– Вы могли бы вкратце пересказать сюжет вашего нового романа «Весёлая жизнь, или Секс в СССР»? Главный герой – кто он? Можете назвать прототипы других ключевых героев?
– Сюжет пересказать трудно, ибо в нём переплелась большая политика тех лет, писательские интриги, семейные проблемы героя и его увлечение восходящей звездой советского кино. Герой, уж извините, – мой современник. Прототипов не назову, так как в их угадывании есть особый читательский интерес. Сознаюсь лишь, что в основу легла реальная история попытки исключения из партии знаменитого писателя-деревенщика Владимира Солоухина…
– Наверняка Вы перебрали много рабочих названий романа. Почему остановились именно на этом?
– Угадали: давно я так не мучился с названием. Кстати, это первое в моей творческой практике двойное название романа – «Весёлая жизнь, или Секс в СССР». Были, впрочем, двойные названия пьес и частей моей «иронической эпопеи» «Гипсового трубача». Кстати, название новой вещи правдивое: жизнь у нас была, кто бы что ни говорил, при советской власти весёлая. И секс в СССР был, только проходил он по ведомству любви, а население России росло куда быстрее.
– Эпиграфы к каждой главе Вы сами сочинили? Или это из какого-то редакционного «самотёка»?
– Думаю, читателям достаточно взять любой мой поэтический сборник, чтобы самостоятельно ответить на этот вопрос. Но скажу по совести: большинство из этих эпиграфов в 1983 году, когда происходят события романа, не напечатали бы, цензура не пропустила бы.
– Предыдущим романом, целиком посвящённым советской литературной тусовке, был «Козлёнок в молоке». И там досталось всем сёстрам по серьгам – и сионисту Ирискину, и русопяту Медноструеву. Вы не пересмотрели за это время своё отношение к тем или иным литературным группировкам (например, славянофилам)?
– В чём-то пересмотрел. Например, славянофилов я стал любить больше. Сионистов по-прежнему уважаю за упорство, последовательность и преданность интересам своего народа…
– В присланном нам в газету отрывке видны свидетельства заботы в СССР о развитии многонациональной литературы. На престижном съезде выступают делегаты из Молдавии и Грузии, на переводах одного из них кормятся целых два переводчика, в издательстве есть целый отдел национальных литератур… А недавно Вы как раз выпустили книгу «Желание быть русским» о проблеме гармоничного развития межнациональных отношений. Если с высоты сегодняшнего дня посмотреть на советскую культурную ситуацию, что в ней было правильно и достойно подражания, а что – нет? Может, стоило больше поддерживать литературу государствообразующего народа?
– Поддержка национальных литератур при советской власти была поставлена на очень высокий уровень. Следили за равновесием и разумным представительством, особенно в выборных органах и премиальных списках, что в многоэтнической стране просто необходимо. «Русский вопрос» и «Еврейский вопрос» были всегда под особым наблюдением власти. Как теперь обстоят дела со вторым вопросом, судить не берусь, но о том, что на русском языке пишут ещё и русские писатели, организаторы литературного пространства, кажется, совсем позабыли… Об этом в разных аспектах я пишу и в сборнике «Желание быть русским». Глубоко убеждён, пренебрежение к государствообразующему народу, какое сегодня проявляет власть, добром не кончится…
– Это не первый Ваш роман, в котором Вы используете в юмористическом контексте любимые слова Солженицына – окказионализмы и диалектизмы. Слово «укрывище» Вы уже использовали в «Любви в эпоху перемен» применительно к корзинке с котом, в последнем томе «Гипсового трубача» употреблялись какие-то слова из «Словаря языкового расширения» (по-моему, «сплотка» – про сцепившиеся тележки). Солженицынские опыты по обогащению русского словаря кажутся Вам бесплодными и курьёзными?
– Словарь языкового расширения – замечательная книга, которую рекомендую всем сочинителям, но сам Александр Исаевич к «великому и могучему» в своей прозе и публицистике был глуховат, его игры с корнесловиями порой выглядят нелепо. Как можно было герою эпопеи «Красное колесо» дать фамилию «Лаженицын»? Ведь как раз в1970-е годы слово «лажа» активно использовалось в значении «халтура», «глупая неудача». Но ведь памятник автору «Архипелага ГУЛАГа» поставили в основном не за литературные заслуги, а за вклад в политическую историю ХХ века. За это увековечивают у нас гораздо оперативнее. Заметьте, Тургеневу и Солженицыну поставили в Москве памятники почти одновременно, а автор «Муму» умер в XIX веке.
– Сегодня в моде «ретро», одних только сериалов о советской эпохе наснимали множество. И в них есть ошибки в элементарных деталях, хотя, казалось бы, проверить всё легко – чай, не античность. Вы сами полагались только на свою память или уточняли даты, факты?
