– Как часто Вы бываете в центре Москвы? Какие Ваши типичные деловые маршруты?
– В Центре я бываю постоянно. Маршруты: Большая Никитская, Кузнецкий мост, Гнездниковский, Тверской бульвар, Старая площадь, Сретенка, Солянка, Чистые пруды…
– Что Вы скажете о тех районах центра, в которых чаще всего бываете? Как они изменились за последнее время?
– Изменились. Во-первых, почти все исторические здания отреставрированы. Даже взялись за жилой дом 18 века по проекту Казакова на углу Большого и Малого Златоустинских переулков, когда-то называвшихся Комсомольскими. Там жили мои родственники, и я в детстве у них часто бывал. А то ведь на историческом доме уже и берёзы стали расти. Сильно изменились дворы, в них стало приятно заходить, а уж о таких детских площадках мы полвека назад даже не мечтали. Расширение тротуаров тоже дело неплохое, но хочу напомнить, что пешеходов в Москве всё-таки больше, чем велосипедистов, а иногда складывается обратное впечатление.
– Вы бываете в местах своего детства и юности? Какие интересные истории случаются?
– Если есть возможность, я бываю там, где прошли мои детство и юность: на Бакунинской улице, в Балакиревском и Переведеновском переулках, где стояла моя 348-я школа, на Спартаковской площади, где был Первомайский дом пионеров, возле Елоховской церкви, там до сих пор в старинном особняке расположена библиотека имени Пушкина, куда я ходил в мальчиком. Недавно в Харитоньевском переулке в здании, где располагался наш райком комсомола, я вдруг обнаружил еврейскую спортивную школу. Дело-то хорошее. Но русской спортивной школы я нигде в Москве ещё не встречал. Может, и не надо российский спорт по национальным квартирам рассовывать? Да и вообще, как теперь определить этническую ориентацию учреждения? Ведь графы «национальность» в паспортах нет. Странная история.
Как-то увидел, что в доме на Маросейке, где я обитал с родителями в первые годы жизни, открылся цветочный магазин. Зашёл, озираюсь. Юная продавщица спрашивает:
– Вы что-то ищете?
– Нет, – отвечаю. – Просто места знакомые.
– В каком смысле?
– Я здесь жил.
– А вы ничего не путаете? До нас тут ателье располагалось.
– Не путаю. Тут задолго до ателье располагалась коммунальная квартира. Наша комнатка без окон вон в той части была.
– Когда же вы здесь жили?
– С 1954-го по 1957-й!
Через пять минут весь коллектив магазина высыпал поглазеть на забредшего к ним советского мамонта.
– Случается ли Вам во время прогулок по центру обнаружить какой-то незнакомый уголок? Вы говорили, что Вам интересны мемориальные квартиры. А какие из них Вас чем-то удивили?
– Иногда натыкаешься на удивительный дом, который раньше не замечал до реставрации. А недавно иду мимо здания консерватории и вижу напротив ворота во двор, захожу и столбенею. Представляете, перед входом в какое-то солидное финансовое учреждение цветёт двухметровый рододендрон с бутонам, величиной с кокос. «А как же зимой?» – спрашиваю охранника, вышедшего покурить. «Минус тридцать пережил!» – с гордостью отвечает тот.
Если прохожу мимо мемориальной квартиры и есть время, обязательно захожу. Недавно иду по Тверскому бульвару в Минкультуры. Звонят из приёмной: заседание откладывается. Вижу мемориальный музей Коненкова, мимо которого хожу лет сорок. Заглядываю. Фантастика. То, что он был гениальным скульптором, это я, конечно, знал. А то, что он являлся нашим чуть ли не резидентом в США и работал вместе с женой по атомному проекту, об этом даже не догадывался. Не проходите мимо мемориальных музеев!
– В статье «Где проспект Ивана Калиты?» Вы писали, что, живя в Балакиревском переулке, заблуждались насчёт того, чьё имя он носит, так как разъясняющих табличек в то время не было. Можно ли сказать, что сейчас с таким вот историческим просвещением стало лучше – появились таблички, QR-коды на стенах? Вы, кстати, когда-нибудь наводили на эти коды смартфон?
