– Расскажите, как вы стали читателем библиотеки 118 в Лефортово и будете ли и в дальнейшем участвовать в судьбе открытого там музея Владимира Соколова?
– О, это мистическая история. Выдающийся русский поэт Владимир Соколов был моим учителем, мы дружили до самой его смерти, а потом с его вдовой и хранительницей наследия Марианной Евгеньевной старались увековечить память дивного лирика. Например, при поддержке Московского правительства выпустили к юбилею прекрасный том избранного. В своё время в Лефортове в 118-й библиотеке по инициативе ценителей творчества Соколова был открыт его мемориальный кабинет. Я там бывал. И вдруг мне звонит в слезах Марианна Евгеньевна: «Юра, музей закрыли! Вы не только ученик Владимира Николаевича, вы председатель Общественного совета Министерства культуры! Помогите». В голове закрутились шестерёнки, которые есть у каждого человека, причастного к машинерии власти. Спрашиваю:
– Это какой округ? С кем ругаться?
– Юго-Восточный…
– Юго-Восточный?
Я сразу вспоминаю, как накануне презентовал мой новый роман «Весёлая жизнь…» в замечательном магазине «Молодая гвардия» на Большой Полянке, и ко мне за автографом подошёл симпатичный молодой человек, представился библиотекарем из Юго-Восточного округа и даже вручил свою визитку. Ищу по карманам карточку. Так и есть: Чуев Сергей Владимирович – генеральный директор аж всей окружной библиотечной сети. Звоню. Удивляется. Упрекаю. Ещё сильней удивляется. Оказалось, никто музей не закрывал, просто реорганизовывали экспозицию. Через неделю мы с Марианной Евгеньевной в день рождения Соколова провели там замечательный вечер, посвящённый творчеству мастера. В конце мне вручили единый читательский билет. Вот такая история. Сейчас мы занимаемся тем, чтобы этой библиотеке было присвоено имя Соколова.
– По вашему мнению, какой самый лучший способ популяризации чтения? Это как во всём мире книжные фестивали, интересные концерты в библиотеках? Или достаточно просто писать хорошие книги и продавать их по доступным ценам?
– Книжные фестивали нужны. Даже на Красной площади. Кстати, почему бы в мавзолее не продавать книги о Ленине? Надо вернуть моду на чтение, причём не развлекательное, а серьёзное. Это дело государственное, о чём наша власть, кажется, не подозревает. Тут нужна системная работа. А что мы имеем? Много у нас на ТВ передач, посвящённых чтению и пропаганде книги? Мало. Часто ли мы слышим от медийных авторитетов и отцов Державы, что они сами читают? Редко. Много писателей появляется в теле- и радиоэфире? Единицы. Вы давно видели только что открывшийся книжный магазин? Я давно. Закрывшиеся книжные магазины вижу постоянно по всей стране. А хороших книг всегда было мало, но прежде всячески старались привлечь к хорошим книгам внимание читателей. На это работали критики, популяризаторы, библиотекари, эфир… Сегодня же мы, наоборот, видим какую-то странную игру, смысл которой заключается в том, чтобы провести литературную пешку в ферзи. Но литература не шахматы, в изящной словесности всё определяет уровень текста, пешка так и останется пешкой, как ты её ни называй и какие премии на неё не нахлобучивай. Читателей можно некоторое время морочить, но по большому счёту обмануть их невозможно…
– Может ли художественная литература быть актуальной и даже злободневной, как изобразительное искусство, театр? Или писатель это прежде всего демиург, размышляющий о вечных темах?
– Художественная литература всегда гораздо злободневнее, чем театр и изобразительное искусство, более того, она их питает темами, идеями, образами. Не случайно, как правило, крупные драматурги, были и выдающимися прозаиками, а большие художники – книгочеями. Размышлять о вечности – то же самое, что пылать страстью к Нефертити. Попробуйте для начала полюбить свою жену, допустим, сегодня вечером или завтра утром…
– Если бы можно было задать вопрос классику, у кого и что бы вы спросили?
– Я бы спросил у Булгакова: «Михаил Афанасьевич, вы потом не жалели, что роман про чёрта написали?»
– Не могу не спросить. Вы смотрели сериал «Чернобыль», который сейчас активно обсуждают? Там невероятная степень достоверности. Как вы думаете, эта жёсткая правда не разрушит существующую в обществе ностальгию по советскому прошлому?
