– Я вспомнил какие-то эпизоды из нашей совместной работы со Станиславом Сергеевичем. Например, историю создания пьесы «Смотрины» для Михаила Ульянова. Я даже, по-моему, её как-то радиослушателям и читателям «Комсомольской правды» рассказывал.
– Да, было такое дело.
– Но есть и эпизоды, которые я раньше не вспоминал. Например, как был доверенным лицом у Говорухина, когда он «тягался» с Путиным. (На выборах в 2000 году, когда Владимир Путин впервые был избран Президентом России, а Станислав Говорухин тоже был в числе кандидатов на этот пост. – Авт.)
– Скорее, Говорухин тогда с Зюгановым соперничал. Вы у Зюганова отобрали полпроцента, видимо…
– Не знаю, у кого мы отобрали полпроцента. Чуть больше. Но формально, поскольку лидером гонки был Путин, мы были его соперниками. Точнее, Станислав Сергеевич. Помню забавный эпизод. Говорухин, когда началась гонка, поскользнулся, по-моему, в бане, и сломал рёбра. Попал в больницу. Не мог присутствовать на дебатах ни на радио, ни на телевидении. И выставил меня. Я ходил на все эти дебаты и выступал от имени кандидата в президенты Говорухина. Мы, правда, не говорили электорату, с каким диагнозом он госпитализирован. Сообщали многозначительно: получил травму… Я постепенно так вошёл во вкус, что начал уже себя ощущать кандидатом. А поскольку наши политические взгляды с Говорухиным несколько разнились, то я не совсем точно выражал его позицию. Он всё-таки ближе к либералам-интернационалистам: сказывалась и его молодость в многонациональной Одессе, и его круг общения. Вяземский, когда его спросили, какие были политические взгляды у Пушкина, ответил, что Александр Сергеевич был либеральный консерватор или, если хотите, консервативный либерал. О Станиславе Сергеевиче можно сказать почти то же самое.
С одной стороны, он был консерватор и советский патриот. Но круг общения у него в основном был либеральный. С русской имперской идеей Говорухина мало что связывало, на фильм «Россия, которую мы потеряли». А я как раз в то время уже склонялся к русской консервативной идее, о чём и лепил в эфире и на дебатах, которые транслировали центральные каналы.
– Так вы ему помогли или навредили, Юрий, честно нам скажите?
– Я до сих пор не знаю. Но закончилось тем, что после очередных дебатов в эфире он мне позвонил из больницы и закричал: все, больше ты не скажешь ни слова, не могу слушать ересь, которую ты несёшь. Я завтра сам выхожу.
Хватит! Он досрочно выписался из больницы и в последние неделю-полторы уже сам за себя агитировал. В результате мы набрали грандиозные полпроцента. Чуть больше. Слава богу, история подарила России шанс в виде президента Путина.
– Ваши воспоминания в «Литературке» – с грустинкой, что вот ушёл человек, большой художник, который много чего недоделал, в том числе и с ПолЯковым вместе. Что у вас какие-то планы были…
– Мы довольно много общались. Были проекты, в которых Станислав Сергеевич предлагал мне участвовать. Он звал меня в соавторы сценария, когда готовился делать ремейк знаменитого французского фильма «Лифт на эшафот». Я даже придумал несколько сюжетных ходов, которыми он не воспользовался. Но в результате я отказался от предложения, не понимая, зачем тратить силы на ремейки? У нас масса своей хорошей литературы, есть удивительные сюжеты из реальной жизни. Так и оказалось: фильм был снят и прошёл стороной. Участвовал я и в его проекте «Любовь в ритме jazz». Он иногда обращался ко мне за какими-то советами, проверял свои ощущения и оценки. Название – «Любовь в ритме jazz» – мы с ним вместе придумывали, но я ему сразу сказал, что вся эта история, по-моему, слишком придуманная. Да и джаз тут ни при чём. Он даже немного обиделся.
Когда Говорухин стал снимать фильм по Довлатову («Конец прекрасной эпохи». – Авт.), то позвонил мне, чтобы посоветоваться. Я спросил: «Станислав Сергеевич, а почему Довлатов?» Он ответил: «Не завидуй, ПолЯков! Я понимаю, это не очень большая литература, но никто так, как Довлатов, не показал, насколько чудовищно мы были несправедливы к советской власти, страдая и мучась оттого, на что сейчас даже не обратили бы внимание». «Да ничего он не собирался показывать, он искренне страдал, как любой маргинал…» В самом деле, в чём конфликт? Ну, дескать, главного героя не печатают. Но не печатали тогда тысячи молодых писателей. У меня тоже не печатали «Сто дней до приказа» и «ЧП районного масштаба». Что же теперь, – ненавидеть за это всю страну с её народом, что ли? А у Довлатова даже не ненависть, а какое-то изнуряющее чувство, что ты здесь посторонний. «Так в этом, ПолЯков, вся сила, что не хотел, а показал…» Потом он пригласил нас с женой на Мосфильм, на закрытую премьеру. Я посмотрел и согласился: очевидная режиссёрская удача. А экранный Довлатов – хорош, красавец, хотя в жизни был неказист, а в пьяном виде, как вспоминает Рейн, просто невыносим.
