Во-первых, мы были для этих деревенских снобок всего лишь носящими штаны варварами, которых они страшатся и которым абсолютно нельзя доверять.
Во-вторых, именно нас они считали первопричиной всех своих бед. Если бы мы не объявились возле их стоящего на отшибе маленького селения, то их бы не беспокоили, может быть, еще долго.
В третьих – эти балбески на полном серьезе обсуждали, кого из них мы первыми скормим в пищу железноруким титанам, которые помогли нам уничтожить тевтонов. За титанов они, разумеется, приняли наших спецназовцев в полной боевой выкладке.
Конечно же, они справедливо полагали, что мальчишка не станет прислушиваться. Так и вышло, но я, начав понимать их речь – о чем они пока не догадывались – сразу просекла их настрой, к тому же моя интуиция всегда позволяла выловить истину из шепотков и взглядов.
Короче, из этих разговоров я поняла, что нет предела человеческой глупости и невежеству. Но все же это были обычные люди – пусть и со своеобразным способом мышления. Но как бы они не сели теперь на шею, или, того хуже – не учинили какую-нибудь пакость – кто их знает, на что они способны и какие у них понятия о чести… И поэтому нужно было немедленно понять – что же теперь делать с этими людьми? Самый простой вариант – доложить капитану Серегину и перевалить на него проблему – я отмела сразу же. Он, чего доброго, подумает, что вообще никого не стоит спасать и прикажет местным убираться на все четыре стороны – и тогда все они неизбежно погибнут, если не от рук тевтонов, то от зубов местных хищников, достаточно вспомнить одного лишь только свинозавра. А ведь я не хочу ничьей гибели и твердо намерена избежать такого исхода. Хватит, уже было достаточно смертей, и, быть может, на этом стоило бы остановиться. Внутри меня гнев перемешался с отчаянием, и эта смесь комом встала в горле, не давая мне дышать.
И тут снова заработал мой кулон. На этот раз не было ничего подобного той перетасовке мозгов, которую я ощутила, когда за доли секунды выучила местную латынь. Просто мое сознание обдало морозным холодом, в котором все понятия и предметы стали необычайно четкими и рельефными. Я поняла, что могу исправить ситуацию и должна сделать это самостоятельно. Иначе грош мне цена как руководителю. Конечно, это не та работа, о которой я мечтала всю жизнь, но я обязательно справлюсь.
– Всем немедленно замолчать! – ледяным тоном сказала я на языке Цезаря и Цицерона.
Все притихли и недоуменно уставились на меня. Им, должно быть, было очень неуютно сейчас, ведь они поняли, что я могла услышать то, что не предназначалось для моих ушей. Мой строгий взгляд переходил от лица к лицу, и многие не выдерживали, опускали глаза. Все же некоторый раболепный страх в них присутствовал – а как же иначе, их не могли не впечатлить наши действия с кулоном, после которых я заговорила на их языке…
Теперь, в этой тишине, мне казалось, что я могу читать их мысли. Не то, чтобы каждую мысль я слышала, как произнесенную вслух – но общий настрой был мне открыт. Мне были ведомы побуждения этих людей, их страхи, чаяния и надежды. Множество образов возникли перед моим внутренним взором, грозя взорвать мой ошеломленный мозг. Усилием воли я попыталась упорядочить свои ощущения. Все это было так внове для меня и повергало в растерянность, но я знала, что не имею права отступиться, к тому же открывшееся мне должно было сыграть мне на пользу и образумить этих людей. И я заговорила, стараясь, чтобы ритм и накал моей речи составляли унисон с дыханием и ударами сердца:
– Прежде чем мы перейдем к насущным делам, хочу сделать всем вам одно полезное напутствие. Вижу, догадки бродят средь вас о нашем происхождении и истинных намерениях. Мы не варвары и не титаны, и нам не нужны от вас жертвы. Знаю, о чем вы говорите меж собой, имея в сердце недоверие и неприязнь. Но наказывать вас мы не будем. Ибо ваши ложные мысли и так неизбежно поведут вас по ложному пути, который может закончиться весьма печально. Так что можете быть свободны в ваших помыслах. Однако из сострадания к вам я все же предупреждаю – гибельным будет путь тех, кто выберет неповиновение. Также не могу не посочувствовать тем, кто будет распространять вредные слухи и нагнетать страх. И прошу вас уяснить себе – никакие заговоры у вас не пройдут, так как любая мысль, направленная против нас, тут же станет нам известна.
Сказав это, я немного преувеличила. Но так сделать было необходимо, потому что мне требовалось настолько впечатлить этих людей, чтобы они беспрекословно подчинялись мне, не вдаваясь в долгие раздумья.
