— А справитесь вы со строительством и с восстановлением плотины?
Александров нерешительно пожал плечами и, чтобы избежать дальнейших расспросов, протянул заказы на оборудование. Начальник нехотя отпустил его, решив поговорить с Вороновым.
Оформив наряды и побродив по отделам и складам, Александров пошел в дом для приезжих.
Ночью он метался без сна на постели, потом встал и взял у дежурного градусник. Ртутный столбик поднялся выше тридцати восьми. Пришлось пойти утром в районную больницу. Седой старичок в очках с широкой оправой выслушал его, постукал по груди. Не сказав ничего, велел сдать анализы и послал на рентген.
На следующий день врач встретил его с озабоченным видом. Он молча снял очки, повертел их в руках и начал расспрашивать:
— Чем вы болели в детстве?
Александров усмехнулся:
— Как все дети: коклюшем, корью.
— Как у вас раньше было с легкими? До ранения?
Александров уклонился от ответа:
— А что с ними? — спросил он.
— Видите ли… — Врач зачем-то надел очки и коротко сказал: — Вам надо ехать в санаторий. Чем скорей, тем лучше. Идите в райком союза, попросите путевку в Крым. Я уже звонил туда.
— Что же со мной? — спросил Александров, не в силах скрыть волнение.
— Туберкулез легких. Процесс, небольшой. Не расстраивайтесь, Крым вас вылечит.
— Мне нельзя сейчас уезжать.
Врач спокойно объяснил:
— Повидимому, вы перенесли тяжелую простуду на ногах. Но болезнь еще в такой стадии, когда ее легко остановить, если вы не будете медлить. До отъезда придется полежать в постели.
— Я не могу лежать — мне же надо монтировать электростанцию…
Врач развел руками.
Александров зачем-то прошел в дом приезжих, но там ему не сиделось, отправился на склад сплавной конторы, но и там задержался не больше часа. Он долго кружил по улицам, пока, наконец, решился и зашагал в профсоюзный комитет. Председатель комитета сочувственно посмотрел на Александрова. Это сочувствие совсем расстроило его.
— Мы уже знаем, нам звонили из больницы. Как только получим путевку, сразу сообщим вам…
Он снова вернулся в дом приезжих, закрыл дверь на крючок и улегся. С улицы доносилась веселая возня играющих детей. Он поднялся и закрыл форточку. Но теперь в комнате стало угнетающе тихо.
Не первый раз врачи говорили Александрову о его слабом здоровье. Но ему всегда казалось, что врачи обманываются и напрасно пугают его. Сколько уже прошло времени после ранения, он и не вспоминал о тяжелых госпитальных днях. Он работал, жил, думал о том, что на его век дней хватит, их, правда, запасено не с решето, как говорит хорошая поговорка, но все самые большие его дела были еще впереди. Он не думал о смерти, хотя понимал, что она существует где-то рядом с жизнью. Ему почему-то казалось, что умирают только те, кто уже все сделали, или те, кому и делать нечего, кто не сопротивляется смерти. Но сам-то он еще только собирался начать жить.
Все, что было до сих пор, было лишь подготовкой к какому-то большому делу. К этому он готовился в институте; не успев кончить ученье, взял в руки винтовку, чтобы поскорее покончить с войной и вернуться к исполнению мечты. И вот, когда пришло время для осуществления этого дела, пусть и небольшого, в это время как раз и прозвучал пожарный сигнал…
Да, ворчливый, мрачноватый голос доктора прозвучал как сигнал. И Александров не мог успокоиться, представляя, какие страшные вещи происходят в нем, как разрушается его тело, как слабеет его кровь. Ведь это уходит, медленно, по каплям, но уходит его жизнь.
Он взглянул на свои пальцы и представил, какими прозрачными, синеватыми станут они, как будут они беспомощны, а ведь этим рукам надо было еще столько сделать.
Конечно, может быть и так, что врачи спасут его, но сколько времени уйдет даром? И кто заменит его? Он еще только получал оборудование и машины для своей будущей электростанции. И какая теперь польза от всех его планов? Оборудование будет лежать, эти машины некому смонтировать, пустить в ход. И зачем только он выписал их? Пусть бы уж эти машины дали тем, кто сможет немедленно их использовать.
Ему стало не по себе, когда он подумал о том, как тихо будет теперь в механической мастерской. Без него механики, конечно, не будут знать, что делать, и, возможно, Воронов пошлет и их на другие работы. Новый токарный станок умрет без движения, и некому будет даже пыль стереть с него, на окнах повиснет паутина. И чертежи круглой пилы нового образца останутся тоже на бумаге.
Он отгонял от себя мысли об Айно, но они упорно возвращались. Он вдруг вспомнил: ведь он поцеловал ее. При мысли о том, что она может тоже заболеть, его охватил ужас. Теперь ему казалось, что он накликал несчастье не только на себя, но и на нее…
Вернувшись в Туулилахти, он первой на улице увидел Айно. Хотя он много думал об этой встрече, но еще не решил, как скажет ей о случившемся. Он остановился, беспомощно взглянул на нее и опустил голову, сосредоточенно рассматривая носки своих ботинок.
— У тебя неприятности? — озабоченно спросила Айно.
