топорожних бунтах, которыми изобиловало прошлое.
Но поймут ли это другие?
Некоторые, он знал, поймут. Но многие просто поверят ему, как было до сих пор. Других убедят доводы, некоторые согласятся из страха. Значительную часть населения по образу мыслей уже можно было считать американцами — таким людям заключение Акта о союзе покажется логичным и правильным.
Но ведь будет и оппозиция, и жестокая битва. Собственно, она уже началась.
Сегодня рано утром он побеседовал в отдельности с восемью диссидентствующими членами кабинета, которые поддерживали Эдриена Несбитсона. Путем усиленного убеждения и личного обращения ему удалось перетянуть к себе троих, но пятеро упорно держались своего. Вместе с генералом Несбитсоном они подадут в отставку и будут противиться Акту о союзе в качестве независимой оппозиционной группы. По крайней мере несколько членов парламента, несомненно, присоединятся к ним, образовав в палате «охвостье».
Это был серьезный удар, но отнюдь не непредсказуемый. Хоуден был бы больше уверен в том, что выживет, если бы популярность правительства в последние недели не упала. Вот если б не было этого инцидента с безбилетником…
Боясь разжечь сидевший в нем гнев, Хоуден решительно переключился мыслью на другое. Он, правда, заметил, что Харви Уоррендер еще не появился в палате. Как не было и Бонара Дейца, лидера оппозиции.
Кто-то дотронулся до его плеча. Обернувшись, он увидел черные кудри и торчащие усы Люсьена Перро. По обыкновению небрежно, французский канадец поклонился спикеру и опустился на место Стюарта Каустона, который ненадолго вышел из зала.
Перегнувшись к премьер-министру, Перро прошептал:
— Это правда, я слышал, что нам предстоит борьба.
— Боюсь, что да, — шепотом ответил ему Хоуден. И тепло добавил: — Я и сказать вам не могу, как много для меня значит ваша поддержка.
Перро по-гальски передернул плечами, в глазах его была смешинка.
— Что ж, будем стоять вместе, а если упадем, то звук будет громоподобный. — И, улыбнувшись, пересел на свое место.
Рассыльный положил на пюпитр перед премьер-министром конверт. Вскрыв его, Хоуден прочел записку Милли Фридман, написанную от руки:
«Президент готовится выехать из Белого дома в Капитолий».
Милли сидела в приемной премьер-министра на телефоне, связывавшем ее напрямую с Вашингтоном. Он существовал для чрезвычайных ситуаций. До сих пор таких не было.
На противоположной стороне палаты появился лидер оппозиции. Хоуден подумал, что Бонар Дейц выглядел бледнее обычного и был явно озадачен. Он прошел прямо к своему месту в переднем ряду и щелкнул пальцами, подзывая рассыльного. Рассыльный подождал, пока Дейц нацарапал записку и сложил бумагу. К удивлению Хоудена, записка была доставлена ему. Он прочел:
«Необходимо срочно обсудить личную проблему, касающуюся вас и Харви Уоррендера. Прошу немедленно встретиться со мной в комнате 16. Б. Д.».
Встревоженный и напуганный, Хоуден поднял голову. Но лидера оппозиции на месте уже не было.
2
В то время, когда Бонар Дейц появился в палате общин, Брайан Ричардсон вошел в приемную в номере премьер-министра, где его ждала Милли Фридман. Лицо лидера партии было мрачно. В руке он держал бумагу, оторванную от телетайпа. Без всякого вступления он сказал Милли:
— Где бы ни был шеф, мне он нужен — срочно.
Милли указала на трубку, которую держала в руке, беззвучно произнесла одно слово: «Вашингтон», — и подняла глаза на висевшие на стене часы.
— Еще есть время, — сказал Ричардсон. — Если он в палате, вызови его. — Он положил перед ней листок из телетайпа. — Пришло из Ванкувера. Сейчас это прежде всего.
Милли быстро прочитала и, отложив телефонную трубку, поспешно написала записку. Сложив вместе записку и лист из телетайпа, она запечатала их в конверт и нажала на кнопку зуммера. Почти тотчас в дверь постучал рассыльный и вошел. Милли сказала ему:
— Пожалуйста, отнесите это побыстрее и тотчас вернитесь.
Когда рассыльный ушел, она снова взяла телефонную трубку и стала слушать. Через минуту, прикрыв рукой трубку, Милли спросила:
— Все очень плохо, да, — то, как дело обернулось в суде?
Ричардсон с горечью ответил:
— Если есть другой способ сделать так, чтобы правительство выглядело одновременно тупым, жестоким и неумелым, то я его не знаю.
— А можно тут что-то сделать… хоть что-нибудь?
— При удаче — если шеф согласится со мной — мы сможем спасти процента два из потерянного. — Глава партии упал в кресло. И мрачно добавил: — При том, как обстоят дела, даже два процента стоит спасти.
А Милли в этот момент слушала, что ей говорили по телефону.
— Да, — сказала она. — Я записала. — И свободной рукой написала вторую записку. Снова прикрыв трубку рукой, она сказала Ричардсону: — Президент выехал из Белого дома и едет в Капитолий.
Он мрачно ответил:
— Поприветствуем его. Надеюсь, он знает туда дорогу.
Милли заметила время: 15.30.
