И вот теперь я то и дело вскакивала и осматривала свое ложе, а малейший шорох заставлял меня внимательно озираться – не ползет ли ко мне нечто страшное-ядовитое. Но наконец сон взял свое и я погрузилась в блаженную нирвану…
Ника разбудила меня посреди ночи.
– Вставай, подруга, – осторожно тормошила она меня, – заступай на дежурство. Колдун уже встал.
Димка и вправду был уже на ногах – вполне бодрый, словно успел прекрасно выспаться.
И вот мы вдвоем сидим у костра, исполненные сознания собственной важности – ведь мы, наравне с остальными, выполняем важное дело – поддерживаем огонь. Таинственная и черная, безлунная ночь раскинулась над неведомыми просторами этого мира, и только круг света от костра да неторопливые шаги часовых по периметру стоянки создают подобие уюта и иллюзию безмятежности. Журчит рядом речка, поют цикады, какая-то ночная птица из зарослей издает печальные и монотонные звуки, словно ищет давно утраченное: «Ты где? Ты где? Ты где?», и с противоположной стороны низким и глухим голосом сурово отвечает ей другая: «сгинь ты! Сгинь ты!» Из густой и темной пущи деревьев раздаются шорохи, и откуда-то издалека доносится жутковатый вой – все здесь просто кишит хищниками, и наверняка множество глаз наблюдает сейчас за нами… Но мы не одни, нам нечего бояться – люди в камуфляже защищают нас. Они нас не бросят и всегда придут на помощь…
Димка подбрасывает веток в костер. Огонь, оживившись, вспыхивает ярче. Хорошо вот так смотреть на огонь и баюкать свои потаенные думы, ведя неторопливую беседу…
– Дим, ты хоть поспал? – спрашиваю я.
– Да, я поспал, Анна Сергеевна. Меня совсем в сон не тянет, – отвечает Димка.
– А меня тянет, – зевая, говорю я, – не могу я что-то сегодня спать под открытым небом…
– Вы, наверное, боитесь, что пауки могут приползти? – внезапно озвучил он мои мысли, которые я стыдливо держала при себе, и тут же ошарашил меня снова:
– Не бойтесь, Анна Сергеевна, они не приползут, – Димка улыбнулся, – я их не подпущу.
Я изумленно взирала на него, а потом спросила:
– То есть как это ты не подпустишь, Дима? Ты можешь мне объяснить?
– Ну… – замялся Димка, постукивая палкой об землю, – я постараюсь… это началось еще вчера, ну, после нашего с вами разговора. Я ведь тоже не мог спать, боялся, что пауки или там змеи могут залезть мне под одежду и укусить… и все думал, как быть, чтобы этого не произошло. И вдруг я почувствовал, что мой амулет, – он прикоснулся рукой к груди, где под рубашкой у него висел черный камень – подарок таинственной женщины, – как будто ожил, от него шло тепло и легкое покалывание, как от слабого тока, и мне тут же представилось, как будто я провожу невидимую линию вокруг наших лежанок, и ни одно насекомое не может пересечь эту линию. Они натыкаются на нее и уходят. И я как-то понял, что так оно уже и есть – есть эта линия, ну, то есть это я ее поставил, как защиту… И когда я это понял и успокоился, амулет тоже затих… И сейчас я ее тоже поставил, защиту – так что не бойтесь. Вот так, Анна Сергеевна…
День третий, капитан Серегин Сергей Сергеевич.
Все началось точно по тому определению, что «утро добрым не бывает». Зоркий Глаз и Ара, стоявшие на часах последнюю ночную смену, разбудили меня на рассвете, когда первые солнечные лучи только-только начали окрашивать в розовый цвет высокие перистые облака. Недалеко от нашей стоянки – там, где ущелье, расширяясь, круто поворачивало в западном направлении – над вершинами гор, напоминавших в этом месте скорее крутые холмы, километрах в пяти, в небо поднимался высокий столб плотного белого дыма, расползаясь наверху бесформенной лохматой шапкой. Этакий бледный гриб-поганка на тонкой длинной ножке. Сразу вспомнилось предупреждение той женщины о неких «тевтонах» и догадки об их происхождении. Я просто не имел никакого права думать о том, что это кто-то просто жжет ненужные в хозяйстве сухие листья.
Подняв по тревоге свою сборную команду, я выслал вперед усиленную разведку из четырех человек во главе со Змеем, наскоро проинструктировав парней о том, как может выглядеть вероятный противник. Надев лохматки и наскоро нанеся на лица боевой грим, парни, даже не перекусив, волчьим скоком унеслись вперед. Остальных, после короткого завтрака всухомятку, я тоже повел по тропе вслед за разведкой, только уже гораздо более медленным темпом, подходящим для женщин и детей. Само по себе ущелье – это ловушка, и в случае неприятностей нам следовало пытаться просочиться мимо постов, а не отступать обратно к водопаду с пещерой. Самым слабым звеном нашей команды, разумеется, были гражданские. И если Птица, собравшая вокруг себя детей, выглядела еще вполне достойно, то о Танцоре этого сказать было нельзя. Мне кажется, что при первых звуках тревоги его одолел такой клинический испуг, что у несчастного теперь все буквально валилось из рук, а сам он спотыкался на каждом шагу.