– А как вы думаете, японцы после Фукусимы разлюбили своё общественное устройство? Американцы после крушения «близнецов» возненавидели свою страну? Но фильм про Чернобыль надо бы снять нам, это правда, а британцы пусть лучше снимают сериалы про своё бесчеловечное колониальное прошлое. Но они почему-то не спешат в этом направлении.
– Какие темы, на ваш взгляд, необходимо затронуть в отечественном кино? Как известно, кино – один из самых сильных по воздействию на публику видов искусства.
– Точный выбор темы, улавливание того, что по-настоящему волнует зрителей, – один из главных признаков режиссёрского таланта. Если бы знать наперёд, все стали бы Эйзенштейнами, Пырьевыми, Александровыми, Шукшиными. Лично меня сейчас больше всего занимает русская тема, однако именно её, как огня, боятся продюсеры.
О вере, патриотизме и литературе
Недавно в Светлогорске прошёл кинофестиваль «Балтийские дебюты». Председателем жюри, оценивающим российские фильмы, был Юрий Поляков – известный прозаик, драматург, сценарист, до 2017 года бывший главным редактором обновлённой «Литературной газеты», тираж которой при нём вырос в 10 раз. Сейчас он является председателем редакционного совета «Литгазеты». Он так же член попечительского совета Патриаршей литературной премии, входит в состав президиума Общества русской словесности.
О «православно-советском» сознании
– Юрий Михайлович, наших читателей интересует, как вы пришли к вере в Бога?
– Я человек православный. Крещён в младенчестве. Мои бабушки были верующими. Но, как и большинство моих сверстников, я, естественно, попал в систему советского атеистического воспитания. Однако православная этика и соответствующее мироотношение в семье сохранились, несмотря на то, что мои отец и мать были членами КПСС, а, возможно, и благодаря этому. У меня довольно рано появилась Библия, мне бабушка отдала семейную реликвию – большой, дореволюционного издания, том в переплёте из телячьей кожи. Став постарше, я с интересом читал разные книги, выходившие в «Библиотеке атеиста» Политиздата. Из них можно было получать какую-то информацию о христианской вере, хотя и представленную в антирелигиозном ключе. С началом перестройки, когда уже настоящая христианская литература стала переиздаваться, круг чтения расширился.
Воцерковление у меня заняло лет двадцать, хотя полноценным я бы его вряд ли назвал. Мистический религиозный трепет должен воспитываться с детства, тогда это естественно. Я, скорее, – типовой образчик удивительного исторического феномена – «православно-советского сознания», которое пытаюсь исследовать в моих книгах.
– Например?..
– В моей книге «Бахрома жизни» среди прочих есть и такой афоризм: «Жить легче безбожнику, а умирать – верующему». Нас, пришедших к вере через литературу, философию, искусство, всегда сносит к культурологии: «Когда расписан этот храм? Кто реставрировал? Грабарь? Ах-ах!» Для верующего в XIX веке такой проблемы не было: он заходил в храм, чтобы общаться с Богом. А у нас головы по-другому затёсаны. История партийного пропагандиста, ставшего батюшкой, описана в моём романе «Замыслил я побег…». Прототип – реальный священник, отец Валентин. Трогает зрителей и отец Михаил Тяблов из мелодрамы «Одноклассница», которая широко идёт по стране, а в Москве – в Театре Российской армии. В комедии «Золото партии» есть персонаж – внук крупного партийного деятеля, ставший священником. Зал, затаив дыхание, следит за острой полемикой деда и внука о вере и безверье.
Три чувствительности писателя
– Вы писатель известный, популярный. Но многие, тоже достаточно даровитые авторы, которые начинали с вами ещё в советскую эпоху, как-то совсем сошли с литературной сцены. Чем это можно объяснить, на ваш взгляд?
– Однозначного ответа нет. Причин много. Литературные способности, как и музыкальные, даются с рождения. Они или есть или их нет. Как у художника чувство цвета. У кого-то костно-мышечная система такая, что он с детства прирождённый спортсмен. Так и в писательстве. У одного есть дар, у другого нет. Почему один чувствует слово, а другой нет? У одного есть вербальные способности, у другого нет. Бог дал. Раньше говорили: от природы. Я выходец из рабочей семьи, но мне очень повезло с учительницей литературы, она рано заметила у меня писательские наклонности и стала со мной заниматься. Удивительно, но сегодня многие лауреаты «Букера» и «Большой книги» пришли в литературу, не имея врождённых литературных данных, только – наклонности. Но этого мало. А талант писателя, я считаю, состоит из трёх чувствительностей – вербальной, нравственной (или этической) и социальной чувствительности.
