уксир»… Я попробую подыскать людей, которые могут помочь. На буксире есть способный машинист, есть еще машинист сплоточной машины Никулин…»
Поразмыслив, Кирьянен попросил начальника:
— Позвоните на Пуорустаёки, чтобы Никулин тоже поехал на буксир. Я отвезу поршневые кольца, попробуем установить сами.
От Воронова он прошел в гараж. Попутная машина заправлялась бензином перед долгим рейсом. Кирьянен взял с собой поршневые кольца для парохода, отдал нужные распоряжения рабочим в мастерской и через несколько минут выехал на озеро. Мимо дома Александрова он проехал пригнувшись, словно совершал недостойный поступок.
Грузовик давно уже миновал Туулилахти, а Кирьянен все оглядывался назад, как будто боялся, что Александров вот-вот бросится в погоню за ним.
Льды озера Пуорустаярви были в движении. Ветер гнал их к устью реки, нажимая на пороги Хаукикоски. Поперек порога была построена плотина электростанции объединенного колхоза. Громадные ледяные глыбы дробились о цементную стену плотины.
Пароход стоял в глубине бухты на якоре. На палубе дежурили вахтенные, с тревогой поглядывая на льды. Пароход не дымил, машина была разобрана.
Кирьянен, машинист парохода и Николай Никулин заканчивали ремонт. Слышался только торопливый стук деревянных колотушек, которыми насаживали поршневые кольца. С палубы крикнул вахтенный:
— На берегу сигналят!
— Кто это может быть?
Кирьянен и машинист вылезли по узкому трапу наверх. На берегу стоял человек и повелительно размахивал рукой, вызывая лодку. Поодаль щипал еле зазеленевшую траву гнедой конь.
Кирьянен вздохнул. Машинист усмехнулся, спросил:
— Он?
— Конечно! — пожал плечами Кирьянен.
Машинист одернул свой старый комбинезон, прыгнул в лодку, привязанную к борту парохода, и поспешил к берегу, взмахивая длинными веслами. На берегу стоял Александров, нетерпеливо переступая с ноги на ногу.
— Что, не ждали? — с усмешкой спросил он.
— Честно говоря, нет, — признался машинист. — Но вообще я рад.
Александров влез в лодку и кивнул: отталкивай. Машинист, неприметно посмеиваясь, взмахнул веслом. Для него было даже лучше, что сам главный механик проверит машину. Хотя он и полагался на Кирьянена и Никулина, однако «лишний глаз приглядит и за нас».
Кирьянену Александров только кивнул, как малознакомому человеку. На Никулина даже не взглянул.
О том, что Кирьянен выехал на озеро, Александров узнал только днем. Он бросился к Воронову.
— Быстро же вы меня отстранили! — зло сказал он начальнику.
Воронов пожал плечами, осторожно дотронулся до горячей руки Александрова.
— Не понимаю, что врач смотрит. Тебе надо лежать.
— А вы думаете, ремонт паровой машины такой пустяк, что, кого ни пошли, всяк справится? — ядовито спросил Александров.
— Там и без тебя довольно механиков.
— Кирьянен пока еще не механик! — окончательно рассердившись, выкрикнул Александров.
— Я еще раз предлагаю тебе пойти домой, — стараясь быть спокойным, ответил Воронов.
Александров вышел из конторы, ничего не ответив. Через пять минут он был на конюшне. Конюх оседлал для него лучшего жеребца.
И вот он здесь, он проверит все, что тут успел сделать Кирьянен, и уж наверняка обнаружит ошибку, если она допущена, устранит ее и не позволит опозорить ни себя, ни свои мастерские. И пусть Кирьянен дуется, пусть молчит этот мальчишка Никулин, он, главный механик, пока еще на посту.
В машинном отделении было тихо. За бортом плескались волны. Александров молча осматривал машину, короткими жестами указывая, какие части надо разобрать. Кирьянен и машинист буксира понуро стояли в стороне. Молчание нарушил Кирьянен.
— А что же нам делать? Мы вроде лишние.
— Это я тут лишний, — съязвил Александров. — Отстраненный.
Кирьянен тяжело вздохнул, с трудом сдерживая нарастающий гнев, потом взял себя в руки и мягко, дружески сказал:
— Петр Иванович, зачем ты так? Ведь тебе лежать надо, и не очень-то полезно возиться с холодным металлом да еще на воде. Неужели мы не справились бы одни?
— Каждая машина, товарищ Кирьянен, имеет свои особенности. Паровая машина — это одно, мотор внутреннего сгорания — другое. Ты имел дело только с моторами внутреннего сгорания. Это ты учел?
— Здесь еще два машиниста паровых машин, вот что я учел.
Пришел капитан буксира.
— Это еще что за диспут? Двое работают, двое митингуют. Давайте все за дело. На берегу ждет нас уха.
Кирьянен молча взялся за работу. Дело нашлось всем, даже капитану буксира.
Стемнело. С берега в люки падали отблески костра. Закончив работу, Александров обтер руки пучком пакли.
Капитан поднялся на мостик и потянул кольцо, висевшее под потолком рубки. Резкий свисток прорезал ночную тишину. Это был первый сигнал наступившей весны на озере. Эхо покатилось по мысам и заливам. Одинокая утка испуганно взлетела из прибрежных кустов.
Механики перебрались на берег и уселись около костра.