С самого начала мое внимание привлекла одна молодая женщина, выделяющаяся среди других жителей поселения, обычно смуглых и черноволосых, своими необычными для этого народа чертами внешности. Рыжая копна небрежно заколотых кудрей, небесно-голубые глаза, белая кожа, яркий здоровый румянец на щеках, щедро украшенных россыпью веснушек… Да и фигура у нее были несколько крупнее, чем у остальных, довольно миниатюрных местных дам. Именно дам, потому что было в их лицах, в осанке, в походке, в манере улыбаться нечто, выдававшее в них именно степенных замужних женщин. Вот и эта, хотя и выглядела моложе меня, и ее вполне можно было назвать девушкой, несомненно уже испытала на себе узы Гименея…
Внезапно, чуть дольше задержав на ней свой расфокусированный взгляд, я отчего-то поняла, что теперь кое-что о ней знаю и даже смогу назвать ее имя. Чередой смутных образов передо мной в один момент пронеслись все ее незатейливые мысли… Непонятно, откуда у меня взялось все эти знания – я даже не напрягалась, глядя на эту рыжую красотку – но тут же решила, не задумываясь, использовать их для усиления воспитательного эффекта.
– Феодора, – обратилась я к ней, – не беспокойся о своей корове. Вероятно, она бродит тут, неподалеку, и у тебя еще будет возможность ее поискать, если корова для тебя важнее спасения собственной жизни. И можешь не стесняться своих чувств к сожженному тевтонами супругу. Он ведь частенько тебя поколачивал, не правда ли?
Вот теперь эффект был более чем удовлетворительным. Все воззрились на Феодору, затем на меня, и дружный вздох прошел по толпе, полный изумления и покорности. Причем покорность теперь была безоговорочной – я, со своим умением читать их мысли, тут же вознеслась едва ли не в ранг богини. По крайней мере, они испытали ко мне искреннее уважение, а все остальное было уже не столь важно.
Затем, радуясь тому, что наконец могу вздохнуть свободно, я наконец отправила их всех готовить обед, назначив старшим мальчика по имени Аякс. Все же единственный уцелевший в селении дом был его домом. Что еще мне в нем понравилось – шустрый подросток явно обладал задатками лидера, а также, к счастью, и благоразумием. Именно он первым адаптировался к новому положению и теперь стремился развить полезную деятельность.
Вообще-то, как раз местные подростки вызывали у меня несомненную симпатию. Если бы их с самого начала не подзуживали кумушки, мы бы с ними сразу спелись. Ладно, у меня еще будет возможность познакомится с ними поближе и, заодно, попрактиковаться в моей латыни…
Когда Аякс, раздуваясь от важности, повел всю процессию в дом, предварительно дав мне слово, что все порученное будет исполнено в самом лучшем виде, я вместе с Димкой заторопилась к тому месту, где мы оставили девочек и Митю с Антоном. Беспокойство за них не оставляло меня все это время, но, как оказалась, волновалась я совершенно напрасно…
Подойдя, мы застыли от изумления. Картина, представшая нашему взору, поражала своей безмятежностью – она никак не вязалась с тем, что происходило вокруг, и сильно напоминала пир во время чумы. Эта картина была тем более удивительной, что Ася, Яна и Митя, пребывая во вполне уравновешенном состоянии духа, пытались расшевелить Антона, а вовсе не наоборот. Ах, ну да – когда Димка своим магическим способом снимал стресс с девчонок, о бедном хореографе никто не подумал…
Дети были так увлечены, что даже не заметили нашего приближения. Мы же не хотели портить им игру, поэтому подходили тихо, на цыпочках. А в это время Янка декламировала своим звонким голоском:
– Бала-бала-ми!
– Йоу… – безрадостно отвечал Антон то, что положено, и остальные вторили ему.
– Чика-чика-чи! – задорно продолжала девочка всем известную лагерную «вопилку».
– Йоу… – послушно подвывал Антон.
Он был уже не так бледен, но бодрости у него за время нашего отсутствия не прибавилось. Эх, надо было попросить Димку, чтобы и его «полечил». Теперь за дело взялась эта троица, и, кажется, без особого успеха… Однако надежда есть – я знала, что ничто так не воодушевляло Антона, как искреннее внимание детей.
Мы с Димкой, наблюдая, остановились поодаль. Дети до сих пор нас не заметили – они были поглощены игрой и благородной целью вывести Антона из ступора. В душе я была очень тронута тем, что они делают.
Когда очередная вопилка закончилась, Митя сказал:
– Антон Витальевич, а давайте вот эту: «дыр-дыр, пулемет»? Чур, я буду говорить!
– Да, давайте, давайте! – радостно согласилась Янка и обе девочки запрыгали от восторга.
– Ладно, Мить, ты говори, а мы с Антоном Витальевичем показывать будем. Да, Антон Витальевич? – сказала Яна тем тоном, которым ребенка уговаривают съесть еще одну ложечку каши.
Хореограф уныло кивнул.
Я не без удовольствия слушала слова любимой детьми игры.
– Дыр-дыр, пулемет!
Выше-выше, самолет!
Бац, артиллерия!
Скачет кавалерия! – декламировал Митя, а все остальные послушно и старательно делали соответствующие каждой строчке движения.
Антон вяло махал своими длинными худыми руками, и выглядел при этом так комично и жалко, что я еле сдерживала истерический смех.
Мы с Димкой переглянулись и тоже стали жестикулировать под слова. После решения нелегких задач веселая лагерная игра явилась приятной разрядкой для моих напряженных нервов.
– Танки шинами шуршат!
И подлодки вдаль глядят!
Снайпер замер на сосне!