– А ЖЗЛ-овская книга о вас вам понравилась?
– Она собственно не обо мне, а о нашем времени и моём поколении. Многие вещи приходилось объяснять: ведь человек, которому меньше сорока, просто не поймёт, почему из-за какой-то повести про армию возбудилось всё Министерство обороны. Автор Ольга Ярикова проделала колоссальную работу, пошла путём тщательной реконструкции эпохи, но за счёт этого книга утяжелилась. Может быть, когда-нибудь при переиздании её сократят… А сейчас в АСТ выходит новая книга обо мне – доктора филологических наук, зав. кафедрой современной литературы филфака МГУ Михаила Голубкова. Это в известном смысле коллективный труд семинара по современной российской литературе.
– Какой у вас круг общения? Остались ли друзья юности?
– Я в отношениях с людьми очень консервативен. Если человек какими-то поступками не огорчил меня, что бывало, то я с ним дружу всю жизнь. Общаюсь с теми, с кем мы когда-то ходили в литобъединение, с кем работали в «Московском литераторе» и в «Смене». У меня как раз новых друзей не так много. Я постоянен. И в семейной жизни тоже. Как женился в 1975 году, так и живу с одной женой. Для многих писателей это не характерно. С дочерью Алиной я очень близок. Она сейчас известный блогер, и гораздо более радикальный, чем я. Внуки заканчивают школу, литературных наклонностей я у них пока не вижу.
– Активны ли вы в Интернете, в соцсетях?
– У меня есть сайт, фейсбук, а в соцсетях я не сижу. И вообще считаю, что это дело очень опасное: колоссальный и порой бессмысленный расход времени и умственной энергии. У меня был один очень хороший сотрудник в «Литературной газете», он прекрасно писал. Потом на какое-то время от нас ушёл в интернет-издание. А потом вернулся, но его как подменили. Слова в газету из него не выжмешь. Я сначала никак не мог понять, в чём дело. А потом совершенно случайно выяснил: он целыми днями сидит в Интернете и ежеминутно на всё реагирует в соцсетях, буквально выгорая. Он как журналист на этом закончился.
– Вам чего-то не хватает сейчас в жизни?
– Всегда чего-то не хватает. Мне справедливости не хватает – во всех сферах. Я остро реагирую на социальную несправедливость. Не понимаю, как можно учителям платить копейки, особенно провинциальным, а какой-то клавиатурный клерк в госкорпорации получает огромную зарплату. На Соловках почтальону платят 7 тыс. рублей, а вип-почтмейстер получил годовой бонус 70 миллионов, помимо зарплаты. Я не понимаю, как можно отметить очередной юбилей фанерной эстрадной звезды на уровне национального праздника, а Юрия Бондарева, писателя-фронтовика, забыть поздравить с 95-летием! И такой несправедливости у нас, к сожалению, очень много. В литературе мне тоже не хватает справедливости, я вижу, что абсолютно бездарные тексты обвешивают с ног до головы какими-то премиями, а достойная литература остаётся без внимания. Но время всё расставит по своим местам, я в этом уверен.
Гильгамеш в интернете
– Юрий Михайлович! В интервью в честь Вашего юбилея прежде всего хочется поговорить о Вас, о Вашем творческом пути. Вы человек универсальных дарований, которому подвластны все литературные жанры. Легко ли Вам было в ходе литературного становления переходить от поэзии к прозе, от прозы к публицистике и совмещать всё это с научной работой (написанием диссертации) и редакторской деятельностью? Какое из занятий наиболее «Ваше», Вам по сердцу, чем более всего хотите заниматься в ближайшие годы?
– Вряд ли меня можно назвать человеком универсальных дарований, ведь есть другие образцы, удивительные. Например, журналист газеты «Правда» Егор Гайдар стал экономическим реформатором, а профессиональный комик Владимир Зеленский работает ныне президентом Украины… Мои же способности так или иначе сосредоточены в литературной сфере. Что же касается разнонаправленности, то замечу: все серьёзные литераторы пробовали себя (часто успешно) в самых разных формах и жанрах. Пушкин, Гоголь, Тургенев, Катаев сочиняли и стихи, и прозу, и публицистику, и пьесы, и научные статьи, в разные периоды жизни отдавая предпочтение разным жанрам. Противоречия тут никакого нет. Думаю, композитор, сочиняющий исключительно симфонии, выглядел бы странно. Вполне логично, что молодой поэт Юрий Поляков в 1981 году написал диссертацию о своём ровеснике поэте Георгии Суворове, погибшем при освобождении Эстонии. А редакторской работой занимались в той или иной степени почти все серьёзные литераторы. Пушкин в 1830 году плотно редактировал «Литературную газету», хотя выволочки от Бенкендорфа получал бедняга Дельвиг. Не могу сказать, что и моё 16-летнее пребывание на посту главного редактора «ЛГ» было безоблачным. Переход от одного жанра к другому чаще всего диктуется спецификой темы и задачами, поставленными автором перед собой. Стихи и проза – это отложенное влияние на общество. Публицистика – своего рода «прямой массаж сердца». Думаю, в ближайшие годы, как и в предыдущие, я буду распределять своё усердие между прозой, драматургией и публицистикой.
