Напоровшись на заминированные поля, каратели теперь избегали лезть наобум, они отошли и стали издали засыпать партизанские позиции минами. Но высокие деревья, видимо, мешали им точно пристреляться — все перелеты были. С противным шипеньем проносясь над головой, мины рвались где-то в лесной чащобине за траншеями, поблизости от базы. Лежать подолгу без движения в снегу на морозе было, однако, невмоготу, и бойцов группами поочередно отводили на часок-другой в ближайшую землянку погреться и перекусить.
После полудня Чижова разыскал в окопе помкомроты и приказал во весь дух мчаться в штаб к комиссару.
— Чтоб одна нога здесь, другая там.
— Зачем вызывают, не знаешь?
— Там скажут. Военная тайна! — засмеялся помкомроты. — Раз требуют, значит, надо. Мигом!
До штабной землянки с полкилометра. По извилистой канаве Чижов отполз подальше в лес, выбрался на проломанный в снегу между деревьев проселок. Дорога была вся в засеках, завалена поперек спиленными елками и осинами; отступать слишком в сторону нельзя: кое-где тут заминировано, можно взлететь вверх тормашками.
Дорогой Чижов гадал, зачем он мог понадобиться комиссару. Беседовать они уже беседовали, вроде нашли общий язык. Вероятно, что-то спешное, раз с позиции сняли в такое горячее время. Зря в штаб вызывать не будут, значит, в самом деле нужен для чего-то. Что бы там ни было, а хоть отогреется в землянке. И то неплохо.
Он трусил мелкой рысцой по вязкой тропе, чтобы отогреть застывшие в сапогах ноги. Стрельба постепенно отдалялась, не казалась уже оглушающе-грозной. Но мины и сюда залетали, и не так редко, ухали то справа, то слева от дорожки, вздымая в порослях дубняка и ельника фонтаны снега вместе с хворостом и сучьями.
Перед штабной землянкой Чижова едва не накрыло шальной миной. Услышав в воздухе все усиливающийся режущий звук, он с размаху упал в снег; впереди шарахнуло, его сильно тряхнуло, но, еще прежде чем услышать грохот, он почувствовал скользящий по голове удар и схватился за шапку — ее располосовало поверху осколком, и она развалилась на две половинки. Крохотный осколок, саданувший его наизлете, еще горячий, лежал рядом в снегу, на самой макушке кровоточила царапина.
Наверное, с минуту Чижов растерянно разглядывал разодранную шапку, ощупывал голову, цела ли. «Вот и согрелся», — подумалось. Но тут неподалеку громко загалдели, и он вскочил.
Около землянок сновали люди, стояло несколько подвод, от лошадей валил пар, видимо, недавно вернулись откуда-то; одна лошадь завалилась на бок и билась в оглоблях, бородатый возчик понукал ее, помогая за уздечку подняться ей, но она опять валилась, неловко взбрыкивая ногами.
— Какой-то конь плохой стал, — ругался возчик, пиная лошадь под бока.
— Да вздурел, раззява, куда смотришь? — закричали ему. — Глянь-ка, кровища хлещет! Выпрягай зараз!
Заметив в толпе комиссара, Чижов так и подошел к нему — с шапкой в руках. Комиссар только что выбежал из землянки, он тоже был без головного убора, в полушубке внакидку.
— А, Иван Дмитриевич! — глянул он озабоченно на Чижова. — Послушай, ты откуда родом, из Заречья? Не ошибся я?
— Оттуда. Там и сейчас родители должны проживать.
— Вот и хорошо, это нам как раз и нужно. Сейчас отправишься туда с особой группой вместо проводника.
У Чижова отлегло от сердца. Он уже было подумал, что его вызвали в связи с пленом, опять возникло что-то сомнительное, начнут выпытывать какие-то подробности. А тут совсем другое — вроде доверие оказывают ему.
— Ступай к разведчикам, там Кириллов тебе все разъяснит, — сказал комиссар. — Сейчас Батя подъедет. Он там на подводах дорогу в лес проламывает — будем уходить. Видишь, что творится. Так же у нас всех лошадей поубивают, на чем раненых повезем…
О всех предшествующих событиях Чижов узнал уже в пути. Оказывается, комбриг задумал уходить за Десну, в Трубчевские леса, где можно было укрыться на время. В самом начале боев туда, удачно проскользнув мимо немецких застав, ушло несколько мелких отрядов, одним из последних — отряд Ефима Васина. Но с тех пор они как в воду канули: ни слуху ни дуду. Дважды пытались связаться с ними — безрезультатно. Люди, посланные для связи, назад не вернулись. Ушли — и пропали бесследно. В новую поисковую группу были назначены самые бывалые, во главе их Батя поставил своего адъютанта. Но один из тех, кто должен был вести группу, еще почему-то не явился из разведки, второй же был ранен накануне. Тогда-то, перед выходом, и вспомнили о Чижове.
В землянке все уже были в сборе: укладывали в вещмешки сухари, сало, боеприпасы, примеряли самодельные маскхалаты, натирали мазью лыжи. Чижову тут же заменили винтовку на ППШ, выдали валенки. Сам Кириллов был в унтах, летной куртке, через плечо планшет, в кобуре пистолет; остальные тоже были в меховых куртках, все хорошо вооружены. Подходящей новой шапки на Чижова не нашлось, одни маломерки, надо было обходиться старой. Пока он на скорую руку сшивал ее суровыми нитками, все время гремели близкие разрывы, заглушая отдаленную стрельбу; Чижов прислушивался к бою и переживал, оттого что не со своей ротой сейчас находится, — как-то совестно было покидать отряд в такую минуту. Может, потому и разведчики, что были рядом, показались ему какими-то беспечными, они то и дело перешучивались.