– Этическая чувствительность должна быть напрямую связана с духовностью человека? И какое место, на ваш взгляд, здесь должна занимать вера в Бога?
– Это очень интересный и неоднозначный вопрос. Я член попечительского совета Патриаршей литературной премии. И на одном из вручений премии Патриарх Кирилл высказал важную мысль: православная составляющая русской литературы заключается не только в том, чтобы всё было благостно, чтобы проповедовать веру и христианские заповеди, – я сейчас суть сказанного своими словами излагаю. Она заключается и в том, чтобы честно описывать то, что реально происходит в жизни. И если происходит что-то противное Богу, возмущающее душу, не надо лить елей, лакировать действительность. Убедительно показать, как глубоко и отвратительно может пасть человек без веры – тоже задача православного писателя.
Вы уж меня извините, но сейчас Русская Православная Церковь в социальной сфере призывает к тому же, к чему 30 лет назад призывал ЦК КПСС – активно бороться с недостатками, которые нас окружают и мешают. Хотя, естественно, тогда в постановлениях партии ни слова об Иисусе Христе не говорилось.
Второй момент: не стоит думать, что, если Церковь, слава Богу, снова заняла подобающее место в жизни общества, то всех или почти всех авторов вдруг «пробило» на веру. Ситуация напоминает 1920—30-е годы, когда от так называемых писателей-попутчиков ждали, что они «перекуются» и станут пролетарскими. Не вышло… Если человек воспитывался как атеист, ждать от него резкого воцерковления, по меньшей мере странно. К Богу любой человек, – и писатели тут не исключение, – должен прийти естественно. Тогда это благотворно сказывается и на литературном труде. А если это «мимикрия под мейнстрим», добра не жди.
В литературе, как на телевидении, скрыть истинные эмоции невозможно. В середине 1990-х я вёл «Семейный канал» в прямом эфире. Приехал на Шаболовку, сел перед камерами и вспомнил, что вроде бы дома не выключил электроплиту. А все домашние – на даче. Короче говоря, передачу я провёл, ничего не перепутал, вроде всё нормально. Но после эфира ко мне подходит наш режиссёр Роза Михайловна и спрашивает: «Юра, о чём вы думали во время эфира?» – «Ни о чём…» «Бросьте! У вас по глазам было видно, что думаете о чём-то постороннем». Отвечаю: «Чайник забыл дома выключить!» – «Тогда всё понятно». Чайник, слава Богу, я выключил…
Но вернёмся к писательской чувствительности. В принципе, в литературе можно прожить всю жизнь на одной чувствительности – вербальной или социальной. Но у больших писателей всегда есть сочетание именно трёх чувствительностей: Толстой, Горький, Достоевский, Булгаков, Шолохов…
Не диктат, а диалог
– Поговорим теперь о литературном процессе в современной России, в котором вы являетесь признанным авторитетом. И прежде о вашей работе в «Литературной газете», которая при вас снова стала держать высокую планку русской литературы.
– Я пришёл в газету главным редактором в 2001 году и обнаружил «Литературку» в плачевном состоянии, тираж упал ниже плинтуса. А ведь тогда ещё не началось наступления электронной прессы на бумажную, и, казалось, так будет всегда. Кстати, у «ЛГ» не было даже своего сайта, хотя руководили ею, вроде бы, матёрые журналисты. А тираж упал из-за того, что газета была нацелена исключительно на столичную либеральную тусовку. Мы возродили издание, вернувшись к традициям, ведь Пушкин и Дельвиг задумывали эту газету как площадку, где столкнутся самые разные точки зрения. В мыслящем классе России, всегда были разнонаправленные силы – западники, и славянофилы, либералы и консерваторы…
– Значит, вы смогли перейти от господствовавших тогда взглядов так называемой элитарной литературы к диалогу, то есть стали внедрять по-настоящему демократические принципы в литературном процессе.
