— Ладно, тетя, все ясно, спасибо тебе. Мы дальше пошли. Может, в дорогу что дашь? Больше суток не ели, вымотались без жратвы.
— Дык что же, миленький, сразу-то не сказавши? Заходьте, накормлю что есть, моментом сготовлю.
— Только по-быстрому, тетка. Чтобы раз-два и готово. Я товарища позову.
— Зови, зови, миленький. Некому ж о вас и позаботиться, горемыки вы несчастные. Чай, из окруженцев? Их множество тут попервости прижилось, опосля в леса попрятались, да разве долго налазишься там на пустой желудок, голодно ведь.
Суетилась женщина, руками всплескивая. А девочка в постели под одеялом продолжала сидеть, вытаращенными глазенками глядела на автомат. Сметанин весело подмигнул ей, рукой помахал, потом вышел во двор — звать Чижова.
— Все в порядке, пьяных нет, Иван Дмитриевич! Давай почапали в избу — накормит хозяйка, она тут как раз квашню завела.
Голос у Володьки возбужденный: уже предвкушал, как сядет за стол и наестся до отвала, аж затошнило от вкусных запахов. А Чижов сомневается, все выспрашивает, ох и дошлый какой.
— Да брось ты, Иван Дмитриевич! Закусим по-быстренькому, раз-два и смотаемся в лес. Что тут осторожничать, не впервой ведь. Сколько раз бывало: фрицы и полицаи на одном конце деревни гуляют, песни орут, а мы на другом, в баньке паримся.
— Можно и допариться когда-нибудь, — сказал Чижов. — Раз на раз не приходится.
— А, была не была, пан или пропал, чего в труса играть.
Заколебался Чижов, помедлил чуть, за Володькой двинулся.
А хозяйка уже возле стола хлопочет, носится по хате как угорелая, маленькая, ловкая, проворно несет миски, кружки. Махнула рукой на вешалку у порога.
— Раздевайтесь, гостюшки, не опасайтесь. Сичас Нюрку свою турну во двор, пущай посторожит, в случае чего, ежли что — упредит. Быстрее, Нюра, собирайся, поиграй в оградке, позычь, ежли кто пойдет — стукни в окошко. Только в оградке побудь, на улку не выходи.
— Не беспокой ребенка, хозяйка, мы долго не задержимся, — сказал Чижов, оглядывая горенку.
— А што ей, пущай погуляет.
— Ну как знаешь. А раздеваться не будем, мы уж так, по-походному.
— Гляньте, как вам сподручнее, — отвечала хозяйка, ставя на стол тарелку с дымящейся картошкой. — Я вас и молочком угощу, парного бы — дык не успела ишо подоить. — Оглянулась на дочь, прикрикнула: — Нюрка, быстрее! И глаз не спущай с улки. А то так нахлобыстаю.
Девочка торопливо совала ноги в валенки, шубейка под мышкой, стала бочком продвигаться к двери, с опаской косясь на вооруженных. Чижов ласково потрепал ее по голове — она вильнула головой от его руки, губы у нее дрогнули, личико сморщилось, вот-вот заревет.
— Чего ты, глупышка? Не бойся, мы добрые дяденьки, не кусаемся. Я ведь в школе учителем был, вот таких же малышек учил.
— Ой, правда? — остановилась вдруг Нюрка, глаза удивленные.
— Ну, конечно же. Вот кончим воевать, прогоним фашистов, снова пойдете в школу, может быть, сама потом на учительницу выучишься.
— Ну, беги, беги, Нюра! — подтолкнула хозяйка дочку и, когда та выскочила в сени, пояснила: — Служилась она, пужаная. Все мы тута пужаные, как же, вот и спужалась. Да вы проходите к столу, ешьте, я вам с собой сготовлю про запас. Вот лампу пошукаю, запалю.
— Не нужно! — сказал Чижов. — Незачем привлекать внимание.