– Ваши новые книги – в основном публицистика. Пишется ли параллельно художественная проза, или «лета клонят» к суровому гражданскому слогу? В Интернете появилась информация, что Вы пишете сборник рассказов о советском детстве. Какие они будут по настроению? Перекликаются ли с Вашими «советскими» повестями, на которых лично я росла – «Работой над ошибками», «Сто дней до приказа», «Апофегей», «ЧП районного масштаба» и пр.?
– Это ошибочное впечатление. Вероятно, вы следите за новинками русской прозы по коротким спискам «Букера», «Большой книги» или «Ясной поляны», где меня нет по известным причинам. Кстати, я в течение нескольких лет был «академиком» экспертной группы «Большой книги», убедился в том, что это чистой воды лохотрон: на тебя жёстко давят, чтобы ты отдал свой голос, скажем, Прилепину, а не Алексиевич, графоман Леонид Юзефович легко обходит выдающегося прозаика Александра Терехова. В общем, я со скандалом сложил с себя полномочия.
Напомню, что за последние десять лет у меня вышли в свет огромная «ироническая эпопея» «Гипсовый трубач», которую издатели выпускали частями, и два больших романа – «Любовь в эпоху перемен» и «Весёлая жизнь, или Секс в СССР», последний вот уже полгода является лидером продаж, о чём вы тоже, вероятно, не подозреваете. В тот же период появились гораздо меньшие по объёму сборники моей публицистики: «Левиафан и Либерафан», «Перелётная элита», «Желание быть русским», «Босх в помощь!», куда я включил мои статьи и интервью, выходившие в периодике. Так что никакого «побега» из прозы в публицистику не наблюдается.
Я действительно пишу сборник рассказов о советском детстве. В известном смысле стилистически мои рассказы близки к ранним моим повестям, ведь стиль – это человек. Вы и сами можете убедиться, прочитав два рассказа из этого цикла, опубликованные в «ЛГ»: «Пцыроха» и «Брачок». Пролегоменами к новой книге о детстве стали в известной степени главы «Гипсового трубача», посвящённые жизни Кокотова в пионерском лагере. Но вампиров там в отличие от романа Иванова «Пищеблок» в помине нет. Мой жизненный и – не побоюсь этого слова – исторический опыт – диктуют несколько иной взгляд на то время. Кроме того, мне очень не нравится, когда на советскую эпоху возводят напраслину, как та же Людмила Улицкая в своих «детских» сочинениях. Не надо всё-таки свои личные и семейные комплексы объявлять архетипами русской жизни. Да и вообще, если пьеса называется «Русское варенье», это совсем не значит, что она про русских. Если в детстве у тебя были на лице обильные прыщи, и первая любовь по этой причине не задалась, советская власть и КПСС тут ни при чём.
– Несколько лет назад Вы говорили, что готовите новую редакцию знаменитой повести «Сто дней до приказа», куда войдут не пропущенные в своё время советской цензурой страницы и Ваша армейская переписка с любимой. Эта книга вышла? Какую бы сейчас Вы написали повесть об армии? Не было мысли затронуть тенденцию «откупать» или иначе «освобождать» сыновей от армии, активно проявляемую родителями?
– Да, я собирался опубликовать первый, запрещённый военной цензурой вариант «Ста дней…», написанный в 1980 году, но когда разобрал архив и обратился к рукописи, обнаружил, что она действительно нуждалась в доработке, и рекомендации редакторов носили в основном литературный, а не идеологический характер. От редакции к редакции вещь в самом деле становилась лучше, и то, что я убрал из текста казарменный мат, пошло ей на пользу. В конце концов, я отказался от идеи публикации первого варианта. Тем более, что «Сто дней…» были напечатаны в 1987 году в журнале «Юность» у Андрея Дементьева не потому, что я «доработал» текст и убрал «острые места» (они-то как раз остались), а потому что Горбачёв, боясь военного переворота, воспользовался приземлением немца Руста на Красной площади (очень странная история!) и снял всю военную верхушку, включая руководителя военной цензуры. Этим-то в свою очередь и воспользовался Дементьев, поставив непроходную повесть в ноябрьский номер.
То же самое, по сути, произошло и с «Письмами из казармы». Я служил в Олимпийской деревне под Западным Берлином и действительно написал моей жене Наталии более 100 писем. Все они были заботливо сохранены. Но когда я стал готовить их к печати, то понял: для широкого читателя за исключением отдельных мест наша семейная переписка интереса не представляет. А поскольку манией величия я пока, слава богу, не страдаю и не расцениваю каждую свою почеркушку как бесценный артефакт, то благоразумно отказался от идеи публикации. Около десятка писем для наглядности я опубликовал в эссе «Как я был колебателем основ», которое вошло в мой новый сборник эссеистики «Селфи с музой». Эта книга скоро выйдет в издательстве еженедельника «Аргументы недели». Там, кстати, недавно вышел мой публицистический сборник «Быть русским в России». Кого волнует судьба русского народа, рекомендую прочесть. Если же не волнует – лучше не читать.