– Основным источником была, конечно, моя память, но я постоянно себя перепроверял, спрашивал, уточнял, заглядывал в Интернет, в старые газеты… Потом дал рукопись на чтение нескольким моим сверстникам, они нашли немало «блох». Так, мы долго сообща вспоминали, какие корзины были в советских универмагах – пластмассовые или металлические? Или сколько граммов пива наливал за двадцать копеек автомат? Но, думаю, ошибки всё равно остались. Хочу объявить конкурс. Тому, кто первым найдёт в моём новом романе десять ошибок по советским реалиям и пришлёт список в «Вечёрку», я торжественно подарю 12-томное собрание моих сочинений, которое начало выпускать издательство АСТ. А новый роман «Весёлая жизнь, или Секс СССР» выйдет там же весной. В сокращении роман появится в трёх весенних номерах журнала «Москва».
– Может, у Вас уже есть планы адаптации романа для кино или театра?
– Думаю, предложения будут, так как почти вся моя проза экранизирована. Заранее я ничего не планирую. Попросят – буду думать.
– А какие вообще у Вас творческие планы?
– Готова новая пьеса – осталось написать. Продолжаю сочинять рассказы для будущей книги «Советское детство».
Для добычи нефти и газа капитализм не нужен!
Юрий Поляков – не только успешный прозаик, драматург, публицист, он – замечательный полемист, в чём не раз убеждались его читатели, а также телезрители. Так что грех было бы не поговорить с таким собеседником.
– Юрий Михайлович, конечно, Вас все знают как писателя и драматурга, но до сих пор всё ещё называют редактором «Литературной газеты», хотя Вы год как ушли с этой должности. Видимо, так читающая публика оценивает Ваш вклад в развитие любимой миллионами «Литературки», то, что именно Вы вернули изданию авторитетное лицо. Но многим любопытно: почему было принято решение уйти с поста редактора, и не сказывается ли оно на положение уважаемой «Литературки»?
– Думаю, не совсем правильно говорить, что меня знают прежде всего как редактора «Литературки». Я пришёл туда в 2001 году, будучи известным писателем, причём дебютировавшим ещё при советской власти, в доперестроечное время. Моя первая известная повесть «ЧП районного масштаба», которую иногда ошибочно называют первой ласточкой перестройки, на самом деле вышла в журнале «Юность» тиражом три с половиной миллиона, когда о перестройке ещё никто и не подозревал. Но газете я действительно посвятил 16 лет жизни. Пошёл я туда сознательно, понимая, что это очень большая нагрузка, очень серьёзная работа. Однако перекос в освещении литературного и культурного процесса, который мы видели в 90-е годы, был очень вреден для нашей литературы, для всей культуры. Меня лично он просто возмущал тем, что выпячивались на передний план деятели весьма сомнительные, а настоящие, талантливые люди по политическим, национальным и прочим групповым мотивам оставлялись в тени. Я как раз рассчитывал, что «Литературная газета» исправит эту ситуацию.
– И многое Вам удалось сделать.
– Да, слава богу, многое смогли исправить, и все «мои годы» газета была таким, я бы сказал, форпостом просвещённого традиционализма и патриотизма. Мы выступили против бездумного очернения советского периода, замалчивания провалов шоковых реформ, выступили против перестроечной мифологии. Вернули читателям имена безусловно талантливых людей, не вписывавшихся в либеральный канон. В качестве примера: когда я пришёл в газету, обнаружил, что имена Валентина Распутина и Василия Белова не упоминались в газете более 10 лет! Так что пришлось поработать над этими перекосами. Но понимаете, у каждого энтузиазма есть свои пределы. Я становился старше, и в какой-то момент пришло понимание: сил на всё уже не хватает. Надо было или продолжать дальше руководить газетой, но это скажется на моём творчестве, или возвращаться в литературу. Я, конечно, из неё и не уходил, но… всё взвесив, я решил, что 16 лет на посту главного редактора вполне достаточно.
– Впрочем, Вы ведь и сейчас не теряете связи с газетой, у вас там и колонка есть персональная…
– Колонки пока нет. Связь не теряю, являюсь председателем общественного совета «ЛГ». Но, разумеется, газету формирует, прежде всего, главный редактор. И конечно, газета сильно изменилась. Многое из того, что в ней появилось, мне не нравится. С чем-то согласен, с чем-то спорю. Свою точку зрения периодически высказываю, недавно опубликовал на страницах газеты большой цикл статей под общим названием «Желание быть русским». Достаточно острая тема. Конечно, сегодняшняя «Литгазета» отличается от той, которой руководил я, она другая. Менее русская, что ли… Но газеты тоже должны меняться – желательно в лучшую сторону! Больше всего меня беспокоит в нынешней «Литературной газете» появившееся желание ни с кем не ссориться, всем быть приятными. Но газета, которая всем приятна, неприятна читателю! Вот в чём беда. Такую газету читать не хотят. И главный редактор, который не хочет вступать в конфликт с властями предержащими, сильными мира сего, на мой взгляд, делает ошибку. Я этого не боялся, перепортил отношения со многими большими людьми, но газета была, по-моему, интересной.