– Этим вызвана ваша критика новых веяний в театре, которая звучит, в частности в вашем эссе «Драмы прозаика», открывающем сборник «Как боги»?
– Неправильно было бы сказать, что я «за старый добрый реалистический театр». Искусство развивается в единстве содержания, жанров и форм. Нельзя заявлять: абстрактная картина – «новая», а классический пейзаж, на котором ещё не просохло масло, – старый. Всё уже давно старое. Например, покрывшийся кракелюрами «Чёрный квадрат». Я говорю о мастерстве и профессионализме. В любом виде искусства нужно искать новые формы и пути, но делать это можно, лишь освоив то, что делали до тебя. А если ты просто не умеешь этого, не овладел по ленности или бесталанности – то какой ты тогда новатор? Ты просто недоучка.
Сегодня моду в театре устанавливают мои эстетические оппоненты, приверженцы экспериментальных направлений. Они старательно замалчивают мои премьеры, а ведь современных драматургов, по пьесам которых академические театры ставят спектакли, наберётся, может быть, всего-то человек пять.
– Почему именно МХАТ имени Горького под руководством Татьяны Дорониной?
– Это уже четвёртый спектакль по моим пьесам, который идёт во МХАТе. До этого был «Контрольный выстрел», который я писал в соавторстве с Говорухиным, «Халам-бунду, или Заложники любви» и «Грибной царь». Так как моих пьес во МХАТе идёт много, я сначала предложил «Как боги» другому театру. Но Татьяна Доронина прочитала пьесу и сказала, что хочет сама её поставить. Я стал уклоняться. Тогда она пригласила меня на ужин, мы выпивали, говорили об искусстве, а на десерт на подносе внесли договор.
– В эссе «Драмы прозаика» вы пишете, что поначалу вам казалось, что написать пьесу – это всё равно что написать конституцию. Сейчас у вас уже прошёл страх перед сценическим воплощением ваших сюжетов? Вы видите мир произведения по-своему, а режиссёр с актёрами – по-своему.
– Иногда бывает обидно, когда актёр не передал тот оттенок смысла, какой ты закладывал в текст. Но бывает наоборот: режиссёр вытягивает смысл, который я вроде бы и не закладывал. Драматургия тем и хороша, что режиссура и актёрская индивидуальность расширяют авторский замысел, развивают то, что едва обозначено в пьесе.
– Получается, что у вас сейчас такое «победное шествие» пьесы по стране?
– У меня и раньше такое было, с мелодрамой «Одноклассница» я объехал полстраны. Но про это мало кто знает. Как я уже говорил, мои эстетические оппоненты стараются замалчивать тот факт, что мои пьесы очень широко идут. Когда я вёл передачу на канале «Культура», то пытался разобраться, на каком уровне отсеивается из эфира информация о моих премьерах, по чьей команде. Так и не разобрался. Как в песне поётся: «Вот она была и нету…» Сегодня специально пощёлкал каналы: «приезжает виртуоз-балалаечник», «в театре «Подполье» ставят пьесу братьев Дурненковых «Шмась», «в Норвегии премьера Метерлинка на эсперанто…» А о том, что на днях в столичном академическом театре премьера современной русской пьесы, ни слова… Борьба-с!
Плюралист – не приспособленец
Главный редактор «Литературной газеты», известный писатель, журналист, драматург Юрий Поляков в эксклюзивном интервью «Самарским известиям» рассказал о том, какими качествами должен обладать человек, чтобы стать главным редактором издания, когда ждать выхода в свет его нового романа, а также дал напутствие начинающим журналистам. Юрия Михайловича мы застали за работой, но, тем не менее, он согласился уделить нам немного времени для беседы.
– Сейчас многие газеты испытывают финансовые трудности. Например, недавно прошла информация о том, что печатная версия «Новой газеты» может уйти в небытие. Как чувствует себя в кризис «Литературная газета»? Не повлиял ли он на тираж издания?
– Конечно, кризис повлиял и на «Литературную газету», тираж у нас несколько снизился. Кроме того, идёт естественный процесс смены читательских поколений, и среди них становится всё больше тех, для кого комфортно знакомиться с газетой на сайте. Это тоже влияет на бумажный тираж. Хотя у нас пока изменения некритичные, потери составляют порядка 10—15 % от того тиража, который был года 3—4 назад. Есть ещё один момент. Сейчас прежде всего страдают издания, которые привыкли выживать не за счёт самоокупаемости, каких-то творческих проектов, а за счёт постоянной финансовой ренты, в частности от различного рода зарубежных фондов. Поскольку эти источники обмелели в связи геополитическим обострением и падением акций, иным изданиям стало просто не на что жить. Нечто подобное мы уже наблюдали лет 15 назад, когда либеральные «толстые» литературные журналы, процветавшие за счёт фонда Сороса, вдруг в один день сразу обнищали, потому что он закрыл программу поддержки. Мы не получали денег ни от Сороса, ни от каких-то коммерческих, общественных организаций, даже от Агентства по печати, от имени государства поддерживающего различного рода издания, мало что поимели. Мы привыкли выживать самостоятельно, хотя культурологическое издание на самоокупаемости – чушь. Посадите на самоокупаемость Третьяковку – и билет туда будет стоить ползарплаты.
