.
Пожилой официант стоял возле них, и Алан сбросил пальто ему на руки — тот повесил его в шкаф и тихо удалился. А Шэрон вышла в соседнюю дверь. Алан проводил ее взглядом, затем подошел к банкетке у окна и сел лицом к сенатору.
— Мы получили временное преимущество — это правда. Но из-за ерундовой глупости я умудрился потерять его. — И он рассказал, что произошло в суде и то, как под конец Э.Р. Батлер перехитрил его.
Сенатор Деверо с достоинством кивнул:
— При всем при этом я бы сказал, что ваши усилия привели к отличному итогу.
— Так оно и есть, — сказала вернувшаяся Шэрон. Она сняла пальто и была теперь в мягком шерстяном платье. — Алан был просто великолепен.
Алан решил улыбнуться. Протестовать казалось бесполезным.
— Тем не менее мы еще далеки оттого, чтобы добиться высадки Анри Дюваля и получения для него статуса иммигранта.
Сенатор отреагировал не сразу, взгляд его снова был устремлен на воду и раскинутую под ними гавань. Повернув голову, Алан мог видеть узкий пролив Бэррарда, вспененный налетавшим ветром, и северный берег в водяной пыли. Корабль покидал порт — судно, груженное зерном, низко сидящее в воде; судя по опознавательным знакам — японское. К гавани, разрезая белую воду узкого пролива, направлялся паром с острова Ванкувер и начинал делать широкий разворот, направляясь к причалу. Прибывали и отбывали другие суда, люди, грузы — кипела, переплетаясь и пересекаясь, жизнь делового глубоководного порта.
Наконец сенатор произнес:
— Что ж, в конце концов мы можем и не достичь поставленной цели — высадить на берег вашего безбилетника. Случается, ты можешь выиграть сражение и проиграть войну. Но никогда не следует недооценивать значение сражений, особенно в политике.
— Мне кажется, мы об этом уже говорили, сенатор, — возразил Алан. — Политика меня не заботит — я просто хочу как можно лучше защитить моего клиента!
— Конечно! Конечно! — В голосе старика впервые прозвучало раздражение. — И мне кажется, вы не упустите возможности это подчеркнуть. Иногда, если позволите, нет ничего более нудного, чем уверенность молодого человека в собственной правоте.
Алан покраснел от укора.
— Но вы уж простите бывалого вояку, — сказал сенатор, — если я порадуюсь замешательству, какое внесли в некоторых кругах ваши изобретательные действия.
— Я полагаю, в этом нет беды. — Алан постарался, чтобы это прозвучало беззаботно. У него было неприятное впечатление, что он держится без нужды грубовато.
За его спиной зазвонил телефон. Тихо появившийся официант снял трубку. Этот человек держится как дома, заметил Алан, словно привык постоянно обслуживать сенатора.
А сенатор сказал Алану и Шэрон:
— Почему вы, молодые люди, не принимаетесь за ленч? Все стоит за вашей спиной. Мне думается, вы найдете там все, что вам требуется.
— Хорошо, — произнесла Шэрон. — Но разве вы ничего не покушаете, дедушка?
Сенатор отрицательно покачал головой:
— Быть может, попозже, дорогая, не сейчас.
Официант положил трубку на столик и подошел к сенатору:
— Это вас соединили с Оттавой, сенатор, и мистер Бонар Дейц на линии. Вы будете здесь с ним говорить?
— Нет, я пойду в спальню. — Старик попытался подняться с кресла, но, словно это было ему не под силу, рухнул назад. — О Господи, я словно отяжелел сегодня!
Обеспокоенная Шэрон подошла к нему.
— Дедушка, ты не должен делать таких усилий!
— Глупости и ерунда! — Сенатор ухватился за руки Шэрон, и она помогла ему встать.
— Могу я вам помочь, сэр? — И Алан предложил ему руку.
— Нет, спасибо, мой мальчик. Я еще не готов стать калекой. Мне просто необходима небольшая помощь для преодоления притяжения. Ходить я всегда сам мог и, надеюсь, всегда смогу.
С этими словами он вошел в дверь, которой раньше воспользовалась Шэрон, и прикрыл ее за собой.
— Он здоров? — не без сомнения в голосе спросил Алан.
