– Ну, ворон-пересмешник – это ворон, верно? – фыркнул он, зная, что рассердился только от страха. – Кроме того, это птица. А птицы умеют летать.
– А по телевизору их называют вампирами…
– Вампиров в жизни не бывает, только в сказках. Это знает любой дурак.
Вампиров может и не бывает, а вот вороны-пересмешники… кто знает?
Над головой гнулась и гремела жестяная крыша.
Артусу не хотелось думать, что Билли Стойкий Олень бродит по крыше, ведь люди с той болезнью не могли отращивать крылья и летать. Но прямо рядом с домом рос огромный дуб. Чокнутый индеец мог вскарабкаться на него, пролезть по ветке и сигануть на дом.
Артус прогнал из головы образ молодого чероки, который сидит на ветке с развевающимися на ветру длинными черными волосами и заглядывает в освещенные окна.
Пока Артус крался к лестнице, Бетти Энн подошла к окну, сжимая в руках вязанье. На крыше что-то стукнуло, металлический скрежет пронзил Артуса до костей.
– На улице кто-то есть, – сообщила Бетти Энн.
Артус застыл с одной ногой на лестнице.
– Это Билли.
– Ты сказал, что Билли на крыше.
– Да, и Билли – единственный из них. Если он на крыше, то больше никого там не может быть. Поэтому замолчи.
– Ты слышал, что говорят по телевизору? Оно распространяется.
– В городах только, где люди все в куче, один на другом.
Она все еще смотрела в окно.
– У сарая Макфолла кто-то ходит.
Артус подумал, что Билли, держась за карниз, вполне пролезет через одно из окон верхнего этажа, прислушался – шаги раздавались над спальней мальчиков, в которой никто не жил с тех пор, как они выросли и уехали. В комнате ничего не было, кроме пустых картонных коробок и одежды в стенном шкафу. Окно наверняка открыто для проветривания от сырости.
Артус собрался подняться наверх, в коридор, и подождать у двери спальни, как вдруг услышал над головой шаги еще одного человека.
– На кукурузном поле появились еще двое, – со странным спокойствием сообщила Бетти Энн, словно смотрела телевизор. – Вороны любят кукурузу, да?
Артус не выносил высокомерие жены, но его отвлекли проклятые индейцы, пытавшиеся проникнуть в дом. Дэниел Бун и его сородичи когда-то поселились в этих краях, потеснив чероки к западу. А Артус тут причем? И он ничего не имел против индейцев, пока они держались на задворках графства. Но не семья Стойкого Оленя.
Билли Стойкий Олень встречался с женщиной из семьи Олдридж. И хотя семье не везло со времен «сухого закона» и самогонки, они были местными белыми, пара достоинств, которые не стоит разбавлять кровью чероки. А двоих братьев индейца даже пригласили учиться в местном колледже.
Индейцы продолжали придерживаться национальных обычаев, по крайней мере во время ежегодных ярмарок, когда Ассоциация истории графства устраивала на пастбище Мелвина Эггерса праздник, как бы возвращая историческое прошлое. Чероки наряжались в шкуры и перья и исполняли танец дождя за десять баксов в час, и Билли Стойкий Олень танцевал вместе с ними.
На празднике рассказывали легенды, тогда Артус и Бетти Энн впервые услышали легенду о вороне-пересмешнике от самой бабушки Стойкого Оленя, такой старой, что казалось, зубы у нее прорезались сразу после сотворения мира. Правда сейчас от зубов ничего не осталось.
Легенда не легенда, но Артуру не нравились люди, гуляющие по его крыше. И что бы там ни делал индеец в сарае, это не значило, что появились другие такие же.
– Они приближаются к дому? – спросил Артус.
Ему уже не хотелось подниматься наверх. Даже с дробовиком – все равно было страшно.
– Один подошел к забору, – сообщила жена. – В его глазах отражается свет фонаря над крыльцом.
В тумбочке наверху лежал пистолет. В прихожей в шкафу висело ружье для охоты на белок, и он раньше показывал Бетти Энн, как целиться и стрелять, хотя у нее и недоставало ловкости для стрельбы. Но все-таки, пока не прояснится, кто там шастает, лишний ствол не помешает.
– Достань ружье из шкафа, – приказал он, поднимаясь на несколько ступеней по лестнице, – Патроны на верхней полке. Помнишь, как заряжать?
– Я ни в кого стрелять не буду, – ответила она.
– Это просто индейцы, – напомнил он.
– Они все ближе.
– А ежели они вампиры, пальнула бы? – спросил он, медленно поднимаясь еще на пару ступенек.
– Ну разве что они захотят напиться моей крови.
– А ворон-пересмешник съест твое сердце – один черт.
Зашевелилась все-таки. Он ее не видел, потому что добрался до верхней ступени, но услышал скрип дверцы шкафа. Вся крыша ходила ходуном под двумя парами ног.
Артус поднялся на площадку и нащупал выключатель. Правительство отключило телефоны, но свет, по крайней мере, не вырубили. Может, и зараза была делом рук правительства?
Но какой в этом смысл? Только если запугать чест-ных налогоплательщиков. Небось, Стойкому Оленю на налоги наплевать.
Дверь в комнату мальчиков была в десяти футах перед ним. Шаги на крыше прекратились, но тут поднялся ветер, дом заскрипел и закряхтел, не давая услышать необычные звуки.
