В смене света и теней
Колесо четверостишья,
Оборот ночей и дней.
1962
* * *
Не в Японии, не на Камчатке,
Не в исландской горячей земле —
Вулканическая взрывчатка
На заваленном пеплом столе.
И покамест еще примененья
К отопленью сердец не нашло,
Застывает, утратив движенье,
Бередившее душу тепло.
1962
* * *
Костер сгорел дотла,
И там, где было пламя, —
Лиловая зола
Остужена камнями.
Зола добра и зла,
Исписанной бумаги,
Лишенная тепла,
Сметенная в овраги…
1962
* * *
У деревьев нет уродов,
У зверей уродов нет,
Безупречна птиц порода,
Соразмерен их скелет.
Даже там, в камнях пустыни,
В беспорядке диких скал
Совершенством мягких линий
Подкупает минерал.
1962
Над старыми тетрадями
Выгорает бумага,
Обращаются в пыль
Гордость, воля, отвага,
Сила, сказка и быль.
Радость точного слова,
Завершенье труда, —
Распылиться готова
И пропасть без следа.
Сколько было забыто
На коротком веку,
Сколько грозных событий
Сотрясало строку…
А тетрадка хранила
Столько бед, столько лет…
Выгорают чернила,
Попадая на свет
Вытекающей кровью
Из слабеющих вен:
Страстью, гневом, любовью,
Обращенными в тлен.
1962
* * *
Я под облачной грядою,
В улетающем пару,
Над живой морской водою,
Остывающей к утру.
Хорошо ночное лето,
Обезлюдел каждый дом,
Море вечером нагрето,
Утопили солнце в нем.
Потонул в пучине темной
И согрел ее собой
Раскаленный шар огромный,
Закипел морской прибой.
1963
* * *
Стихотворения – тихотворения,
И это – не обмолвка, нет,
Такие они с рождения,
С явленья на белый свет.
Стихотворения – тихотворения
И требуют тишины,
Для тонкости измерения,
Длины, высоты, ширины.
Стихотворения – тихотворения,
Поправок, доделок – тьма!
От точности измерения
Зависит и жизнь сама.
1963
* * *
Да, театральны до конца
Движенья и манеры
Аптекаря, и продавца,
И милиционера.
В горячий праздник синевы
На исполинской сцене
Не без участия травы
Идет спектакль весенний.
И потому, забыв про боль,
Пренебрегая бором,
Подснежник тоже учит роль
И хочет быть актером.
Не на земле, не на песке,
А встав в воротах лета,
Зажатый в чьем-то кулаке
Образчиком букета.
1963
* * *
Я думаю все время об одном —
Убили тополь под моим окном.
Я слышал хриплый рев грузовика,
Ему мешала дерева рука.
Я слышал крики сучьев, шорох трав,
Еще не зная, кто не прав, кто прав.
Я знал деревьев добродушный нрав,
Неоспоримость всяких птичьих прав.
В окне вдруг стало чересчур светло —
Я догадался: совершилось зло.
Я думаю все время об одном —
Убили тополь под моим окном.
1963
* * *
Я вовсе не бежал в природу,
Наоборот —
Я звезды вызвал с небосвода,
Привел в народ.
И в рамках театральных правил
И для людей
В игре участвовать заставил
Лес-лицедей.
Любая веточка послушна
Такой судьбе.
И нет природы, равнодушной
К людской борьбе.
1963
* * *
Кровь солона, как вода океана,
Чтоб мы подумать могли:
Весь океан – это свежая рана,
Рана на теле земли.
Помним ли мы, что в подводных глубинах
Кровь у людей – зелена.
Вся в изумрудах, отнюдь не в рубинах,
В гости нас ждет глубина.
В жилах, наполненных влагой соленой,
Мерных ударов толчки,
Бьет океан своей силой зеленой
Пульсом прилива – в виски.
1963
Амундсену
Дневники твои – как пеленг,
Чтоб уверенный полет
К берегам любых Америк
Обеспечивал пилот.
Это – не руины Рима,
А слетающий с пера
Свежий, горький запах дыма
Путеводного костра.
Это – вымысла границы,
Это – свежие следы
По пути за синей птицей,
Залетающей во льды.
Мир, что кажется все чаще
Не музейной тишиной,
А живой, живущей чащей,
Неизвестностью лесной.
1963
Рязанские страданья
Две малявинских бабы стоят у колодца —
Древнерусского журавля —
И судачат… О чем им судачить, Солотча,
Золотая, сухая земля?
Резко щелкает кнут над тропою лесною —
Ведь ночным пастухам не до сна.
В пыльном облаке лошади мчатся в ночное,
Как в тургеневские времена.
Конский топот чуть слышен, как будто глубоко
Под землей этот бег табуна.
Невидимки умчались далеко-далеко,
И осталась одна тишина.
Далеко-далеко от московского гама
Тишиной настороженный дом,
Где блистает река у меня под ногами,
Где взмахнула Ока рукавом.
И рукав покрывают рязанским узором,
Светло-бронзовым соснам под лад,
И под лад черно-красным продымленным зорям
Этот вечный вечерний наряд.
Не отмытые храмы десятого века,
Добатыевских дел старина,
А заря над Окой – вот мечта человека,
Предзакатная тишина.
1963
* * *
Сосен светлые колонны
Держат звездный потолок,
Будто там, в садах Платона,
Длится этот диалог.
Мы шагаем без дороги,
Хвойный воздух как вино,
Телогрейки или тоги —
Очевидно, все равно…
1963
* * *
Я хочу, чтоб средь метели
В черной буре снеговой,
Точно угли, окна тлели,
Ясной вехой путевой.
В очаге бы том всегдашнем
Жили пламени цветы,
И чтоб теплый и нестрашный
Тихо зверь дышал домашний
Средь домашней темноты.
1963
* * *
Не удержал усилием пера
Всего, что было, кажется, вчера.
Я думал так: какие пустяки!
В любое время напишу стихи.
Запаса чувства хватит на сто лет —
И на душе неизгладимый след.
Едва настанет подходящий час,
Воскреснет все – как на сетчатке глаз.
Но прошлое, лежащее у ног,
Просыпано сквозь пальцы, как песок,
И быль живая поросла быльем,
Беспамятством, забвеньем, забытьем…
1963
* * *
Я иду, отражаясь в глазах москвичей,
Без ненужного шума, без лишних речей.
Я иду – и о взгляд загорается взгляд,
Магнетической силы мгновенный разряд.
Память гроз, отгремевших не очень давно,
Заглянула прохожим в зрачок, как в окно.
Вдоль асфальта мои повторяет слова
Победившая камень живая трава.
Ей в граните, в гудроне привычно расти —
Камень сопок ложился у ней на пути.
И навек вдохновила траву на труды
Непомерная сила земли и воды,
Вся чувствительность тропки таежной, где след
Иногда остается на тысячу лет.
1964
* * *
Осенний воздух чист,
Шумна грачей ночевка,
Любой летящий лист
Тревожен, как листовка
С печатного станка,
Станка самой природы,
Падение листка
Чуть-чуть не с небосвода.
Прохожий без труда
Прочтет в одно мгновенье,
Запомнит навсегда
Такое сообщенье.
Подержит на ветру