Брайан Ричардсон встал и подошел к ней.
— Милли, — сказал он, — да черт с ним со всем. Давай поженимся. — Помолчал и добавил: — Я уже начал оформлять развод. Элоиза помогает.
— Ох, Брайан! — На глаза ее вдруг набежали слезы. — Ты выбираешь самое неподходящее время. — Рука ее по-прежнему прикрывала телефонную трубку.
— Подходящего времени не бывает… никогда. — И грубовато заметил: — Приходится брать то, что можешь добыть.
— Хотела бы я иметь твою уверенность, — сказала она. — Я думала об этом, думала много.
— Послушай, — не отступался он, — будет война — все так говорят — и что угодно может произойти. Давай же возьмем от жизни то, что остается, и максимально это используем.
— Если бы только это было так просто. — Милли вздохнула.
Он с вызовом произнес:
— Мы можем сделать все так, чтобы было просто.
Она с несчастным видом сказала:
— Брайан, дорогой, я не знаю. Честно говорю — не знаю.
«А может быть, знаю? — подумала она. — Потому что хочу слишком многого: независимости и брака, и чтобы то и другое было самым лучшим и ни от чего не надо было отказываться?» А такого, она знала, быть не могло. Возможно, слишком долго она была независима.
— Я люблю тебя, Милли, — неуклюже произнес он. — Я, по-моему, уже говорил тебе, и тут ничего не изменилось. — Ему хотелось выразить всю глубину того, что он чувствовал. Но для некоторых вещей трудно найти слова.
Милли взмолилась:
— Не можем мы еще какое-то время жить как жили?
«Еще какое-то время. Так оно всегда было, — подумал он, — и так всегда будет. Еще какое-то время, и рано или поздно один из нас решит, что пора кончать».
— Наверное, — сказал он. И почувствовал, что теряет что-то, чем никогда не обладал.
3
В комнате 16 — большом, роскошно обставленном святилище, примыкавшем к кабинету спикера, которым пользовались все партии, премьер-министр встретился с Бонаром Дейцем. В комнате, кроме них, никого не было.
Дейц спокойно произнес:
— Спасибо, что так быстро пришли.
Хоуден кивнул. Предчувствие, возникшее ранее, не покидало его. Он неуверенно спросил:
— Что это вы хотите сообщить мне про Харви Уоррендера?
Вместо ответа Дейц произнес:
— Вам известно, что мы живем рядом в Рокклиффе?
— Да. — Хоуден знал, что Уоррендеры и Дейцы живут напротив друг друга.
— Сегодня утром жена Харви позвала меня к ним в дом. — И лидер оппозиции добавил: — Жена Харви и моя жена — добрые подруги.
Хоуден нетерпеливо бросил:
— Продолжайте.
Его собеседник медлил, худое лицо ученого было взволнованно. Затем он сказал:
— Харви заперся у себя в кабинете. Он не желал выходить оттуда. Когда мы стали его звать, он пригрозил, что покончит с собой.
Хоуден был потрясен и сказал:
— И он…
— Нет. — Дейц покачал головой. — Люди, которые грозят это сделать, обычно никогда такого не делают — во всяком случае, так мне говорили.
— В таком случае что же…
— Со временем мы к нему проникли. У них есть слуга. Мы вместе с ним взломали дверь.
От этой медлительности можно было взбеситься. Хоуден резко произнес:
— Ну и что дальше?
— Это был кошмар. Харви совсем обезумел. Мы пытались его усмирить. А он бессвязно бормотал, брызгал пеной…
Словно они говорили о чем-то абстрактном, Хоуден заметил:
— Я всегда считал, что подобные вещи случаются только в романах…
— Да нет. Поверьте, это не так. — Дейц снял свои очки со стеклами без оправы и провел рукой по лицу. — Надеюсь, мне никогда больше не придется наблюдать такое.
Было впечатление нереальности происходящего. Хоуден спросил:
— Ну и что было потом? — И окинул взглядом тощую фигуру собеседника — фигуру, которую жестокий карикатурист назвал однажды жердью.
— О Господи! — Дейц закрыл глаза, потом снова их открыл. Он усилием воли совладал с собой. — По счастью, их слуга оказался сильным. Он держал Харви. Мы привязали его к креслу. И все это время… пытаясь вырваться, брызжа слюной…
Это было невероятно, гротескно.
— Я не могу этому поверить, — сказал Хоуден. И обнаружил, что руки у него дрожат. — Я просто не могу этому поверить.
— Поверите, — мрачно сказал Бонар Дейц. — Поверите, если увидите Харви.
— Где он сейчас?
— В больнице Иствью. В психотделении — по-моему, они так это называют. Когда это случилось, жена Харви знала, куда надо звонить.
Премьер-министр резко спросил:
— Откуда она это знала?
— Судя по всему, это не было сюрпризом, — ответил Дейц. — Харви лечился — у психиатра — долгое время. Вам известно?
Ошеломленный Хоуден сказал:
— Я понятия не имел.
— Как, я полагаю, и никто другой. Его жена сказала мне, что в роду Харви были сумасшедшие. Насколько я понял, она узнала уже после свадьбы. И была какая-то неприятность, когда он преподавал, но ее утаили.
— Бог ты мой! — вырвалось у Хоудена. — Бог ты мой!