– Да, нам не без труда удалось преобразовать газету из моноидеологической в полифоническую, и она ожила! Я никогда не ставил задачу избавиться от либеральных авторов. Наоборот, всегда считал, что для борьбы с российской версией либерализма (которая, к сожалению, абсолютно прозападная и, соответственно, антигосударственная), нужно непременно давать им трибуну для свободного выражения своих идей. Как раз в диалоге с патриотами, консерваторами или центристами сразу видно их скудоумие и тщедушие, они плохо знают отечественную историю и реальность. Называясь демократами, слабо понимают, что жизнь любого общества – это не диктат, а диалог. После дискуссии с участием какого-нибудь из «гормональных либералов» на страницах «Литгазеты» число сторонников здравого смысла и традиционных подходов увеличивается. Жаль, но, поняв это, многие «борцы за нашу и вашу свободу» стали уклоняться от дискуссий в «ЛГ».
– Вы искусствоведов тоже «обидели», написав правду о «Чёрном квадрате» Малевича как о приколе века…
– К столетию этого полотна по моему заданию наш корреспондент Арина Абросимова расспросила известных искусствоведов, музейных директоров о феномене «Квадрата». Они отвечали, мол, это прорыв в сверхсознание, что в нём зашифрована тайна мира… Мы все эти мантры опубликовали под шапкой «Прикол века», что уже само по себе было смешно, и сопроводили редакционной точкой зрения, которую написал ваш покорный слуга. В ней я упомянул известную версию, что «Чёрный квадрат» Малевича – реплика на картину французского художника-шутника Альфонса Алле «Битва негров в глубокой пещере тёмной ночью», представлявшей собой прямоугольный холст, закрашенный чёрным. Это сравнение отечественным искусствоведам очень не понравилось. Они почувствовали себя оскорблёнными, обозвали нашего корреспондента «мерзавкой», отлучили бедную от музейного сообщества, и она от расстройства даже потом уволилась из «ЛГ». Особенно лютовала фанатка «Чёрного квадрата» госпожа Трегулова, по явному недоразумению возглавляющая Третьяковскую галерею. Ещё интереснее продолжение истории. Через некоторое время после публикации было обнародовано исследование, подтвердившее нашу версию: под слоем краски обнаружили надпись, сделанную рукой Малевича и отсылавшую к пресловутой «Битве негров». Но искусствоведы продолжают злиться. Понять их можно: куда теперь девать написанные диссертации и монографии? Обидно.
«Настоящее прошлое»
– Странно то, что эти люди как раз и призывают к толерантности, прямо слюной брызжут. А сами никак пример подать не могут.
– Под видом толерантности, на самом деле, идёт агрессия. У нас теперь считается толерантным смягчать ужасы Второй мировой войны и жуткую роль германского милитаризма (за исключением ужасов Холокоста), и, наоборот, приписывать Красной Армии жестокость, ей не свойственную. Я считаю, никакой толерантностью нельзя оправдать нарушение исторической справедливости, когда переписывается история. Поэтому много лет «Литгазета» целенаправленно публикует материалы под рубрикой «Настоящее прошлое». Накануне памятных дат мы даём материалы, содержащие современный научный взгляд на события. Например, «Пражская весна». Про советские танки на Вацлавской площади знают все, а про то, что половина фашистских танков, утюживших нашу землю, были склепаны на заводах в Чехословакии, не ведает почти никто. А восстание чехословацкого корпуса, спровоцировавшее в 1918-м полномасштабную гражданскую войну в России? Кто на кого должен обижаться в свете этой информации? Была целая серия материалов по статистике ГУЛАГа. Есть, увы, и такая. Мы опубликовали реальные цифры. Они, конечно, чудовищны, что там говорить, но всё-таки на порядок меньше, чем те, на которых настаивал Солженицын и прочие. 4 миллиона заключенных ГУЛАГа или 40 миллионов узников – есть разница? Сейчас для сравнения в РФ сидит около двух миллионов. В Европе за попытку чуть-чуть приуменьшить число жертв Холокоста могут посадить в тюрьму. А за десятикратное преувеличение жертв политической борьбы в СССР надо талоны на повидло выдавать, да?
«Продайте три листочка»
– Говорить правду об исторических событиях, какой бы она не была. Наверное, это и есть отличительная черта истинного патриота своей страны, каким вы, безусловно, являетесь.