– Дорогая, как ты там? – прошептал он.
– Лучше некуда, – съязвила она.
Тоже самое она говорила ему в их медовый месяц, когда он таких дров наломал, что довел ее до слез.
– Еще кто-нибудь из них подошел?
– Небо черное как смоль, – ответила она. – Если вороны и летают, их все равно не видно.
Артус не разобрал, шутит она или нет. Кажется, она не боится так, как он. Но она-то не видела в сарае Билли с безумной улыбкой, словно он упивался вкусом человеческой крови. А его глаза с красным блеском при свете фонаря…
«Черт бы побрал этого Билли и все его проклятое племя сердцеедов. Я ему приготовил «трубку мира» двенадцатого калибра». Сердце Артуса гулко билось, пока он крался по коридору, стараясь не вспоминать, что по телевизору говорила про вампиров та японка.
Если Билли – вампир, может, нужны серебряные пули и осиновые колья, или еще что-нибудь?
Но Артус в вампиров не верил. Здесь, в Южных Аппалачах, есть только две причины для беспокойства – вороны-пересмешники и правительство.
Дверь была перед ним. Не заперта. Протяни руку и поверни ручку – только и всего. Но он не мог себя заставить.
Он снова слышал шаги, но даже сквозь шум ветра в деревьях разобрал, что шагали не по железу, а по деревянному полу.
Дверь затряслась.
Должно быть сквозняк. Окно, наверное, открыто.
Дверная ручка повернулась, и дом, казалось задрожал от осеннего ветра.
Артус даже повернуться не мог, не то, что бежать – его ноги словно превратились в узловатые столбы из акации и завязли в каменистой почве. Дробовик в руках будто налился свинцом, в горле пересохло, грудь сдавило. Сердце бешено колотилось о торчащие ребра как птица в клетке.
Дверь приоткрылась вовнутрь, и в проеме виднелась лишь темнота. Артус пытался вспомнить те байки, что бабушка Стойкого Оленя рассказывала на ярмарке. В них говорилось о том, как одолеть ворона-пересмешника. Она сказала, что убить их могут только шаманы, а чего еще от нее было ожидать? Мол, убьет и бледнолицый с юридическим образованием?
А что, дробовик – тоже народное средство. Уж лучше старый добрый ствол, чем эти пляски с бубном и совиные перья.
Бабушка рассказывала, что ворон-пересмешник приходил в дома слабых людей и отбирал их оставшиеся дни, украв у них сердце. Артус с повышенным давлением и диабетом не мечтал о долгой жизни, но уж голыми руками его не возьмешь, черт побери. Дверь открылась еще на дюйм шире, и дом содрогнулся от неожиданного порыва ветра. Хлопали ставни, и противно скрежетал лист ржавой жести.
Интересно, что там происходит снаружи? Кто там подходит – вороны-пересмешники, вампиры или просто индейцы? Вряд ли Бетти Энн сумеет удержать их. Не сумеет.
Жена-тихоня – это, конечно, хорошо поначалу, когда он устанавливал свои порядки, а она повиновалась или получала удар по почкам, если требовалось проучить. Женщины, в некотором роде, те же индейцы: всегда хотят получить больше, чем заслуживают, или равноправия, которого не заслуживают уж точно.
По крайней мере, тот, кто сейчас высунется из спальни, поймет, кто тут хозяин, или отправится прямиком в ад.
Дверь приоткрылась еще на пару дюймов, и Артус поднял ствол дробовика. Он казался тяжелее, чем обычно, и его сердце снова застучало и сжалось. Он сделал глубокий вдох, чтобы рука не дрожала, но это не помогло.
Октябрьская ночь вступала в свои права, горы будто разверзлись и выпустили древних богов. Земля задрожала под ногами. Свет вспыхнул и погас, и сердце на мгновение замерло.
Если проклятое правительство решит отключить свет…
Он нащупал пальцем двойной курок: если станет темно, он выстрелит целым облаком дроби вслепую, и что бы там ни скрывалось за дверью, его размажет по всей комнате, как лопнувший пакет супа.
Дверь открылась на шесть дюймов, оттуда высунулась смуглая рука, обычная на вид, если бы не черная земля под жуткими когтями.
«Ну же, старый дурак, стреляй!»
Но любопытство взяло верх, захотелось поглядеть, во что превратился индеец после встречи в сарае. Артус никак не мог поверить в то, что видел. Может, это была просто группа мексиканцев-мигрантов с ферм, где выращивают рождественские елки, которые напились дешевой дряни и обкурились? Может, Билли был наркодилером и раздавал наркоту из сумки?
А кровь? Как объяснить кровь?
Артус почувствовал, как в спину уткнулось что-то твердое и холодное в тот момент, когда дверь распахнулась настежь. Боль, пронзившая почку, затмила боль в груди, и дробовик в руке был бесполезен и тяжел, как сырое дубовое бревно.
Напротив, криво ухмыляясь, стоял Билли с черными, как у птицы, зрачками, белками с красными прожилками и двумя длинными клыками.
Но Артус не мог сосредоточиться из-за этой штуки, толкающей его в спину. Как ни трудно было оторвать взгляд от Билли, Артус все-таки оглянулся, повернув голову на тощей шее.
Бетти Энн со зловещим видом тыкала его в спину стволом ружья. Он никогда не замечал раньше, но у нее были голубые глаза, холодные, как глубокая зима, и мрачны