Пусть ходят до зари
В опаре этой вязкой
Броженья пузыри.
Пускай в кадушке тесной,
Пьянея в духоте,
Поищет это тесто
Исхода в высоте.
Пускай в живом стремленье
Хватает через край,
Торопит превращенье
В пшеничный каравай.
И вот на радость неба,
На радость всей земле
Лежит коврига хлеба
На вымытом столе.
Соленая, крутая,
Каленная в жаре,
Коврига золотая,
Подобная заре.
1957
Арбалет
Ребро сгибается, как лук,
И сила многих тысяч рук
Натягивает жилы.
А сердце – сердце как стрела,
Что смело пущена была
Вот этой самой силой.
Ее внимательный стрелок
Уж не запустит в потолок
В мальчишеском усердье.
Она сквозь темень и метель
Найдет желаемую цель,
Сразит без милосердья.
1957
Голуби
У дома ходят голуби,
Не птицы – пешеходы.
Бесстрашные от голода,
От сумрачной погоды.
Калики перехожие
В лиловом оперенье,
Летать уже негожие,
Забывшие паренье.
Но все же в миг опасности
Они взлетают в небо,
Где много больше ясности
И много меньше хлеба.
Их взлет как треск материи,
Что тянут до отказа,
Заостренными перьями
Распарывают сразу.
И будто ткань узорная,
Висящая на звездах,
Тот, крыльями разорванный,
Затрепетавший воздух.
1957
* * *
Я сегодня очень рад,
Что со мной и свет, и чад,
И тепло костра.
И махорочный дымок
Проползает между строк,
Вьется у пера.
По бревну течет смола,
И душиста, и бела,
Будто мир в цвету!
И растущий куст огня
Пышет жаром на меня,
И лицо в поту.
Пальцы вымажу смолой,
Хвойной скользкою иглой
Вычерчу узор.
Снег. Огонь. Костлявый лес.
Звездный краешек небес
Над зубцами гор.
1957
* * *
Этот дождик городской,
Низенький и грязный,
О карниз стучит рукой,
Бормоча несвязно.
Загрохочет, будто гром,
И по водостокам
Обтекает каждый дом
Мусорным потоком.
Дождь – природный хлебороб,
А совсем не дворник —
Ищет ландышевых троп
Среди улиц черных.
Отойти б на полверсты
От застав столицы,
Распрямить шутя цветы
Алой медуницы…
Мне бы тоже вслед за ним
Пробежать по гумнам —
За высоким, за прямым
И вполне бесшумным.
1957
Радуга
Радужное коромысло,
Семицветный самоцвет,
На плече горы повисло —
И дождя на свете нет.
День решительно и бодро
Опустил к подножью гор
Расплескавшиеся ведра
Переполненных озер.
И забыла вся округа,
Как сады шуршат травой,
Как звенит дождя кольчуга,
Панцирь неба грозовой.
1957
Речные отраженья
Похожая на рыбу,
Плывущая река
О каменные глыбы
Уродует бока.
Светящееся тело
Чешуйчатой волны
Кольчугой заблестело
От действия луны.
Простейшие сравненья,
Которым нет числа,
Сейчас в стихотворенье
Мне полночь привела.
Имеют ли значенье
Вселенной огоньки
Для скорости теченья
И уровня реки?
Что было так мгновенно
Водой отражено,
Воистину забвенно
И кануло на дно.
Навряд ли отраженье
Какой-нибудь звезды
Влияет на движенье
Катящейся воды.
1957
Весна в Москве
Он входит в столицу с опаской —
Простой деревенский маляр,
Ведро малахитовой краски
Приносит на темный бульвар.
Он машет огромною кистью,
Он походя пачкает сад,
И светлые капельки листьев
На черных деревьях висят.
Он красит единственным цветом.
Палитры его простота
Сверкает поярче, чем летом,
И все подавляет цвета.
И саду не справиться с чудом,
Какому подобия нет.
Гигантским сплошным изумрудом
Он снова родится на свет.
Бродячий маляр беззаботен,
Не знает, что тысячи раз
Запишут на грунте полотен
Его простодушный рассказ.
И гений завистливым взглядом
Следит за мазней маляра —
Дешевым весенним обрядом
Любого земного двора.
Глаза он потупит стыдливо,
И примет задумчивый вид,
И хочет назвать примитивом,
И совесть ему не велит.
И видно по силе тревожной
Вполне безыскусственных чар,
Какой он великий художник —
Неграмотный этот маляр.
1957
Шесть часов утра
Мне кажется: овес примят
Руками длинной тени
От разломавшей палисад
Разросшейся сирени.
Я выверить хочу часы
По розовому свету
Тяжелой радужной росы
На листьях бересклета,
По задымившейся земле
В обочинах овражин,
По светоносной легкой мгле,
Приподнятой на сажень.
Я выверить хочу часы
По яростному свисту
Отбитой заново косы
В осоке серебристой,
По хриплой брани пастуха,
Продрогшего в тумане,
По клокотанию стиха
В трепещущей гортани.
1957
Московские липы
Вспотело светило дневное,
И нефтью пропахли дворы,
И город качается в зное,
Лиловый от банной жары.
И бьется у каждого дома
Метельный летающий пух,
Блистающий и невесомый,
Неуловимый на слух.
Он химикам лезет в пробирки,
И снегом заносит цеха,
И виснет под куполом цирка,
И липнет на строки стиха.
Как бабочек туча, как птицы
Каких-то неведомых стран,
Летит над асфальтом столицы
Бесшумный горячий туман.
И в запах бензина и пота,
В дурманы углекислоты,
В испарину жаркой работы
Врывается запах мечты.
Не каждый ли в городе встречный
Вдыхает его глубоко,
И это не запах аптечный,
И дышится людям легко.
Он им удлиняет прогулки,
Он водит их взад и вперед
Ночами в пустом переулке
И за сердце чем-то берет.
Им головы кружит веселый
Медовый его аромат,
И кажется – люди, как пчелы,
На темном бульваре жужжат.
Как будто слетелись за медом,
Чтоб в соты домов унести
Хоть капельку летней природы,
Попавшейся им на пути.
1957
Зима
Все – заново! Все – заново!
Густой морозный пар
Оберткой целлофановой
Окутал наш бульвар.
Стоят в мохнатом инее
Косматые мосты,
И белой паутиною
Окутаны кусты.
Покрыто пылью звездною
Стекло избы любой,
Гравюрами морозными,
Редчайшею резьбой.
Деревья, что наряжены
В блестящую фольгу,
Торчат из черной скважины
На новеньком снегу.
И каждому прохожему,
И вам, и даже мне
Пробить тропу положено
По снежной целине.
И льдины, точно лилии,
Застыли на воде,
И звезды в изобилии,
Какого нет нигде.
1957
* * *
Птица спит, и птице снится
Дальний, дальний перелет,
И темница, и светлица,
И холодный лед.
И зарницы-озорницы
Пробегают взад-вперед,
Будто перьями жар-птицы
Устилают небосвод.
Быстро гаснут эти перья —
И чернеет сразу мрак,
Знаю, знаю, что доверье
В русской сказке – не пустяк.
1957
Притча о вписанном круге
Я двигаюсь нынче по дугам,
Я сделался вписанным кругом.
Давно я утратил невольно
Свой облик прямоугольный.
И мне самому непонятно,
Что был я когда-то квадратным.
Я сыздетства был угловатым,