Он предположил, что, когда шельфовый ледник раскололся, водоросли, попав на свет, ожили.
– Опять же возможно, что это прокариоты, учитывая, где оно сохранилось, но пока рано говорить. Если принять во внимание, сколько льдин раскололось в этом году, львиная доля этого вещества уплыла в океан.
– Мы узнаем об этом, но не раньше, чем проверим все наши запасы. Вы сделали очень много, но на следующем этапе потребуется побольше биологов, а не синоптиков.
Он ей подмигнул, напомнив о Венсане.
Квази оставался еще на три месяца. Он обещал Руксане, что сообщит, когда они проведут все анализы и что-нибудь определят.
На следующее утро Руксана села на самолет «Локхид С-130» и вылетела из Мак-Мердо. Венсан сел в противоположном конце самолета. Он болтал с Деб и вел себя так, словно не был знаком с Руксаной. Гарри натянул кепку на красные после вчерашнего глаза и слегка покачал головой, словно говоря: «Забудь о нем». Был момент, когда Руксана беспокоилась, как она объяснит отношения с Венсаном своему парню Костину. Но Гарри был прав: Венсана надо выбросить из головы. К несчастью, оба продолжали летать одними рейсами, пока она не села в самолет, летевший в Румынию.
– 5 –
Децебал Вулпес встал, увидев, как Руксана вошла в терминал аэропорта имени Анри Коанды в пригороде Бухареста. Широко раскинув руки, Децебал с темными проницательными глазами, носом с горбинкой и густыми, пожелтевшими по краям от сигар усами шагал Руксане навстречу в стареньком тяжелом пальто.
– Bunicul, дедушка, – нежно сказала она.
– Floare mea, – ответил он и заключил в свои объятия, в запах сигар и зимы. Потом оттолкнул ее, обняв за плечи.
– Что, в Антарктиде тебя голодом морили? Небось, кроме пингвинов и есть было нечего?
– Нечего, – улыбнулась она. – Зато если поймаешь, они такие вкусные.
Он поцокал языком.
– Надеюсь, ты не слишком к ним привыкла. Сегодня на обед солянка с колбасой, а на десерт…
– Козунак[9], – улыбнулась она.
Он пожал плечами.
– Рецепт твоей матери.
– Дедушка, ты только его и умеешь готовить.
– Я его готовлю, потому что он твой любимый. А так я все умею.
Рядом с ним пришлось идти медленно. Раньше она не замечала скованности в его в движениях, но сейчас увидела, что походка была шаркающей. Может, раньше она просто не обращала внимания на ухудшения, а сейчас свежим взглядом увидела, как он постарел, и ужаснулась.
Забрав багаж, они сели на поезд номер 783, который довез их до городского центра. Стемнело. Они шли к троллейбусной остановке. По дороге дед курил сигару. Через дорогу свора из четырех собак рвала мусорный пакет, наверное, там была еда. Сначала только одна собака оглянулась в их сторону, пока остальные терзали пакет. Потом, словно по сигналу все четыре остановились и смотрели на них, пока Руксана и дед не повернули за угол – это напомнило ей о Венсане и группе Хендерсона на вечеринке.
Они с дедом шли, наклонив головы, навстречу ледяному ветру с озера неподалеку. Антарктика по сравнению с этим казалась тропиками. В троллейбусе Руксана сказала:
– Значит, бродячие собаки все еще не перевелись.
– Я давно уже не видел их. Их продолжают отлавливать, но всех не выловишь. Они слишком умны. Видела, как та смотрела на нас? Ни дать, ни взять бандитская шайка, только, похоже, умнее.
Троллейбус довез их почти до двери дома на Страда Виргилиу.
На первом этаже все еще располагался магазин, торговавший компьютерами. На окне красовался все тот же логотип Майкрософт, только немного пожелтевший на солнце. Как ни странно, его присутствие успокаивало.
Квартира выглядела так, будто дед за время ее отъезда ничего двигал с места. Вкусно пахло обещанными солянкой с колбасой. Дед зажег горелку под кастрюлей, чтобы подогреть еду, потом открыл бутылку вина.
– «Бычья кровь», – объявил он, наполняя ее бокал. – Выпей, чтобы согреться.
– Ты преподавал? – спросила она.
Он опустил голову.
– Я преподаю. Сейчас только февраль, мой цветочек. Впереди еще месяцы. Но студенты все в своих айпадах, наушниках. А то, что я им рассказываю – это с другой планеты. Фольклор для этих сопляков – пустое слово. И какое им до него дело.
– Не верю, – сказала она. – У тебя даже тени оживают.
Он, улыбаясь, наклонил голову.
– Только для тебя, малыш. Но ты сама хотела, чтобы они ожили, и облегчила мне задачу.
Он поскреб ногтем передний зуб.
– Ты звонила Костину?
– Вопрос провокационный. Ты же с самого возвращения ни на шаг от меня не отходил, когда бы я успела?
Он указал на нее своим бокалом.
– Такой ответ о многом говорит. Я помню четыре месяца назад слезные прощания, внучку, которая не разрешила мне провожать ее в аэропорту, потому что не хотела плакать передо мной и Костином.
– Она все еще здесь, – ответила Руксана, зная, как тонко он чувствует ее настроение.
Всю ее жизнь он безошибочно угадывал, когда она расстроена, когда что-нибудь утаивает, несмотря на все ее уловки.