— Воля ваша, — поспешно согласилась хозяйка.
Чижов прошел к столу и, не садясь, стал ломать кусок хлеба, захватил горячую картофелпну-солёнку. Володька тоже ел стоя, не снимая автомат с плеча; второй автомат он положил на табуретку возле себя. Хозяйкаоколо стола кружилась, не находя себе места, смотрела, как партизаны уплетают за обе щеки.
— Дык вы кушайте, не стесняйтесь. Можа, самогонки подать? Тут суседи к рождеству нагнали, припасла я крынку.
— Не надо! — мотнул головой Чижов; с набитым ртом он стоял, не мог прожевать, давился.
— Здорово живешь, тетка! — восхитился Володька.
— Дык уж как бог даст.
— Что, не трогают вас фрицы?
— Дык, как сказать?.. Особливо не теснят. Так вот и живем помаленьку, ладно вроде бы.
— Хорошо живешь, тетка. Не подумать, что и война.
— Дык уж как придется. Не жалуюсь покамест.
— А хозяин где? Да ты не суетись, присядь с нами. — Чижов ободряюще кивнул женщине. — Жив-нет хозяин-то?
— Мужик-то? — Закрутила головой, к печи сунулась, а взгляд — на окно, озаренное печным светом. — А кто ведает, де ён. Ныне-то времечко како: все мужики разбрелись куда попало, никого нема.
— В армии, что ли?
— А можа, и в армии, поди уследи. Дык вы, можа, выпьете, всеж-таки с дороги, с устатку?
— Нельзя — свалимся сразу.
— Ну дык, можа, с собой возьмете, а?
— С собой, пожалуй, не повредит. — Володька глянул на Чижова. — Как говорится, для сугрева в дороге. Ладно, тетка, давай тащи да побыстрее, нельзя нам больше задерживаться.
— Я моментом. И шпига достану, в погребе припрятан.
Женщина набросила на плечи полушубок и выскользнула из хаты. Володька проводил ее рассеянным взглядом, хмыкнул:
— Вот не знает, как угодить. Мировая тетка, а?
— Ага, — кивнул Чижов.
— Ну, вроде поднабил пузо, давненько так не едал. — Распахнув куртку, Сметанин с удовольствием похлопал себя по животу, потом стал поправлять на поясе гранаты. Начал было застегивать на куртке пуговицы, но, взглянув на стол, не утерпел — потянулся за пышкой.
«Так и обожраться можно», — подумал он с усмешкой и вдруг вздрогнул — в хату вбежала запыхавшаяся девочка, остановилась на пороге, испуганно и немо переводя взгляд с одного на другого.
— Ну, девица-красавица! — улыбнулся ей Чижов. — Застудил тебя, наверно, Морозко во дворе? Грейся давай.
— Ой, дяденьки, уходите! — с плачем выдохнула Нюрка. — Уходите быстрее, пока тятька не прибежал.
— Что-о? — шагнул к ней Сметанин, дожевывая кусок пышки.
— Обожди, — остановил его Чижов и взял Нюру за рукав. — Ну, ну, рассказывай, что там с тобой стряслось?
— Да не со мной, дяденька, — торопливо рассказывала девочка. — Уходить вам надо: тятька счас прибежит. Он злой пьяный-то. Они у дяди Игната гуляют, много их тама, с ружьями, убивать вас будут. Я боюся, как людей убивают. Меня мама посылала, да я спужалась, так она сама за тятькой побежала. А мне велела вас сторожить.
— А, вот же стерва! — обозлился Володька и рывком метнулся к окну, на ходу сдергивая с плеча автомат. Стекло запотело, ничего не видно. Прильнул к самому стеклу и тут же огромным прыжком отскочил к табуретке, схватил лежавший на ней второй автомат.
— Немцы!
— Ой, дяденька, страшно, — заплакала девочка. — Они с ружьями, бандитов ловят и убивают. Но вы же не бандиты?
