Собственно, кабинетом эту фанерную конуру можно было назвать, лишь обладая хорошо развитым воображением. Хотя кое-какие аксессуары такого кабинета имелись: индивидуальная вешалка, телефон, крохотный письменный стол, какие ставят в студенческих читальных залах, письменный прибор с бронзовым рыцарем, перекидной календарь.
Директор читал «Советскую Россию». Не прерывая чтения, он коротко бросил:
— Докладывайте.
Я стал сбивчиво излагать свою просьбу, снова упомянув про комплексную экспедицию и древнее искусство народных умельцев. Рассказ, кажется, заинтересовал директора. Свернув газету вчетверо, он спросил:
— Это те, которые ложки делают? Видал в Столешниковом переулке.
— Нет, почему же ложки! Найдены редкие образцы деревянной архитектуры семнадцатого века. И не только церковного, но и гражданского зодчества…
— А-а… Я-то думал ложки, — разочарованно протянул директор. — Не можем. Сроки разработаны техническим отделом Роспромсовета и апробированы в исполкоме. — Затем, обращаясь к кому-то за фанерной перегородкой, добавил: — Марья Ивановна, будут спрашивать — я в управлении!
И стал надевать отливающие свежим лаком галоши.
Но шапка была мне нужна, и я продолжал стоять, переминаясь с ноги на ногу…
Директор надел пальто, неторопливо заправил под него клетчатый шарф, вынул из кармана кожаные перчатки… И, уже повернувшись ко мне спиной, буркнул:
— Зайдите к зав. производством.
Заведующий производством, не в меру располневший сорокалетний мужчина, листал какую-то толстую бухгалтерскую книгу.
— Митрич! — крикнул он через плечо. — Поговори с гражданином!
Митрич оказался как раз тем человеком, от которого и зависело претворение в жизнь доброго намерения моего друга. Он внимательно осмотрел шкуру и промолвил:
— Хороша! Сделаю вам шапку. Скажите приемщику, пусть оформит заказ. Тут работы на полтора дня.
Так благодаря Митричу стал я обладателем чудесного головного убора. Но не о том сейчас речь.
Позже мне приходилось встречаться с разными директорами.
На заводе «Электросила», например, я провел в директорском кабинете больше часа, выслушал интереснейший рассказ о замечательных сегодняшних делах завода-гиганта и заветных далях, к которым стремится его многотысячный коллектив. Пока мы беседовали, непрерывно звонили телефоны, на огромном пульте то и дело вспыхивали зеленые и красные огоньки, приходили и уходили люди. И меня ни на минуту не покидало ощущение, что я нахожусь в рубке большого океанского корабля, которым управляет уверенная рука умелого капитана.
Опытное хозяйство под Барнаулом. С утра до позднего вечера возит меня директор в своем юрком «газике» по бесчисленным полям и делянкам. Очередная остановка. Проворно, как мальчишка, выскакивает директор из машины и ведет по рядам высоких, по грудь человека, растений.
— Посмотрите на эти бобы, товарищ корреспондент! — говорит он. — Видели вы где-нибудь такие? А ведь это Алтай, сибирская сторона, можно сказать. Бобы! Да это же золотая жила нашего животноводства.
Глаза моего собеседника горят неподдельным восхищением, и весь он, горячий, возбужденный, кажется, светится большим внутренним огнем. И я понимаю, как необходим он здесь, — влюбленный в свое дело командир производства.
Разных встречал я директоров.
Но тот, с газетой в руках и новенькими галошами, почему-то не выходит из головы. И некоторые другие.
Довелось мне быть однажды в Ногинской городской бане. Ожидая своей очереди в раздевалку, я обратил внимание на доску приказов. В одном из них говорилось, что в мыльных помещениях запрещается мылить и полоскать белье, что пользоваться можно только одной шайкой. И подпись: директор бани Н. Н. Шайкин. Клятвенно заверяю, что это подлинная, а не придуманная мной фамилия. Ну как было не познакомиться с этим человеком! Спрашиваю у кассирши:
— Скажите, а чем занимается ваш директор?
— Как чем? Приказы вон пишет и талончики выдает. В отдельные номера.
Поднимаюсь на второй этаж, стучусь в фанерную дверь.
— Войдите.
Тот же студенческий письменный стол, телефонный аппарат, пальто на гвоздике и при нем галоши.
— Мне бы талончик…
— А вы от кого?
— Да как будто ни от кого…
— Я спрашиваю, кто вас направил? Или вы просто так, население?
— Население.
— Не можем. Список лиц на пользование отдельными номерами составлен коммунхозом и апробирован в исполкоме. Помоешься и в общей мыльной. Не вздумай только белье стирать.
Снова, как в меховом ателье, свободный переход на «ты».
Небольшой городок Донецкой области. Есть в городке парк. А в парке — кассирша, которая продает билеты на танцплощадку, баянист, услаждающий слух любителей падеграсов и липси, садовник, который ухаживает за деревьями и цветами, плотник, ремонтирующий скамейки, двое рабочих, сторож.
Есть и директор. Он ничего не продает, не ремонтирует, не сторожит, ни за чем не ухаживает. Он пишет в редакции газет и журналов.