Вообще, если бы не гражданские, ответственность за которых я взял на себя, я бы со своими парнями ушел в заросли вверх по склону и постарался бы просочиться в обход постов, если, конечно, они будут выставлены. Но в данном случае это исключено – никто из тех, кого мы взяли под свою ответственность, не сможет пройти там, где пройдет спецназ, а посему сойти с тропы для нас смерти подобно. Смерти тех, кого мы поклялись защищать. Поэтому пойдем на прорыв – что-то говорит мне, что такого хода противник, кто бы он ни был, совершенно не ждет, что охота идет на беспомощных гражданских, а мы, спецназ, тут гости нежданные и очень неприятные. Иначе противник действовал бы куда менее явно, не стал бы объявлять о своем присутствии, поджигая невесть что и постарался бы взять нас из засады.
Уже на пути, когда мы одолели примерно половину километра от места последней стоянки, меня вдруг нагнал Колдун. Лицо мальчика было бледным и по нему струился пот, а рука сжимала тот самый камень, вытащенный из-за ворота рубашки.
– Товарищ капитан, товарищ капитан, – подергал он меня за рукав, – можно к вам обратиться?
– Не «можно», а «разрешите», – на автомате откликнулся я и тут же спросил: – Что у тебя, Колдун?
– Товарищ капитан, – взволнованно сказал мальчик, – я чувствую, что там, впереди, что-то очень нехорошее, как будто люди разом кричит… их много, этих людей… они от боли и страха кричат, а кто-то очень злой при этом смеется, и радуется их ужасу. Я не понимаю, что это… но я слышу эти крики, даже если заткну уши. Эти люди молят кого-то о помощи, но я знаю, что этот кто-то не придет для того чтобы их спасти. Ему нет до них дела, до этих людей.
Отец Александр, который быстрым шагом шел рядом со мной, не останавливаясь, взялся за свой крест, прислушиваясь к чему-то внутри себя.
– Скорее всего, мальчик прав, – через некоторое время сказал он, – Хоть я не слышу никаких криков, но чувствую, что впереди притаилось какое-то, по-настоящему большое зло. Не такое большое, как то, что затащило нас в этот мир, но все же достаточно сильное, чтобы отравить ужасом все вокруг себя. И ищет это зло именно нас и никого иного, я вижу это так же четко, как слова, отпечатанные черными буквами по белой бумаге.
Левая рука священника легла на вихрастую макушку мальчика.
– Не бойся, отрок, – сказал отец Александр, – мы вполне в силах одолеть это зло и оно об этом знает и боится само, ибо прихвостни диавола бессильны против чистых сердцем и душой служителей господа нашего Иисуса Христа.
И тут все понеслось галопом. Ожила рация и голосом Змея сказала:
– Батя, это Змей. Мы в паре километров впереди вас. Тут в реку впадает небольшой приток, и мы наблюдаем, что на броде через него, на той стороне, присутствуют «люди в черном». Повторяю, веду скрытное наблюдение и вижу «людей в черном». Прием!
Я сделал знак всем остановиться и замереть, соблюдая тишину, после чего ответил Змею:
– Змей, здесь Батя. Вас понял. Продолжайте скрытное наблюдение. Сообщите, сколько их и как они вооружены. Прием!
– Батя, это Змей, – сообщила рация, – Продолжаю наблюдение. «Людей в черном» трое, все конные, смотрят в другую сторону. Вооружены исключительно холодным оружием. Два кнехта в касках с алебардами и один тип, удивительно похожий на средневекового рыцаря в полном доспехе и при копье. Прием!
– Оставайтесь на месте, Змей, – ответил я, – и скажите клиентам, чтобы никуда не уходили. Мы скоро у вас будем. В случае, если эти в черном попробуют перейти на вашу сторону, нейтрализуйте их по-тихому. Желательно при этом взять языка. Прием!
– Будет тебя язык, Батя, – хмыкнул Змей и отключился.
Оставив Бека и Мастера охранять гражданских, которые не смогли бы выдержать наш темп, я вместе с остальными бойцами волчьим скоком рванул вперед на помощь Змею, но успели мы только к шапочному разбору.
Те типы в черном, на свою беду, помявшись на месте минут десять, все же пересекли брод, и намеревались направиться в нашу сторону. Кончилось это для них вполне печально – кнехтов Док и Ара сняли в спину одиночными выстрелами из Валов, а «рыцаря» Змей собственноручно выдернул из седла, использовав импровизированный крюк, наскоро изготовленный из подобранной в подлеске сухой жердины с примотанной к ней липкой лентой альпинистской кошкой. Инструмент древних кочевников сбоя не дал и железный истукан с грохотом рухнул с коня спиной вперед, при падении хорошенько приложившись шлемом о камни, после чего ушел в глубокую отключку.
Минуту спустя у брода имели место три испуганно косящие глазами лошади, два остывающих трупа и одно туго спеленутое веревками тело в вороненых стальных доспехах, которые при ближайшем рассмотрении оказались не более чем бутафорией. Набитые конским волосом стеганые куртки кнехтов были лучшей защитой, чем эта тоненькая, почти консервная жесть. Хотя его конь, настоящий массивный артиллерийский першерон, говорил о том, что в случае необходимости это «рыцарь» мог облачаться и в нечто более солидное, чем эти парадные железки.
– Твою же мать, Змей, – только и сказал я, оказавшись на месте и узрев эту картину, – если пропажу этих троих обнаружат, то и к гадалке не ходи, начнется такой шухер, что даже небу будет жарко.