Наконец он решил сменить тему:
– Иди-ка умойся да поужинаем. Все готово.
Когда они приступили к ужину, он как ни в чем не бывало снова завел прежний разговор.
– Она все еще здесь, да, но с ней что-то случилось. Такое, из-за чего она избегает Костина, хотя прекрасно знает, как он скучает и переживает, что будет при встрече.
Она немного поела, чихая от перченых колбасок – дед не жалел специй. Наконец ответила:
– Был там один тип.
Децебал кивнул.
– Конечно. Ну, раз «был», выходит, оказался не лучше твоего ненаглядного музыканта. И что теперь, стыдно?
– Он ученый. Такой красавчик. Закоренелый эгоист. А я просто дура.
Потом Руксана описала все, включая последние дни в компании Венсана.
– Лично я бы его прикончил. Веревку бы перерезал, – сказал Децебал, когда она закончила рассказ. – И вообще, нечего таких жалеть. А ты анализы сдавала? Все нормально?
Руксана покачала головой.
– Нет, какие анализы? По какому поводу? Сейчас проводят анализы этого вещества. На той глубине, где мы бурили, оно, наверное, бродило тысячи лет. Замерзшая мертвая слизь, которую мы разогрели буром. Глупо, конечно. Но со мной все в порядке, правда.
– Убил бы, все равно, – сказал дед.
– Я тоже.
Он засмеялся.
– Но он преподал тебе хороший урок. Не поддаваться соблазнам одиночества и легкомысленным красавцам.
– Да, – согласилась она. – Тут ты прав.
– В таком случае… – он окунул два пальца в бокал с водой и брызнул на нее, – я отпускаю тебе все грехи. Ты учишься на своих ошибках, дитя мое. Ступай с миром и больше не греши.
– Дедушка, – засмеялась она.
– Faţă drăguţă, – ответил он, поддразнивая. Он называл ее «красоткой», когда хотел ей польстить, притворно намекая на дурость. – Иди звони Костину, пока я принесу десерт.
– 6 –
Она не позвонила Костину. Убедила себя в том, что слишком устала. А деду соврала, что отправила Костину на мобильник сообщение. После десерта она отправилась спать. Она очень любила козунак, но, нырнув под одеяло, не могла даже вспомнить его вкуса, перестала его различать от изнеможения. Всю ночь она спала урывками, но перелеты и аэропорты тут были не при чем. Она наконец лежала в собственной постели, так что сам бог велел уснуть без задних ног.
Сны в памяти не сохранились, только чувство балансирования на грани пробуждения, словно ее затянуло под слой багрового льда, смутные очертания каких-то людей рядом. Она точно помнила, как очнулась от испуга среди ночи, ей показалось, что кто-то сидит возле кровати, но там никого не оказалось. Наверное, она снова заснула. Странный сон, словно галлюцинации.
Проснулась она на рассвете, вся разбитая, будто всю ночь не сомкнула глаз, силясь ухватить улетучивающиеся обрывки воспоминаний о чем-то невероятном.
С кухни слышалась тихая возня – дед, конечно. Потом щелчок замка возвестил о его уходе. Воцарилась тишина, и только теперь она заснула по-настоящему и проспала глубоким сном еще несколько часов.
Проснулась Руксана лежа поверх скомканного одеяла, но совсем не замерзла, хотя, видимо, ночью вставала, чтобы приоткрыть окно.
Фланелевая рубашка на ней задралась до бедер, и она ее одернула. Из окна тянуло холодом. Руксана встала и закрыла окно.
В кухне было чисто. Кажется, дед ушел в университет, даже не сварив себе кофе, боясь, что запахи ее разбудят. Она посидела минутку, беспокоясь о нем, вспоминая, как он шаркает ногами, как старик. Раньше он был выносливым. Почему он так постарел за эти четыре месяца?
Она отрезала себе козунака, и тут же умяла приличный кусок, пока закипал чайник. Вчерашний гораздо вкуснее, правду люди говорят.
Дед оставил для нее газету. Середину первой страницы заполнила фотография огромной оранжевой луны. Заголовок над ней гласил: «Сегодня суперлуние!» Руксана пробежала глазами статью. Луна была почти в перигее и, если небо будет чистым, она будет такой же огромной, как на фото. Интересно, смогут ли они увидеть ее с балкончика?
Костину все равно звонить придется, и надо что-нибудь придумать. Может, сказаться больной, и им сейчас лучше не видеться. Но все это только продлит…
В дверь позвонили.
С кружкой в руке, в ночной рубашке и босиком она прошла через всю квартиру к входной двери и, поднявшись на носках, заглянула в глазок. На нее смотрел огромный глаз. Потом он отодвинулся. У Костина были такие густые ресницы, что иногда казалось, что он их красит. Черные волосы растрепались от ветра. Один вихор сзади стоял дыбом.
Она уставилась на него, размышляя, не притвориться ли, что никого нет дома, мысленно оправдываясь, мол, так нечестно, что она не готова, не знает, что хочет сказать, что надо сказать и проклинала Венсана за то, что тот испортил ей жизнь. Но тут Костин расплылся в своей дурацкой улыбке, как слабоумный, словно знал, что она наблюдает за ним по ту сторону двери, и ее пронзило желание, словно жар от рюмки водки.