Оказывается, есть в парке свои проблемы. Плотник косо смотрит на сторожа. Кассирша занята интригами. У баяниста ветер в голове. Садовник копает не только под деревьями, а и под ним, директором.
Но фактически проблем никаких нет. Кроме одной: чем бы заняться директору? Потому что на неверную тропу сочинительства его толкнула зеленая скука.
Существовало время, когда чрезвычайно удобно было иметь под каждой, даже самой крохотной вывеской директора. Он отвечал за так называемое политико-моральное состояние. Его можно было «привлечь» в любой момент и по любому поводу. Время это прошло, псевдодиректор остался. Он не строитель, не металлург, не педагог, не агроном, а просто директор. Особая профессия, хотя и не очень понятная. Тот же Шайкин с момента переименования Богородска в Ногинск директорствовал и на городском рынке, и в пошивочной мастерской, и в павильоне «Пиво — воды», пока не оказался в своей родной стихии…
Скажите, чем занят директор кинотеатра?
Определением репертуара? Нет, репертуар составляет за него кинопрокат.
Продажей билетов? Для этого есть кассиры.
Финансовой отчетностью? Ее ведет бухгалтер.
Наблюдение за порядком в фойе и зрительном зале? Этим заняты контролеры.
Разрешением возникающих у зрителей претензий? Но в кинотеатре есть администратор.
Может быть, он отвечает за сохранность кинолент, их получение и быстрый возврат? Нет, спрашивают за все это с киномехаников.
Уж, конечно, директор не подметает пол, не продает газированную воду и не рисует рекламных плакатов.
Чем же он все-таки занят? Общими вопросами.
Но какие могут быть в кинотеатре общие вопросы, кроме совершенно конкретного вопроса о фильме, который сегодня демонстрируется?
У нас множество мелких коммунальных, бытовых и культурных учреждений. И за любым прилавком, за каждым окошечком видим мы внушительную фигуру директора. Хотя такими учреждениями-малютками великолепно мог управлять и нести материальную ответственность либо старший мастер, либо завхоз. А общественность помогала бы ему и контролировала. У нас много сделано и делается для ликвидации вредных последствий культа личности, но почему-то одно из его порождений — лишние люди — продолжает здравствовать.
А ведь, ей-ей, не надо приставлять к Митричу директора. Практика показала, что он и сам хорошо знает, можно ли превратить шкурку молодого олененка в отличную шапку и сколько на подобное превращение потребуется времени.
ГОРЯЧАЯ ПРОФЕССИЯ
— Да, есть на свете горячие профессии, — задумчиво сказал Павел Иванович. — Ведь сознает иногда человек, что жизнь свою фактически ставит на карту, а ничего поделать не может: сам же, по доброй воле, взялся за дело, на котором и сгореть можно.
— Бывает, — согласился я. — Возьмите хотя бы, для примера, проходчиков шахт, моряков, геологов…
Мы сидели в лодке посреди озера и мирно беседовали. Утренний клев кончился, наши удочки неподвижно замерли, будто впаянные в застывшее озерное серебро. Даже стрекозы, опускаясь на шаткие вершины поплавков, не в силах были пошевелить их.
Павел Иванович, завзятый рыбак, с которым я регулярно встречаюсь то на одном, то на другом водоеме, укрепил удилище и закурил.
— Про этих вот разведчиков недр вы правильно упомянули. Бывают у них происшествия, приходилось читать в газетках. Но все ж таки не тот коленкор.
— Что значит — не тот?
— Да так вот, как слышали.
Я горячо заступился за геологов. Встречаются на их пути бурные горные речки, водопады, провалы, но должны они идти, повинуясь долгу…
— Провалы, говорите? А вот слушайте, какой случай произошел вот тут, на этом самом озере. По последнему льду было дело. Никто на озеро и ступить не решался, а он пошел. «Меня, говорит, долг зовет». Ему с берега кричат, чтобы левее, к камышам держал, где мельче, а он бесстрашно идет на самый омут. Ну и провалился. Пока по берегу бегали, доски от заборов отдирали, он и утонул, сердешный…
Откуда-то налетели стрижи и начали охотиться за стрекозами. Их быстрые тени, скользящие по зеркальной глади озера, распугали даже крутившихся вокруг поплавков беспечных мальков. В доме отдыха, на другом берегу озера, заиграл баян: началась утренняя зарядка.
— Согласитесь, что трагическое происшествие, о котором вы, Павел Иванович, рассказали, — заметил я, — результат случайности. А те, кто ищет подземные клады, рискуют жизнью каждодневно. Представьте себе безлюдные просторы Сибири, пятидесятиградусные морозы, бешеную вьюгу…
— Представляю. В здешних местах, конечно, такого не бывает. Но и у нас замерзают люди.
— Как замерзают?
— Обыкновенно, как в той песне про ямщика. Позапрошлой зимой стряслась беда. Клева, как сейчас вот, — никакого. Ветер подул, метель поднялась. Сидим мы на базе, скучаем. А он пошел. Ему и пройти-то до села нужно было не более трех километров. А он сбился с дороги и во степи глухой…
Баян в доме отдыха умолк. Отдыхающие с полотенцами через плечо побежали к озеру. Теперь уже о рыбалке не стои