– Если коротко: как проходят Ваши редакторские будни? По какому принципу Вы планируете текущий номер, будущие номера?
– Будущие номера планируются во всех газетах одинаково. Существуют планы отделов, которые ведут какие-либо направления. Они накапливают материалы, заявляют их в секретариат. Потом проходит предварительное обсуждение номера. В понедельник мы обсуждаем план предстоящего номера. В среду утверждаем этот план с поправкой на какие-то текущие события, какие-то пришедшие материалы. В пятницу, когда верстается номер, ещё раз проводится короткое совещание, на котором снимаются текущие вопросы и что-то оперативно вставляется.
– То есть, макет номера – это не догма, и туда можно даже в последний момент внести какие-то поправки?
– Конечно! Например, в понедельник, в день, когда номер практически готов, и остаётся добавить какие-то мелочи, один наш автор принёс короткое письмо к чиновникам, от которых зависит прокат фильмов о войне. Мы тут же это поставили в номер. В таких ситуациях мы всегда идём навстречу. Тем более при компьютерной верстке это сделать гораздо проще. Хотя я работал и тогда, когда был металлический набор, и если вдруг что-то надо было срочно поменять, это всё делалось тоже быстро, по отработанной методике. Также в то время существовала должность уполномоченного Главлита, цензора, который мог снять любой материал, если он в нём обнаруживал что-то несоответствующее правилам охраны государственных тайн, материал снимался фактически в день подписания номера в печать и быстро заменялся другим. Сейчас цензоров нет, точнее они сидят в других местах, в частности в мозгах и кошельках самих журналистов. Для оперативной перевёрстки существует фонд так называемых заиксованных материалов, из которого всегда можно взять примерно такой же по объёму текст, чтобы его поставить, сильно не сокращая.
– Юрий Михайлович, это Вы упомянули сейчас Вашу работу в газете «Московский литератор»?
– Да, я работал в газете «Московский литератор».
– Расскажите, пожалуйста, об этом периоде Вашей жизни: я нигде не нашла никакой информации. Вы пришли туда как поэт, а впоследствии стали работать журналистом? Как Вы стали главным редактором этого издания?
– Действительно, надо бы написать какой-нибудь «мемуарчик» на эту тему, может, и прозу… Вы мне это удачно подсказали. Я пришёл туда работать в 1978 году, когда решили возобновить выпуск газеты, закрытой на какое-то время по политическим соображениям. Наверху заподозрили, что в писательской среде «оттепель» может обернуться слякотью. К тому времени я был уже заметный в своём поколении поэт, но это же не профессия, это жанр, в котором ты работаешь как литератор, а по большому счёту – особое мировосприятие. Литератор широкого профиля может работать в качестве кого угодно. Поэтому писателю овладеть жанрами журналистики совсем нетрудно. Поверьте, гораздо проще, чем журналисту овладеть писательским ремеслом. Сначала я был корреспондентом, потом я стал ответственным секретарём, и в 1981 году меня назначили главным редактором «Московского литератора». Тогда я стал чуть ли не самым молодым главным редактором: мне было всего 26 лет. Несмотря на то, что газета имела статус внутреннего издания, её значение в культурной жизни было гораздо выше любой «многотиражки», – она оказалась на острие сложнейших идейных конфликтов того времени. Кстати, именно в «Московском литераторе» впервые, в начале 1979 года, был напечатан материал об альманахе «Метрополь», а уже потом появились статьи в «Литературной газете». Конечно, этот период дал мне большой опыт: после того, как ты пробыл главным редактором даже небольшого издания, уже можно работать где угодно. «Московским литератором» я руководил до 1984 года.
– Я думала, Вы были главным редактором до 1986 года…
– Вы-то откуда знаете? Да, была история: я ушёл из «МЛ» в журнал «Смена», стал членом редколлегии, заведующим отделом культуры. Но очень скоро поссорился с главным редактором Альбертом Лихановым, который стал индивидуальным предпринимателем на комсомольской ниве задолго до перестройки. Да и к сотрудникам этот радетель за счастливое детство относился как к крепостным. Из «Смены» я в одночасье ушёл на «вольные хлеба», как это тогда называлось. Я уже был членом Союза писателей и отправился домой писать книжки. Но вскоре скоропостижно скончался поэт Владимир Шленский, который сменил меня на посту главного редактора «МЛ», и меня попросили вернуться, пообещав улучшить мои жилищные условия. Я вернулся и проработал чуть больше года, готовя себе смену, и уже в 1986 году ушёл окончательно, и всерьёз не работал ни в газетах, ни в журналах вплоть до 2001 года, когда меня пригласили в «Литературную газету».