— Но народ ациа — не продукт эволюции, а произведение человеческой воли, — повторил я.
Несколько секунд он обдумывал следующий поворот темы.
— Тем не менее, сексуальное желание — основное человеческое чувство, и тоска человека и жажда разнообразия вряд ли могут быть удовлетворены в лаборатории…
Меня позабавила его настойчивость. Да, я предполагаю, что браксианскому уму трудно в это поверить, но что касается ациа — они вполне удовлетворены. Я решил сам задать вопрос, который мог быть задан мне:
— А как вы считаете, как они решают проблему семьи?
Он был поражен, мы менялись ролями. Когда Супал собрался с мыслями, он торопливо стал предлагать варианты, наблюдая за мной, не дам ли я знак, что он на верном пути:
— Может быть, есть своего рода… ритуал? Чтобы помочь, или лучше — отложить появление желания?
— Неужели? — невинно спросил я.
— Вы жили среди них, Лорд, а не я.
— Это так. Но должен сказать, никогда не слышал ни о чем подобном.
— Ни о чем подобном? — его голос сник. Стало ясно, что его самый главный интерес был связан с этой темой. Я старался не улыбаться слишком открыто.
— Может быть, союз двух, брачные узы столь хороши, что стоит ждать нужного партнера? И все остальное бледнеет в сравнении?
Я готов был расхохотаться. Этот человек явно верил, что секрет ацийской сексуальной сдержанности заключался в особом удовольствии, которое делало всю систему стабильной. Мысль о том, что двое ациа только и делают, что совершенствуют свой половой акт, просто не могла не заставить улыбнуться. То, что ациа хотели своих законных партнеров и не чувствовали потребности в дополнительных контактах, было вовсе не загадкой, а спланированной комбинацией гормональных циклов, биохимических соединений, которые ацийская наука научилась в совершенстве контролировать.
Тем не менее, я не рассмеялся, сосредоточился и тихо сказал:
— Я не верю в это, Супал.
Он не выглядел разочарованным — это пугало. Он был разъярен, как будто считая, что я скрываю что-то от него.
— Всем известно, что ациа считают свою сексуальную культуру выше нашей.
— Я об этом никогда не слышал. Единственная раса, которая похвалялась своим сексуальным потенциалом, — раса браксана. — Ар, он так навязчив.
— Природа долгих отношений весьма отлична от тех общений, которые призваны только удовлетворять жажду удовольствий и создаются на час или день.
— Не знаю, — честно сказал я. — У меня не было никогда долгих эксклюзивных отношений.
— Но вы знали тех, у кого были…
Телепаты? Вряд ли.
— Я был весьма ограничен в общениях. Я мало общался с чистокровными ациа. Сожалею, но здесь я вам не могу помочь.
Кажется, я начал его раздражать. Думаю, если бы я не был браксана, он мог бы меня обвинить в нарушении договора и потребовать либо информации, либо возвращения своего залога. Но я не мог дать ему первого и не имел желания возвращать второе. По моему мнению, я заключил выгодную сделку. И я начал уставать от него.
Поэтому я сказал:
— Если у вас больше нет вопросов, тогда, я полагаю, мы завершили это интервью, — поскольку мне было его жаль, то я добавил: — я не знаю, откуда у вас эти сведения, но уверяю, они не соответствуют действительности.
Он пытался быть дружелюбным, почтительно улыбнуться, но я чувствовал его раздражение.
— Благодарю вас за то, что вы нашли для меня время, Лорд Фериан. Вы мне очень помогли.
«Он хорошо лжет», — подумал я. И ответил тем же:
— Я сожалею, что не смог ответить на ваши вопросы более полно, Супал. Если у вас будет другая тема, то вы можете вновь обратиться ко мне.
В ту минуту, когда я это сказал, я пожалел. Его глаза заблестели, кажется, он решил продолжить. Таджхайн! Я так могу вообще не избавиться от него. Хотя — нет, это было бы неразумно. Зачем ему начинать все сначала, если и так ясно, что я то ли не могу, то ли не хочу говорить о том, что представляет для него интерес?
Я проводил его, надеясь, что мы больше не увидимся. Я ошибался.
Секхавей объяснил мне однажды, что такое вина — бессмысленное, болезненное чувство, одно из самых бесполезных и уродливых понятий, выдуманных человеком в приступе глупости. Браксана не испытывали этого чувства (этого жгущего сожаления). Или, по крайней мере, стараются не испытывать.
Сейчас мне кажется, что я не чистокровный браксана. Я чувствую острое сожаление по поводу того, что случилось в тот день. Когда я касаюсь камня-ментата (не слишком часто, чтобы он не разбудил мои тайные мысли), я думаю о Супале и о его настойчивости, желании раскрыть великий секрет ациа, который, как он убежден, существует. Он — глуп и невежествен, но мне жаль этого человека. А так как он отдал мне очень ценную для меня вещь, мне было жаль, что я не смог удовлетворить его пожелание.
Иногда лучше быть бессердечным и грубым. К сожалению, я тогда так не думал.
Супал через три дня вновь пришел в мой Дом. Разрешив ему прийти, я не чувствовал возможным отказать во встрече.
