— Папаша, — позвал Берри.
Подавальщик принес стакан и поставил рядом со шляпой Рейни. Рейни налил себе чуть-чуть виски из бутылки.
— Откуда вы? — спросил его Берри. — Вы проповедник?
— Нет-нет, — сказал Рейни и почувствовал, как у него судорожно дернулась шея. — Я участвую в обследовании лиц, получающих пособия от социального обеспечения. Я занимаюсь этим уже довольно давно.
— Господи помилуй! — сказал Рузвельт Берри. — Вот вы чем занимаетесь! Ну, это уж слишком. — Он снял очки и посмотрел на Рейни с широкой пьяной улыбкой. — Это уже предел.
Он налил себе еще виски, покачал головой и захохотал. Каждый раз, когда он взглядывал на Рейни и пытался заговорить, на него нападал смех.
— Ну так чего же вам от меня надо? — спросил он, овладев наконец собой. — Я-то социальным обеспечением не занимаюсь.
— Я работал, — сказал Рейни, пытаясь объяснить ему, — за границей. Я хотел вернуться… к людям. Некоторое время я ничем не занимался. Болел. Нынешняя работа — единственное, что мне удалось найти… что могло бы… помочь.
— О-ох! — сказал Рузвельт Берри. — Ох! С каждым днем жить становится все смешнее. — Он выпил свой виски. — Не подумайте, что лучше! Но смешнее!
— Я в каком-то тупике! — с отчаянием сказал Рейни. — Я не понимаю, что происходит. Я не понимаю, что я должен делать. А те, кто ведет обследование, отсылают меня к Клото.
— Естественно.
— Но почему? Почему это естественно? Он сознательно мне мешает. Я не могу добиться от него никакого толку.
— У вас какие-то дикие представления о помощи. Чего бы, по-вашему, вы могли добиться этим своим проклятым обследованием, если бы Лестер вам не мешал?
— Не знаю, — сказал Рейни. Он медленно поднял свой стакан и отхлебнул виски. — Я не принадлежу к общительным людям. Я… замыкаюсь в себе. Я хотел вернуться и с чего-то начать. И мне казалось, что, даже работая внутри системы, можно найти способ бороться с ней. Я не за эту систему. Я против нее. И всегда был против. Всегда.
Рузвельт Берри сдвинул шляпу на затылок.
— Ох! — сказал он. — Просто не верится. Да вы — бомба, детка. Лестеру, наверно, здорово приятно возиться с вами.
— Берри! Что это значит? Что? Кто такой Клото? Какое отношение он имеет к этому обследованию? — Глаза Рейни слезились от виски. — Что происходит?
— Вы хотите знать, что происходит, а, мистер Помогатель? Ну, предположим, я вам попробую объяснить. Скажем так: наша небольшая община находится в культурной и политической зависимости от белого города, а по какой-то причине, несомненно указанной в Библии, оный белый город относится к нам не слишком сердечно. То есть мне очень неприятно, что именно мне выпало на долю сказать вам это, мистер, но в Соединенных Штатах во многих местах можно обнаружить явную дискриминацию.
— Берри! Ради бога, говорите без экивоков.
— И не просите. Вы даже такой откровенности не заслуживаете. Сказать по правде, мне не нравится ваша физиономия. И вы мне не нравитесь.
— Мне это безразлично, — сказал Рейни.
— Да, черт побери! — сказал Берри, оглядываясь. — Вы сидите в кафе Лестера, пьете мой виски и говорите, что все с вами обходятся плохо, и спрашиваете, что, собственно, происходит. А как по-вашему, что всегда происходит? Да вы же командуете! А что, если я вас спрошу, что происходит? Это ваш спектакль, детка. Лестер на вас работает, и вы хотите, чтобы он вас еще и любил?
— Я не этого хочу…
— Довел ты меня, беломазый… — Берри положил голову на локоть. — Да, — запел он тихонько, — «я проснулся утром, о тебе я думал…»[84]
— Вы хотите сказать, что Лестер работает на политических воротил?
— Я хочу сказать, что Лестер работает на Белого Дьявола. — Он помотал головой и засмеялся. — Да, сэр, Лестер работает на Белого Дьявола.
Рейни поставил свой стакан.
— Не вешайте носа, — сказал Берри. — Не глядите оскорбленной невинностью, детка! Вы надрываете мне сердце. Да! Он работает на политических заправил. Он работает на полицию. На бандитов. На всю сволочь.
— Да, — сказал Рейни. — Это я и имел в виду.
— Белый Дьявол — бог здешних мест, детка. Тут все люди чихать хотят на церковь Христову и поклоняются ему. И мусульмане, и епископальные методисты — все поклоняются Белому Дьяволу. И всякие ему возносят молитвы, ясно?
— Да, — сказал Рейни. — Я понимаю.
— Вы понимаете! — Берри откинулся на спинку стула. — Это прекрасно. Да и не так уж трудно это постигнуть чуткому чувствительному чудотворцу, верно? Ничего же нового тут нет, а, детка?
— Но как же обследование? — сказал Рейни. — Я не понимаю, зачем же обследование?
— Разрешите задать вам вопрос. Вы когда-нибудь слышали про Большую Лавочку?
— Про большую лавочку? Какую лавочку?
Берри встал, икнул и подошел к стойке. Он бросил шесть долларов на стопку грязных салфеток и пошел к двери.