— А теперь, ребята, ложки в руки и попробуем, годится ли уха сплавщику в пищу! — воскликнул машинист, умывшись и энергично вытирая руки полотенцем.
Рядом с костром расстелили парусину. На ней появились тарелки, хлеб, масло, молоко. Дымящуюся миску с рыбой поставили посредине. Откуда-то появилась бутылка водки.
Капитан косо посмотрел на бутылку и сердито буркнул:
— Это еще что такое?
— Пусть уж в честь первого гудка, — защищался машинист.
Капитан пожал плечами.
— Тоже мне! Сам не пьет, а говорит: «В честь первого гудка».
Однако, когда водку разлили, капитан и сам взялся за стакан. Выпив и выплеснув воображаемые остатки на землю, он кашлянул, словно требуя внимания.
— Я вам вот что скажу, товарищи. Теперь начинается такая пора, что бутылки надо забыть. В этом году мы должны отбуксировать древесину трех леспромхозов. Так что помните: мы здесь не в доме отдыха и не на увеселительной прогулке. Ну, что, все выпили? Больше не осталось? Ну и не надо. Налегайте на уху.
Александрова знобило. Он встал и попросил Кирьянена устроить его на машину. Ехать верхом он не мог. Пусть лошадь пригонят потом.
— А уха? — всполошился машинист. — Да вы же и не выпили.
Кирьянен посмотрел на Александрова. Тот был бледен и заметно дрожал. Кирьянен кликнул шофера, поручил капитану пригнать лошадь в Туулилахти. Александров сел в кабину и закрыл за собой дверцу. Зашумел мотор. Никулин и Кирьянен влезли в кузов грузовика.
Они добрались до Туулилахти ночью. Лишь в нескольких домах мелькали огоньки. Это все же не означало, что повсюду спали. Светлой весенней ночью на севере видно и без света.
В окнах Айно занавески еще не были задернуты. Александров вышел из машины и остановился перед ее крыльцом. Он постоял немного, оправдываясь, что неудобно зайти к ней прямо с дороги, да и поздно. И в конце концов отправился к Воронову.
Воронов лежал на диване с книгой в руке. Он сердито спросил Александрова:
— Какая нечистая сила понесла тебя на озеро?
Александров молча подвинул стул к печке, но печка была нетоплена.
— У вас холодно, — проговорил он.
— Это у тебя температура. Надо было лежать в постели, а не шататься по лесам. Обошлись бы и без тебя.
— Кто его знает.
— Опять?
Александров закурил, но папироса показалась горькой. Он бросил ее в печку.
Воронов достал из шкафа термос.
— Выпей горячего чая, разогреешься.
Александров молча отхлебывал чай. Лоб его покрылся капельками пота. Воронов задумчиво смотрел на него, потом вздохнул:
— М-да. Так они и идут, годы… Помнишь, каким ты приехал сюда? Дай тебе горы — ты бы и их свернул…
— Ты это о чем? — Александров поднял покрытый испариной лоб. — Думаешь над некрологом?
— Да ну тебя! До некролога нам с тобой далеко, еще по сотне нагоняев успеем получить, и много раз с тобой поспорить, потом только будет некролог. Что у нас сейчас получается? Думали, в этом году все пойдет на славу. Механизировали скатку древесины, электростанцию начали строить, еще многое запроектировали… И все пошло прахом.
— Ну, дальше?
— Что дальше? Не надо летать очень высоко — падать больнее.
— А ты помнишь, Михаил Матвеевич, одну военную истину: «С позиций, которые построены с расчетом на возможный отход, труднее перейти в наступление»?
Воронов снисходительно улыбнулся.
— Я, кажется, наступал больше, чем ты, больше взрывал препятствий, на то и командир саперов.
Он встал, прошелся по комнате, потом решительно сказал:
— Поеду завтра на Пуорустаёки, надо начинать постройку плотины. Но ты чтобы был в постели. Слышишь?
— Ну и везет же тебе! — грустно улыбнулся Александров.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Воронов вброд перебирался через болото. Порою нога проваливалась так глубоко, что приходилось цепляться руками за кочки и одиноко растущие чахлые сосенки.
Зорька, измазанная болотным илом, устало волочила по земле мокрый хвост, изредка пошевеливая им, как рулевым веслом. Временами она печально поглядывала в сторону дороги, видневшейся сквозь деревья.
Воронов шел напрямик к разрушенной плотине. В свое время эта плотина преграждала реку, а теперь ее обломки сохранились лишь на берегах. Когда ее размыло, Степаненко расчистил посредине проход. С обоих берегов к проходу были установлены направляющие бревенчатые боны, между которыми в быстром течении реки проскакивали редкие бревна.
У Пуорустаёки был свой характер. После ледохода она шумела — широкая и быстрая, как бы хвастаясь своей неиссякаемой силой, разливалась по лугам и болотам, образуя множество заливов и проток. Но не проходило и нескольких недель, как она смирялась, и от всего ее разлива оставались только мелкие озерки да лужи. Теперь, правда, воды было еще много, но она угрожающе спадала. Сплавщики обычно бранили Пуорустаёки, как живое существо:
— Ну и хвастунья же ты!
На других реках, где были плотины, вода подчинялась воле сплавщиков, уровень ее можно было поднимать и опускать по мере надобности. Но на Пуорустаёки люди теперь оказались в полной зависимости от ее капризов.