– В таких ситуациях эмигранты сетуют на отсутствие свободы…
– Ну, да… У нас сейчас одна из самых свободных в мире стран. И всё равно есть масса людей среди интеллигенции, которые себя чувствуют себя в стране, ненавидят Россию. Видимо, эта параллель Говорухина привлекала и жгла. Он говорил: «Знаешь, может, я и твою вещь возьму – «Любовь в эпоху перемен». Жаль, что тоже о журналистах. Два фильма подряд о журналистах нельзя».
– Когда вы в последний раз видели Станислава Сергеевича?
– Давно. Где-то прошлым летом. Он избегал встреч.
– Один из авторов этого интервью нередко с ним созванивался.
– Я тоже созванивался. Писал для его журнала статьи. Но с тех пор, как он затворился в Барвихе, мы не виделись, а на заседания Народного фронта он ходить перестал…
– Один из нас (авторов этого интервью) ходил в Галерею художников, на 9 дней с момента кончины Станислава Сергеевича. Вячеслав Володин приехал, пришли артисты, режиссёры. Такое было ощущение, как будто сидели и ждали его самого. Вот Говорухин, говорят, школу не оставил свою. Это несправедливо.
– Что есть школа? Его ленты остались в отечественной культуре. Пока будет существовать русская культура, люди будут смотреть и «Вертикаль», и «Место встречи изменить нельзя», будут смотреть его «Ворошиловского стрелка»…
– В котором вы были соавтором сценария.
– Да, это была первая наша совместная работа. Но Говорухин был замечательный писатель. Он написал немного, но то, что вышло из-под его пера, помимо сценариев: публицистика, мемуаристика – хорошо сделано. Я думаю, надо всё это дело собрать и издать. И сценарии туда включить. Ведь из литературного сценария до экрана доходит в лучшем случае 50 процентов материала. Многие, прочитав первоначальные варианты сценариев, той же «Вертикали», могут открыть для себя неведомого Говорухина.
– А ещё он картины как художник писал.
– Да, не все знают, что Станислав Сергеевич неожиданно во второй половине жизни стал работать как живописец. Думаю, многие купили бы альбом его живописных работ, его тоже можно издать, снабдив комментариями, воспоминаниями… И, наконец, вот ещё что… У нас нет продуманной системы того, что большевики называли монументальной пропагандой. Совершенно необъяснимо, почему в Москве есть памятник Бродскому, но нет памятников Пастернаку, Заболоцкому, Аполлону Григорьеву.
Мало кто помнит, что была в своё время на Беговой так называемая литературная деревня, где жили очень многие писатели, в том числе и Заболоцкий, Ахматова, Гроссман. Почему бы там не поставить памятники этим выдающимся мастерам художественного слова? Зачем обязательно рядом с Красной площадью? Почему бы где-то в окрестностях «Мосфильма» не сделать такую вот аллею памятников нашим выдающимся режиссёрам? Почему бы там не увековечить Пырьева, Ромма, Александрова, Бондарчука, Герасимова, того же Говорухина?
– Нам такая идея нравится.
– Разве в кинематографе Говорухин фигура менее значительная, чем в музыке Ростропович, памятник которому установлен в самом Центре? Я считаю, что – более значительная. Всё-таки Ростропович, при всём к нему уважении, был лишь исполнителем. А Говорухин – создатель. Почувствуйте разницу! Может быть, Карену Шахназарову и мэру Москвы Сергею Собянину, которому я шлю запоздалые поздравления с юбилеем, – действительно, подумать и устроить там, на Мосфильмовской, а она уже почти центр Москвы, такую аллею Кинопамяти? Люди специально ездили бы, чтобы посмотреть на наших великих, в хорошем смысле обронзовевших режиссёров.
– В том числе – на Говорухина.
– А Говорухин с его манерами английского аристократа из Одессы – сам был при жизни похож на памятник, который вышел на неспешную прогулку, попыхивая вересковой трубкой. Это не насмешка, он в самом деле производил такое впечатление. Вот Ролан Быков, которому тоже стоять в этой аллее, тот, наоборот, вёл себя, как антипамятник. А в Говорухине всегда было что-то от монумента.
Мне кажется, даже Путин немного робел в его присутствии. Я первым приду и положу цветы к подножью бронзового Станислава Сергеевича…
«Мы научим тебя Родину любить!»
Знаменитый писатель, председатель Общественного совета Министерства культуры России сделал в эфире Радио «Комсомольская правда» несколько сенсационных заявлений. Этот писатель с пустыми руками никогда к нам в «Комсомолку» не приходит – обязательно с новой книгой. Вот сейчас в обществе обсуждается его публицистическое произведение с несколько странным для комсомольца-интернационалиста названием, даже несколько провокационным «Желание быть русским». И наше интервью с писателем мы начали с вопроса, как говорится, в лоб:
– Вы националист, что ли, Юрий? – Ну, вы… сказали, будто клеймом припечатали!
В 1920—1930-е за национализм, и не только русский, могли и расстрелять. Я вообще-то ожидал подобной реакции от определённой части российской интеллигенции, запутавшейся в своей этнической принадлежнос