– Патриотизм – это вовсе не замалчивание проблем, язв и недостатков своего Отечества. А их у нас выше крыши. Взять хотя бы финансирование культуры, особенно в те годы, когда рулили либералы, которые пустили всё на поток и разграбление. Вспоминается одна история. Был такой деятель Боровой – персонаж почти комический, но при должности. Тогда ведь много набежало в политику странных людей. Так вот этот самый Константин Натанович Боровой как-то приехал в Пушкинский дом. Тогда его возглавлял выдающийся литературовед Николай Николаевич Скатов. И вот водит он гостя по Пушкинскому дому и рассказывает о проблемах, мол, не можем расплатиться за то и за это. Деньги нужны. Приводит гостя в хранилище Пушкинских рукописей, и тут Борового осеняет: «Да что вы жалуетесь! У вас же тут сокровища! Продайте вот эти три листочка с пушкинским автографом и оплатите сразу все ваши долги!». Скатов, конечно, не выдержал и прогнал Борового: «Пошёл вон, м…!» – это ещё слишком мягко.
Что им Пушкин? Они свою судьбу с Россией не связывают. Они воспринимают нашу страну как вахтовый посёлок, где можно реализовать свои амбиции, заработать и смыться. У них же были в 1990-е годы все возможности построить общество по либеральным лекалам. Им дали карт-бланш. И что они сделали? При первом же кризисе политической власти расстреляли Парламент. Кто это сделал? Либералы. И за что мне их любить? За то, что они исказили на корню элементарные демократические процедуры? Если человек последовательный либерал по убеждениям и поступкам, я его уважаю. А эти перевёртыши, вроде Борового и Хакамады, они 20 августа 1991 года уснули коммунистами, а 21-го очнулись либералами. Как я могу их уважать? Кстати, это только у нас либерал – синоним антипатриота, в той же Великобритании, если вы либерала назовёте антипатриотом, он своей курительной трубкой вам по лбу даст.
Ген патриотизма
– Согласны, что патриотизм надо воспитывать?
– Безусловно. И, честно говоря, для меня было неожиданностью, что многие из нынешнего поколения 20-летних выросли не манкуртами, не помнящими родства, а патриотами. Казалось, должно быть наоборот. Их родители подверглись мощному промыванию мозгов, им навязывались так называемые общечеловеческие ценности. Однако дети смотрят на страну патриотично. Включился некий генетический механизм самосохранение нации. Возможно, есть ещё не открытый ген патриотизма. Мы не знаем ещё, какие тайные связи существуют между индивидуумом и социумом. Ну, почему после опустошительных войн, когда погибает много мужчин в стране, начинают рождаться девочки? Именно преобладание женщин, как понимаете, способствует восстановлению популяции. Включается механизм, не подвластный человеку. Вот и ген, могу предположить, патриотизма также включается в работу на крутых поворотах истории, которая в минувшем веке была особенно немилосердна к русскому народу. Отсюда и необъяснимый, генетический, патриотизм молодёжи. Это вселяет оптимизм.
Успех у тех, кто чтит традиции
– Можно надеяться, что всё же патриотизм, только истинный, а не ложный, преодолеет те псевдолиберальные ценности, которые нам навязываются?
– С либерализмом не надо бороться. И так всё ясно. Вот, например, на телеканале «Россия» шла одно время передача «К барьеру»: по одну сторону стоит носитель государственно-патриотических взглядов, а по другую – «либерал». Они ещё даже рта не раскрыли, а у них уже разница в зрительских голосах в 10 раз! А к концу программы разрыв в 15—20 раз. Ясно, что электоральная база у российских либералов минимальная.
– Но всё же представители так называемого либерального лагеря имеют пока больше влияния, особенно в культурной сфере. Вы и сами как-то в одном интервью приводили пример об установке памятника Ростроповичу на столетний юбилей Свиридова.
– В том-то и дело. Начальство как рассуждает: патриоты никуда не денутся, они всё равно будут поддерживать власть. Для них государственность, традиции – это сверхценность, они работают за идею. А вот либералов надо приманивать и подкармливать. Потому и существует некоторый перекос. Видимо, по этой причине к столетию великого русского композитора Георгия Свиридова в Москве почему-то поставили памятник не ему, а Мстиславу Ростроповичу! Я задал прямой вопрос Владимиру Путину: как такое произошло, почему? Он согласился: действительно странно, и многозначительно посмотрел на помощников. Это ведь нелепость! Но помощники потом пальцем не пошевели, видимо, тоже либералы – спящие…
Я не против Ростроповича, он музыкант международного уровня, но ведь не уровня Свиридова. То же самое с балеринами. Майе Плисецкой сразу поставили памятник, вопреки всем законам (у нас же по закону 10 лет должно пройти со дня смерти, чтобы было понятно, что за фигура, достояна ли памятника), а Галине Улановой до сих пор нет памятника в Москве. Почему? Неужели уровень ниже?