Он вновь начал с второстепенных вопросов, стараясь оживить мои воспоминания, затем перешел к основному:
— Смотрите, Лорд, вот эта книга.
Он протянул мне металлическую пластинку не больше моей ладони, я взял ее и начал вертеть в руках. Я настолько привык к информационным кольцам, которыми пользовались браксана, что был не уверен, есть ли в моем доме устройство для чтения этой пластины. Я вызвал управляющего — оно было. Супал пока пустился в объяснения:
— Бачар, сын Кумуста, объясняет очень подробно, как структура и природа Ацийского общества определяют некоторую форму сексуального ритуала, призванного должным образом направлять энергию либидо.
Я ничего не сказал. Мое чувство вины улетучилось, его место заняло раздражение. Книга — я так для краткости назвал пластину — была сводом бесконечных псевдопсихологических допущений призванных убедить читателя в том, что под внешне умеренной, безмятежной ацийской сексуальностью кроется мир смутных ритуалов и чужеземных удовольствий. Могу привести небольшой отрывок:
Как так может быть, что целый народ обманывает не только своих соседей, но и самого себя? На первый взгляд кажется, что ациа сами искренно верят, что наука их предков избавила расу от нежелательных человеческих качеств — и в первую очередь, конечно, от постоянного человеческого стремления вступить в сексуальную связь.
Ближайшее изучение сексуальной мнемоники предполагает возможность интересных выводов. Не исключено, что радости, практикуемые людьми во время ацийских ритуальных расслаблений, не сохраняются в памяти в промежутках между встречами. Разве нельзя предположить, что сложные сублимальные процедуры могут быть использованы для того, чтобы «отделить» умеренную (ежедневную) человеческую личность от той, которая свободна в проявлениях полного набора человеческих наслаждений?
Я посмотрел на него с искренним недоверием. Он — действительно фанатик, но он совершенно не так меня понял:
— Вы видите, я знаю. Я знаю, Лорд Фериан! И я уверен, что вы должны были наблюдать проявления этих закономерностей за время столь долгого пребывания в Империи. Определенно, вы должны знать хоть что-то об этих обычаях!
Я старался говорить медленно, осторожно, чтобы быть уверенным — меня поняли правильно:
— То, что написано в этой книге, — чепуха. Совершенно необоснованно, абсолютная чепуха. Я никогда не видел ничего, что дало хотя бы намек на наличие подобных ритуалов, и я твердо убежден, что в современной истории Ации не практикуется ничего, что хотя бы отдаленно напоминало те ритуальные развлечения, о которых говорит эта книга. Вы понимаете меня?
— Я слышу, — хмуро отозвался Супал. Он наверняка был убежден, что его знание Величайшего Ацийского Секрета заставит меня открыть свои карты. — И я вижу, что вы не хотите сказать мне всего.
— Мне нечего сказать, — твердо произнес я. — Убежденный в этом, я прошу вас покинуть меня и взять эту… книгу с собой.
Я бросил презрительно пластину, тот еле успел поймать ее на лету. Он был разозлен моим упрямством (не говоря уже об откровенно высказанной неприязни). В ярости он покинул меня, и я надеялся, что больше его не увижу.
Но все было не так просто.
Два дня спустя я встретил его неподалеку от Куратской Обсерватории. Потребовалось всего несколько секунд, чтобы избавиться от него, но я еще не знал последствий. Вскоре его соратники стали появляться там, где бывал я, и что раздражало ужасно — уже рядом с моим Домом, и куда бы я ни шел, откуда бы ни возвращался, мне удавалось выслушать краткую информацию о: 1) их искренности; 2) их достойных порывах; 3) моей собственной непорядочности. Стоит упомянуть, что я часто испытывал желание сказать, что порядочность — не то качество, которое ценится среди браксана, но любая беседа вдохновила бы их на большее, и я удержался.
В конце концов я не мог больше выносить этих преследований. Не только их присутствие и настойчивость раздражали меня, но и откровенная глупость. Я просто больше не мог их видеть. Я просил их оставить меня. Они не обратили внимание. Я пытался их припугнуть. Они испугались, но не исчезли. Я был для них единственной нитью, связующей их и выдуманный ими мир сексуального мистицизма. В конце концов, разозленный до предела (есть ли какие-нибудь ритуалы, способные сублимировать мое чувство?), я решил обратиться к нерушимому бастиону нетерпимости — к моему отцу.
Секхавей всегда радостно принимал меня — больше, наверное, для того, чтобы разозлить своих чистокровных детей, чем по какой-либо другой причине. Я никогда точно не мог угадать, какими мотивами он руководствуется, поэтому довольно настороженно относился к его советам. Но это дело было как раз в его компетенции, и я поспешил найти Секхавея.
Я объяснил все, как мог, не упомянув, впрочем, камень-ментат, мою эмоциональную травму, несколько усилив те выражения, которые использовали мои враги. Хотя я как сын не должен был обращаться к нему за советом по подобному поводу, Секхавей явно был горд тем, что моя часть браксана превалирует над второй половиной — это скорее всего было для него знаком того, что его отцовские гены значительно сильнее проявляются во мне, чем материнские. Как бы то ни было, я рассказал е