Володька Сметанин, скуластый, задиристый, вроде бы совсем без дела слонялся по землянке, приставал к подрывнику Смирнову, который, сидя на нарах, старательно упаковывал свой мешок.
— Андрей, давай махнемся: я тебе кусман сала, а ты мне две гранатки.
— Хо, гранаты чихня, куда им до взрывчатки!
— Ну так что, по рукам? Сальцо-то будь спок, в рассоле выдерживалось. Оно там, знаешь, какую набирает силу, хоть и несоленое.
— От ненасытный! Ты и так сколько уже повыманивал. Что, «лимонками» будешь питаться в дороге? Ну неси, неси, мне легче.
— Гранатки — это моя палочка-выручалочка, — засмеялся Володька. — Знаешь, какой я городошник был, меня так и дразнили: «Одним махом семерых убивахом».
— Хватит вам тут базарить, не на базаре же! — оборвал их Кириллов. — Выступать пора!
Еще раз уточняли маршрут по карте в присутствии комбрига и комиссара.
— Там же открытая местность, — неожиданно для всех запротестовал Чижов. — Днем не сунешься, мигом в поле переловят. Лучше кружным путем идти, по лесам. Хоть и дольше, зато надежнее.
— А сколько это времени займет, ты учел? — накинулся на него Кириллов.
— Н-да, — промычал комбриг, захватывая ладонью в горсть пышную бороду. — По лесам ходить не ваша забота. Вы вот мимо деревень пройдите, осмотрите у немцев тылы. Нужно найти дорогу за Десну через деревушки и поля, там, где немцы нас не ждут. Леса они там перекрыли. Это уж факт. Если отыщете у Десны отряд Васина, то пусть он ударит карателям в спину как раз в лесу. Отвлечет их. Задание есть! Выполняйте… В руки немцам живыми не даваться! Все! — закончил комбриг.
— Если напропалую переть, можно быстренько на тот свет обернуться, погибнуть ни за понюшку табаку, — опять сказал Чижов.
— Погибнуть? — Кириллова всего передернуло. — А ты, я смотрю, паникер.
— Да обожди ты, Толя, дай человеку слово сказать, может, он дело предлагает, — сделал попытку заступиться за Чижова Володька.
Но комбриг, раздраженно крякнув, уже поднимался из-за стола.
— Все, дебаты окончены, некогда дольше рассусоливать, Три дня до Десны вам хватит… И обратно столько же… Через неделю жду обратно, места встречи известны. Действовать сообразно обстановке. Сильно надеюсь на вас, ребята…
Все тоже поднялись, надели вещмешки. Комиссар, оглядев землянку, стал снимать с простенка наклеенный на картонку портрет Сталина, спрятал его себе на грудь под полушубок. Тут же, в простенке над нарами, висела обшитая мешковиной гитара. Кириллов тронул через дерюжку струны рукой — они звякнули глухо. Обернулся к комиссару:
— Сохраните гитару, а?
— Сохраним, сохраним.
— Я бы с собой ее взял, да куда?..
Действительно — куда? Неизвестность ожидала всех: и тех, кто оставался с бригадой и должен был с боями прорываться из окружения, и небольшую группу, которая отправлялась в далекий путь через местность, занятую карателями, искать отряд Васина.
Еще осенью, сразу после побега, Чижов пытался пробраться в родную деревню, но так и не смог, потому что на всем пути, особенно за линией железной дороги Брянск — Почеп, чуть ли не в каждой деревне стояли гарнизоны гитлеровцев. Был тогда Чижов один, без каких-либо документов и оружия, пришлось ему повернуть назад, ближе к Клетне, в леса податься. Теперь же с ним были товарищи, в руках автоматы, за поясом гранаты, можно было не пугаться каждого куста в поле. Но чем дальше они продвигались, тем больше забот возникало и по-прежнему хорониться нужно было, чтобы не привлекать к себе внимания, то и дело меняли скрытно направление, лишь бы обойти стороной подозрительные места.
Всю дорогу Чижов о родителях думал. Он уже давно не был дома, с самой финской, и совершенно не знал, что с ними сталось теперь. Они и тогда-то, как он заезжал в последний раз, выглядели плохонько: отец старенький, прихварывал, а с матерью и того хуже, совсем ослепла; стебануло ее по глазам хлебным колоском, когда жала пшеницу, вот и ослепла; при прощании слезинки медленно выкатывались из незрячих, словно бы пустых, ее глаз.
Незадолго до начала войны была возможность побывать в Заречье и увидеться — полк, в котором служил Чижов, переводили к южной границе. Он было уже и у начальства своего отпросился сойти на ближней станции, чтобы домой на сутки заехать, да в последнюю минуту передумал. Писали ему, что бывшая его жена возвратилась в деревню с новым мужем, вот и не захотел бередить душевную рану, по-видимому, все еще любил ее в то время. Сейчас-то, после всего пережитого, редко когда вспоминал о ней, считая ее чуть ли не предательницей; стала она для него просто-напросто отрезанным ломтем. А вот тогда из-за нее так и не побывал дома, о чем потом жалел часто. Потому-то столько мыслей и вызывало в нем приближение к родным местам, аж невтерпеж сделалось.