Также неясно, почему у нас нет ни одной улицы Михаила Меньшикова (Александра Даниловича тоже нет), Победоносцева, Каткова – ярых противников революции. Если революция зло, как теперь считается, то почему «в загоне» те, кто против неё боролся? А цареубийца Войков как был в названии улиц, так и остался. Странно как-то? Смахивает на топонимическую шизофрению.
– Вы имеете в виду Михаила Меньшикова, которого расстреляли большевики-чекисты как врага народа в 1918 году?
– Не врага народа, а черносотенца. Да это был видный русский писатель и публицист конца XIX – начала XX века с отчётливой национальной позицией. Или вот ещё: почему книга об императоре Александре III в серии ЖЗЛ так долго не издавалась и вышла в серии самой последней, а ведь при нём развитие России было на самом пике и рвануло далеко вперёд! Так же в загоне оказался писатель Николай Лесков – до сих пор о нём в ЖЗЛ не вышло ни одной книги. Почему? Объясню: в либеральном сознании Лесков – представитель «тёмных сил», которые выступали против прогрессизма, приведшего в конечном итоге к революции. Но раз вы против революции, то почему тогда у вас не в почёте противники революции, а, наоборот, главные недруги? На этот алогизм мы в «Литературной газете» постоянно указывали. Услышала нас власть? Нет, не захотела…
Кому на Руси премии дают?
– У вас не раз возникали разногласия с либералами, в том числе и в вопросе присуждения премий.
– Наша премиальная политика очень тенденциозна, одариваются книги независимо от их уровня и качества. Главное, чтобы автор был… лояльным к либеральному тренду, а если он ещё и русофоб, тогда на раскрутку будут брошены все ресурсы Роспечати. Вы не увидите в списке лучших тех авторов, которых можно назвать патриотами России. Они скептически относятся к стране, власти, хотя пользуются её щедротами. Именно такие авторы попадают в короткие списки, получают премии. Чем больнее литератор старается куснуть Россию или Советский Союз, тем больше у него шансов стать кандидатом в лауреаты, независимо от литературного уровня. Я по этому поводу в своё время устроил скандал и вышел из числа академиков «Большой книги».
– По вашим произведениям уже снято 15 фильмов. Сценарий к фильму тоже другой жанр?
– Честно говоря, я сценарии по собственной прозе стараюсь не писать. Тут самое сложное перевести прозу на язык кино. И вот на кинофестивале «Балтийские дебюты» я смотрю фильмы и вижу: в современном кино вообще мало хорошей литературы. Многое в российском кинематографе было утрачено ещё в 1990-е годы. Постепенно кое-что возвращается, в том числе профессиональная режиссура. А вот литература в кино, на мой взгляд, по-настоящему не вернулась. Сценарий – это жанр литературы. Возьмите, например, собрание сочинений Василия Шукшина, некоторые произведения так и обозначены – киноповесть или кинороман.
«Мумификация позора»
– Работа в газете не накладывает ли отпечаток на ваше творчество как писателя? Там и язык другой, и ответственность за каждый материал от первой до последней полосы. Не возникают ли в голове некоторые штампы, связанные с этой работой?
– Ни одному талантливому человеку газета ещё не помешала заниматься литературой. И ни один неудачник ещё не признался, что ему просто не хватило таланта. Говорят: не хватило времени, заела семья и быт, проклятая советская власть или власть чистогана – в постсоветское время. Всё что угодно. Хотя на самом деле причина в отсутствии дара. Ни Горькому, ни Куприну, ни Бунину, ни Булгакову, ни Ильфу с Петровым, ни Катаеву журналистика не помешала, а помогла, расширив их кругозор и тематику. Почти все прошли через работу в газете или журнале. Если у человека имеется вербальный талант, то его не забьёт никакая газета.