— Не бойся, не бойся, Нюра, — уговаривал Чижов, пятясь назад, уводя девочку за печь.
Сметанин было кинулся к двери, намереваясь выскочить во двор, но там уже раздавались окрики, потом затопали на крыльце и в сенях — дверь широко распахнулась, и в отблесках света, падавшего из отдушины печи, сверкнули стволы винтовок; в хату с шумом ввалилось несколько человек в шинелях полицаев, с повязками на рукавах.
«Ну — влопались!» — подумал Володька.
Он едва успел отпрыгнуть к печке, за которой укрылись Чижов и девочка. В обеих руках у него было по автомату. В левой руке вместе с автоматом он, оказывается, все еще продолжал зачем-то держать пышку. Только сейчас заметив это, он машинально поднес ее ко рту, откусил поспешно, а другой, правой рукой, выпустив вдруг автомат, в то же время рванул с пояса незастегнутой куртки «лимонку», потом, нагнув голову, выплюнул изо рта недожеванный кусок и зубами выдернул чеку из гранаты; вскинув над собой гранату, заорал не своим голосом, срываясь на визг:
— Руки вверх! Подорву счас, сволочи!..
— Н-но, не балуй! — попятился передний.
— Это же тятя, пьяный. Ой, не надо! — заплакала Нюрка.
Замешкались у порога, но сзади уже напирали, поверх голов высунулась винтовка. Володька с силой толкнул Чижова за печку и, падая сам на пол, точно рассчитанным движением швырнул «лимонку» к порогу — под ноги полицаев.
— А-а! — завизжала девочка в руках Чижова.
Всего лишь какое-то мгновение размышлял Чижов, но этого мгновения вполне хватило ему, чтобы увидеть взметнувшуюся руку Сметанина с гранатой. Но еще прежде мелькнуло перед ним перекошенное страхом, озаренное печным отсветом личико Нюрки, и чем-то оно напомнило ему лицо дочурки Акулины, такое же худенькое и болезненное, впрочем, как и у той девочки в землянке, куда заходили партизаны предыдущей ночью, — все это болью отозвалось в нем. Почувствовав толчок в спину, уже ничего больше не сознавая, он обхватил девочку, прикрыл ее своим телом. И еще до того, как грохнул взрыв и он вместе с Нюркой очутился на полу, что-то ожгло его под лопаткой и где-то возле плеча.
Он потянулся рукой к плечу. «Хорошо хоть Нюра цела», — подумал Чижов.
Рядом лежал Сметанин. В сенях кто-то стонал, человек на карачках полз через порог, во дворе слышались суматошные крики и вопли, ударили выстрелы из винтовок.
Не подымаясь, только сдвинувшись чуть в сторонку, Володька отцепил вторую гранату и метнул ее в открытую дверь, в сени. И припал лицом к полу. Затем, едва громыхнуло, вскочил и опрометью кинулся к двери, чтобы выбежать во двор. Навстречу загремели выстрелы, заставившие его попятиться. Почувствовал: чем-то железным огрели по бедру так, что он споткнулся. Под ногами оказалось чье-то тело. Выругавшись, подскочил к окну, прикладом автомата вышиб раму, увидел красные вспышки в темноте; с улицы стреляли в окна, и пули щелкали над головой, отрывая от стен щепки.
Володька пригнулся к полу, чтобы не задело пулей, но тут нога у него как-то странно подломилась. В горячке он не сразу понял, что ранен. Теперь же, когда попробовал встать, острая боль в бедре снова повалила его на пол. Кое-как сел, стал поспешно ощупывать ногу. Пальцы его были в крови.
«Черт возьми, неужели ранили? — подумал он с удивлением. — Не может быть, чтобы меня ранили!» Вее окна были разбиты, и в них вместе с пулями врывался снежок. Избу застлало дымом; в глубине печи тлела груда раскаленных углей, тускло освещая пол, заваленный обломками кирпича.