— Когда в следующий раз будете в муниципалитете, спросите там, что такое Большая Лавочка, они вас просветят.
Рейни продолжал сидеть за столиком, глядя на пустую бутылку. Потом вскочил, бросился к двери и побежал по тротуару, заполненному возвращающимися с работы людьми. Через минуту он догнал Берри. Прохожие останавливались и смотрели на них.
— Что такое Большая Лавочка?
Берри с удивлением посмотрел на него и продолжал идти.
— Большая Лавочка, — сказал Берри снисходительно-нравоучительным тоном, — находится там, где вы только что сидели и попивали мой виски. И Большая Лавочка находится также и здесь, на этой симпатичной улице.
Они остановились на углу. Обитатели домов напротив высовывались из окон и глядели на них.
— Большая Лавочка, — продолжал Берри, — это изобретение Белого Дьявола и, в частности, человека, которого зовут Желтый Малыш Уэйл[85]. И это мошенничество, ясно? Процедура, известная под названием «Большая Лавочка», состоит в том, что мошенник ведет простака, куда ему нужно. Он открывает букмекерскую или маклерскую контору. Телетайпы стучат, секретари сидят у телефонов, рассыльные бегают — дела кипят. Но все это — одна видимость. Секретари у телефонов, солидные управляющие за письменными столами, рассыльные — это все актеры. Ничего не происходит — только кому-то втирают очки. Хозяин Большой Лавочки создает свою собственную реальность, понятно? Он создает целый мир, в который кому-то по какой-то причине хочется верить. Настоящие люди, настоящие действия, но на самом-то деле ничего этого нет, ясно?
Рейни молчал, стараясь не дать своей шее дернуться. От виски и жаркого солнца у него стучало в висках.
— Лестер управляет Большой Лавочкой для Белого Дьявола, — негромко, с улыбкой сказал Берри, поглядев через плечо; рядом с ними никого не было. — Он устраивает так, чтобы здесь случалось то, что кому-то нужно. Он показывает человеку то, что человек хочет увидеть. Видите ли, Лестер может устроить здесь все, что ему угодно. Иногда он показывает людям вещи, которые они предпочли бы не видеть. Может быть, с вами как раз это и произошло, э? А ваше обследование, детка, — это Большая Лавочка. Да нет же никакого обследования. И ничего не обследуют. Есть белый политикан по фамилии Минноу, который хочет угодить белым, лишив пособий побольше черномазых. И обследование проводится для того, чтобы он мог это сделать. Результаты были налицо прежде, чем завели тут эту волынку. Вас они послали к Лестеру, чтобы он последил, как бы ребеночек не наделал бед.
— Я с этим покончу, — сказал Морган Рейни. — Я этому помешаю.
— Умница, — сказал Берри, похлопывая Рейни по плечу. — Задайте им хорошенько!
— Этого не может быть, — сказал Рейни.
— Тише, тише, деточка. Не надо так расстраиваться. Я сейчас расскажу веселую историю, и вам сразу станет легче. Видите ли, Лестер знает, что все вы не способны отличить одного черного от другого, потому что иначе вам было бы невмоготу, и прочее, и прочее. И это его очень забавляет, соображаете? Ну и однажды они прислали к нему дурака вроде вас, и он водил его по всем этажам своей миленькой гостиницы и знакомил с разными людьми. Представителями всевозможных человеческих судеб. Всеми ими — мужчиной, женщиной, ребенком — был один и тот же парень. Это была такая Большая Лавочка, какой свет не видел, и миляга Лестер устроил все это ради развлечения.
Берри снял очки и протер глаза.
— Парня звали Арчи — он их всех изображал. Арчи был талантлив, но спектакль поставил Лестер. Ну, я не могу! Этот белый ушел с блокнотом, полным данных, и каким-то странным чувством в голове. Думаю, он так и не допер.
Берри плакал от смеха и махал очками перед лицом Рейни.
Рейни тоже разобрал смех.
— Большая Лавочка, — сказал он, мучая свою клеенчатую шляпу, которая чуть не сложилась пополам.
— Она, она самая, — сказал Берри, схватив Рейни за плечо. — Ну, я не могу!
— Я не могу, — эхом подхватил Рейни.
На них с другой стороны улицы смотрели дети и улыбались во весь рот. Вцепившись друг в друга, Берри и Рейни изнемогали от смеха на перекрестке; прохожий остановился и уставился на них.
В Одюбон-парке Рейнхарт и Джеральдина гуляли по берегу протоки, а потом сворачивали в дубовую рощицу у поля для гольфа. В последние дни весны парк под вечер превращался в оранжерею, полную мертвой духоты и пряных тяжелых запахов почвы и листвы.
Они шли очень медленно, иногда увертываясь от случайных мячей, с треском падавших сквозь ветки над их головами, и смотрели на игроков в гольф.
Иногда они гуляли вдоль домов у южной оконечности парка. За последним домом начинался огороженный луг, принадлежавший агрономическому факультету Тьюлейна. На лугу жил пятнистый жеребенок, который, едва они появлялись, галопом несся к изгороди, и Джеральдина кормила его ветками, сорванными с кустов по ту сторону дороги.
В ту неделю, когда Рейнхарт вел только вечерние передачи, они побывали в Одюбон-парке три раза, и каждый раз Джеральдина кормила жеребенка. На четвертый день жеребенка на лугу не оказалось.