А дар писателя, напомню, складывается из трёх чувствительностей – вербальной, моральной и социальной. Хотя в принципе литературную жизнь можно прожить на одной из них… «Литературку» традиционно возглавляли крупные писатели – Фадеев, Кочетов, Смирнов, Симонов… Расцвет её связан с именем Александра Чаковского. Писатель он, может быть, не выдающийся, но литературным деятелем и журналистом был серьёзным. Так что газетная работа помогает, а не отвлекает. К тому же есть газетный коллектив, который берёт на себя часть проблем и особенно техническую сторону. Сейчас я являюсь председателем редакционного совета, оперативные дела передал другим, более молодым. 16 лет на посту вполне достаточно. Но жаль, что традиция, когда «ЛГ» возглавляли серьёзные писатели, нарушена… Максим Замшев, он скорее пописывающий литературный администратор, нежели писатель. Но так уж получилось.
– Работая в «Литературной газете» вы все материалы, которые поступают, были обязаны читать?
– Нет, конечно. Опыт – большое дело. Уже знаешь, кого не стоит читать, а кого, наоборот, надо с лупой, так как это газете может боком выйти. Главная задача редактора заключается в том, чтобы газета была интересной, а это всегда риск, можно задеть интересы сильных мира сего. Но если главный редактор не готов в любой момент положить заявление об уходе на стол, хорошей газеты от него не жди. Как только редактор начинает больше думать о сохранении кресла, на газете можно ставить крест. Боюсь, «ЛГ» сегодня двинулась именно в этом направлении.
У меня был эпизод, когда я два дня фактически был безработным. В Екатеринбурге открыли «Ельцин-центр». Кто читал мою публицистику, знает, как я отношусь к сему политическому деятелю. Этот центр, который по площади обширней Большого театра, меня возмутил до глубины души. В «Литгазете» на первой полосе прошёл очень жёсткий материал на эту тему, а я к нему придумал шапку: «Мумификация позора». Это вызвало бешенство в «семье», пошли жалобы на самый высокий уровень. А я в это время был в Ставрополе на премьере моей пьесы. Меня пытались защитить учредители «Литературки»: мол, это не Поляков, он был в отъезде. Но там отвечают: «Ладно врать-то. Мы его руку хорошо-о знаем!» Короче говоря, мне сказали, что придётся уйти. Но к такому повороту событий я уже давно был готов, поэтому особо не переживал…
– И что же помогло остаться?
– Наверху политические и прочие ветры меняют направление так быстро, что пока ты приспосабливаешься, уже всё по-другому… Поэтому мой принцип такой: если уж страдать, то за поступки по совести. И пока прикидывали, как лучше обставить мою отставку, выяснилось, почти все ведущие СМИ страны выступили с критикой «Ельцин-центра». За что снимать? Повторюсь ещё раз в литературе и в газетной работе надо говорить то, о чём на самом деле думаешь. В этом – суть профессии.
Иисус Христос в ЖЗЛ
– Вы сами что-то читаете?
– Я читаю много. Не только художественную литературу, могу одновременно читать что-то по истории, философии. Сейчас, например, читаю про пересадку сердца. Задумал пьесу и решил подготовиться прежде, чем встретиться с действующим хирургом. Дочитываю книгу митрополита Илариона (Алфеева) «Иисус Христос», вышедшую в серии ЖЗЛ. Читаю с удовольствием и большой пользой для себя. Тем, кто хочет упорядочить свои знания о Христе, о библейских временах, о христианстве, очень советую. Ведь многие, выросшие в советскую эпоху, к вере приходили по-разному, а владыка Иларион всё как бы по полочкам раскладывает.
– Возвращаясь к началу нашего разговора. Юрий Михайлович, как часто посещаете храмы в Москве, какие паломнические поездки совершали?
– В Москве часто бываю в Елоховском соборе, в окрестностях которого я вырос. Работая в «Литгазете», в Хохловском переулке, посещал храм св. Никиты в Хохлах. Если куда-то приезжаю, обязательно иду в намоленные храмы. Может показаться парадоксальным, но вера в Бога сегодня молодому писателю создаёт определённые трудности. Премиальные жюри заражены антиправославным скепсисом или так называемым «гламурным православием» (выражение Александра Щипкова), поражены презрительным отношением к народу-богоносцу. Позиция некоторых крупных церковных чиновников, вроде Владимира Легойды, вызывает недоумение. Мне кажется, у либералов есть влиятельная «пятая колонна» и в клире. Но Бог им судья.
– В данном отношении вы, безусловно, более свободны, чем те, кто считает себя либералами и ставит вам палки в колёса.
– Это верно.
– А по святым местам часто ездите?
– Часто. Между прочим, визирую это интервью, буквально выйдя за ворота Кирилло-Белозерского монастыря…