— Нет, но нам надо поговорить, — коротко ответил Александров. Он поднял глаза и вдруг сказал: — Наверно, я скоро уеду…
— Скоро? Почему? Мы же условились… — заговорила Айно, но он, словно не слыша, прервал:
— Поговорим попозже. Мне нужно сейчас к Воронову.
Айно растерянно повернулась и пошла в больницу. Александров зашагал к конторе, все больше замедляя шаги. С Вороновым разговаривать будет не легче, чем с Айно.
Начальник о чем-то расспрашивал мастера Кюллиева, сына председателя сельсовета. Увидев Александрова, он сразу отпустил мастера. Воронову хотелось услышать, что нового в сплавной конторе. Но Александров ничего не говорил, и когда молчание затянулось, Воронов удивленно спросил:
— Что-то с тобой неладно. Устал?
Александров зажег папиросу, но тут же вмял ее в пепельницу.
— Оборудование я получил, — сказал он и резко добавил: — А веселиться мне не с чего. У меня, как выяснилось, туберкулез легких.
Воронов даже привстал от изумления. Александров сухо добавил:
— Впрочем, хоронить меня еще рано. Обнаружены каверны, но чахоточные, как ты знаешь, умирают медленно.
— Пожалуйста, без шуток! — сердито сказал Воронов. Он все еще не мог прийти в себя. — Значит, тебе надо немедленно ехать лечиться.
— Поеду… Как только получу путевку…
Оба замолчали. Александров с тоской поглядел на чертежи, оставленные им в кабинете Воронова в тот день, когда они так горячо поспорили. Пыль уже покрыла черный круглый футляр, стоявший в углу возле шкафа. А Воронов думал о том, что их спор так странно решен этой болезнью. Александров уедет, и само собой приостановится строительство электростанции, и можно будет послать строителей на плотину… И в то же время подумал, как трудно будет этому деятельному человеку надолго оторваться от жизни. В таком санатории от одной тоски с ума сойдешь. Про себя Воронов уже решил, что будет постоянно писать ему туда. Конечно, писать придется осторожно, но к осени, может быть, удастся его и порадовать. Наконец Воронов прогнал эти несуразные мысли.
— Когда обещают путевку?
— Еще ничего не известно, — ответил Александров. — Пока буду работать.
— Ты с ума сошел! — воскликнул Воронов. — Разве можно в таком состоянии работать? Да я подниму на ноги и райком и центральный комитет союза, но добьюсь путевки. А пока мы предоставим тебе отпуск. Никакой работы.
Он говорил вполне искренне, озабоченный судьбой товарища, его болезнью. Но где-то в глубине души скользила и маленькая мыслишка о том, что если Александров, при его теперешнем положении, будет продолжать работать, то опять начнутся бесконечные споры. И по лицу Александрова он видел, что тот это понимает. И он горячился все больше. Не слушая возражений Александрова, он схватил трубку телефона. Александров встал и ушел, не желая слушать этот разговор, в котором опять будет упоминаться о его болезни, вдруг изменившей всю его судьбу.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Кирьянен видел, как Александров прошел в контору, затем вышел оттуда и направился домой. Почему он не зашел к ним, в механическую мастерскую? Ведь всем интересно, какие механизмы он получил и когда оборудование прибудет в Туулилахти.
Кирьянен тщательно вымыл руки и пошел сам в контору.
— Интересуюсь, какие вести привез главный механик? — спросил он Воронова.
— Хорошие вести, — пробурчал Воронов.
Кирьянен понял, что Воронов чего-то не договаривает, и присел, ожидая, когда он пояснит.
— Помощь обещали? — спросил он, чувствуя, что молчание слишком затянулось.
— Обещали. Александрову надо ехать в Крым.
Кирьянен ничего не понял.
— А машины, электростанция, мастерская?
— Речь идет не о машинах, а о человеке, товарищ Кирьянен, — словно обвиняя, произнес Воронов. — Александров заболел туберкулезом.
Маленькие глаза на широком лице Кирьянена округлились.
— Как это так — туберкулезом? Ни с того ни с сего?
Он встал и прошел к окну, собираясь с мыслями.
Воронов хмуро сказал:
— Легкие слабые, а тут еще ранение на фронте. Но опасности нет. Я только что говорил с врачом. Путевку я ему достану. А до отъезда он должен быть в постели. Твоя задача — позаботиться о том, чтобы его не вызывали в мастерскую. Ты же знаешь его характер.
Еще не понимая, как это могло случиться, что здоровый человек вдруг заболел туберкулезом, Кирьянен подумал о другом. Александрова ведь дома не удержишь.
— Тогда поторопись с путевкой. Не могу же я сидеть возле него и держать его за руки. Вот, например, на буксирном пароходе будут менять поршневые кольца… Он же обязательно захочет туда поехать сам.
— Да, захочет, — согласился Воронов. — Но на буксир его пускать нельзя. Снова простудится. А это для него очень опасно.
Кирьянен все думал о случившемся. И как все перевернулось! Несколько дней назад Кирьянен просился у Александрова на ремонт буксирного парохода, и главный механик довольно ясно дал понять, что это не его ума дело. А теперь он должен взять всю ответственность за ремонт на себя. «Ну что же, — думал Кирьянен. — Я не буду говорить: «Я сделаю… мой б