— Я не знаю. — Глаза Шэрон были устремлены на дверь. Повернувшись снова к Алану, она добавила: — Даже если и не здоров, он не позволит мне ничего предпринять. Ну почему некоторые мужчины так упрямы?
— Я, например, не упрям.
— Не слишком! — рассмеялась Шэрон. — На тебя это накатывает волнами. В общем, давай начнем ленч.
На сервировочном столе находились суп «Виши», тушеные креветки, крылья индейки, приправленные карри, и язык в желе. Пожилой официант поспешил подойти к столу.
— Благодарю вас, — сказала Шэрон. — Мы сами себя обслужим.
— Хорошо, мисс Деверо. — Почтительно поклонившись, официант закрыл за собой двойные двери и оставил их наедине.
Алан налил супа в две тарелки и вручил одну Шэрон. Они стоя принялись есть. Сердце у Алана так и колотилось.
— Когда все это закончится, — медленно спросил он, — я смогу иногда видеть тебя?
— Надеюсь. — Шэрон улыбнулась. — Иначе мне придется все время торчать около судов.
Он почувствовал слабый запах духов, витавший во время их встречи в доме с подъездной аллеей. И не мог не заметить взгляда Шэрон, свидетельствовавшего о том, что она забавляется, и о чем-то еще.
Алан поставил свою тарелку. И решительно сказал:
— Давай сюда свою.
— Я еще не закончила, — возразила Шэрон.
— Не важно. — Он взял у нее тарелку и поставил на стол.
Он протянул к ней руки, и она подошла к нему. Их лица были совсем рядом. Он обнял ее, и губы их встретились. От блаженства у него перехватило дыхание — ему казалось, что он взмыл в воздух.
Через минуту он робко погладил ее по голове и прошептал:
— Я мечтал об этом с того рождественского утра.
— Я тоже, — радостно произнесла Шэрон. — Почему ты столько ждал?
Они снова поцеловались. Словно из другого, нереального мира донесся через приоткрытую дверь глухой голос сенатора Деверо:
— …значит, настало время нанести удар, Бонар… естественно, вы поведете наступление в палате… Хоуден обороняется… отлично, мой мальчик, отлично!..
Алану эти слова показались не имеющими значения, никак к нему не относящимися.
— Не волнуйся за деда, — прошептала Шэрон. — Он всегда старится, когда говорит по телефону с Оттавой.
— Да перестань говорить, — сказал Алан. — Мы теряем время.
Через десять минут они разомкнули объятия. Вскоре сена^ тор Деверо вышел из спальни. Он медленно опустился на диван перед столом, на котором стояла еда. Если он и заметил, что к ней почти не притронулись, то промолчал.
Отдышавшись, сенатор объявил:
— У меня великолепные новости.
Алан, вернувшись на землю и надеясь, что голос звучит нормально, спросил:
— Правительство сдалось? Они разрешат Дювалю остаться?
— Дело не в этом. — Старик отрицательно покачал головой. — Собственно, если такое произойдет, это может поломать нашу нынешнюю стратегию.
— Так в чем же дело? — Теперь Алан стоял уже обеими ногами на земле. Он с трудом сдерживал раздражение: судя по всему, политика опять брала верх.
— Да ну же, дедушка, — сказала Шэрон, — не тяни!
— Завтра в Оттаве, — объявил сенатор, — парламентская оппозиция торжественно начнет в палате общин дебаты в поддержку нашего молодого друга Анри Дюваля.
— Вы думаете, это как-то поможет? — спросил Алан.
Сенатор резко ответил:
— Но ничего плохого это ведь не сделает, верно? И благодаря этому имя вашего клиента замелькает в «Новостях».
— Да, — признал Алан и задумчиво кивнул: — Это, несомненно, поможет нам в таком плане.
— Я уверен, что поможет, мой мальчик. Так что во время вашего специального расследования сегодня помните, что есть люди, которые действуют вместе с вами ради доброго дела.
— Спасибо, сенатор, я буду помнить.
Алан взглянул на свои часы и понял, что надо двигаться. Остро чувствуя близость Шэрон, он подошел к шкафу, куда официант повесил его пальто.
— Касательно того, что будет происходить сегодня, — мягко произнес сенатор Деверо, — у меня есть маленькое пожелание.
Алан, надевая пальто, обернулся:
— Да, сэр?
По глазам старика видно было, что он забавляется.
— Лучше будет, — сказал он, — если перед слушанием вы сотрете помаду.