– Да, долгие годы я был уверен, что переулок, где я вырос, назван так в честь замечательного композитора. Оказалось, нет, в память о рабочем местной пуговичной фабрики, погибшем на гражданской войне. Кстати, площадь в честь композитора Балакирева появилась в Выхино-Жулебино только в 2017 году. Когда я писал нашумевшую статью «Где проспект Ивана Калиты?», её ещё в помине не было. Возникал вопрос, кто нам дороже: мятежный пуговичник или один из основоположников русской школы музыки? Кстати, большинство проблем, поднятых в той статье, так и не решены до сих пор. «Войковская» как была, так и есть. А проспекта Ивана Калиты, сделавшего Москву центром Русской земли, как не было, так и нет. QR-коды – дело хорошее, познавательное, но мраморные и гранитные доски, по-моему, надёжнее и уважительнее в отношении родной истории и знаменитых людей.
– Что бы Вы хотели изменить в Москве? (Вы много раз говорили о том, что не хватает памятников многим достойным людям и названных в их честь улиц).
– Давно пора создать серьёзную общественную комиссию и привести столичную топонимику, отражающую нашу историю, в соответствии с реальным весом той или иной фигуры. Убирать никого не надо, разве что – проредить: ну куда нам столько Роз Люксембург и Клар Цеткин? А вот добавить необходимо очень многое. Для примера: в столице нет улицы поэта Аполлона Григорьева, почти не отражено в топонимике такое чисто московское культурно-политическое явление, как «славянофильство». С памятниками – беда. Никакой логики. Почему есть памятники Плисецкой, Ростроповичу, Солженицыну, Высоцкому, Бродскому, а Улановой, Свиридову, Леониду Леонову, Рубцову и Фатьянову нет? То же самое с мемориальными досками. До сих пор на знаменитом доме в Лаврушинском переулке, где жили Булгаков, Кассиль, Ильф и Петров, Погодин, Катаев, Казакевич, Федин, Паустовский, Эренбург, Соколов, Пастернак и другие светочи советской литературы, висит лишь мемориальная доска в честь забытого ныне литературоведа, исследователя Горького Ю. Юзовского, пострадавшего во время борьбы с космополитами? Кто объяснит? Никто.
– Случалось ли Вам как-то повлиять на облик и топонимику центра Москвы? Может, Вы на посту редактора «ЛГ» сумели что-то отстоять от сноса или добиться переименования чего-то?
– Да, мы были из тех, кто настоял на возвращении памятника Горькому на площадь Белорусского вокзала. По нашей инициативе повешена мемориальная доска в честь многолетнего редактора «ЛГ» А. Чаковского. Мы помогли нескольким московским музеям, помещения которых приглянулись влиятельным структурам.
– Вас узнают на улицах и в общественных местах? О чём спрашивают, чего желают?
– Чаще всего меня спрашивают, когда выйдет новая книга. Иногда просят передать Владимиру Соловьёву, чтобы он реже перебивал экспертов в студии.
Промежуточный юбилей
– Где Вы будете отмечать день рождения? В 2014 году Ваш юбилей праздновали в атриуме Музея Пушкина. А теперь где?
– Ну, всё-таки 65 лет – юбилей промежуточный. Затем, санкции и кризис взывают к скромности. В этот раз отметим юбилей в Театре сатиры 13 ноября, совместив с закрытием моего фестиваля «Смотрины».
– Есть ли у Вас какие-то традиции празднования?
– Как-то не сложилось. Семья, друзья, товарищи по литературному ремеслу. В последние годы стараюсь совмещать день рождения с какими-то моими театральными свершениями.
– К Вашему юбилею приурочен второй фестиваль «Смотрины». В статье «Драмы прозаика» Вы писали о беззащитности автора в театре («как прохожий в зоне контртеррористической операции»). С режиссёрами-постановщиками этих спектаклей Вы сотрудничали? Только с московскими, или с региональными тоже? Или спектакли оказывались сюрпризом для Вас самого? Кто отбирал театры для участия? Случалось ли Вам отклонить какого-то кандидата, например, потому, что Вам не понравилась интерпретация Вашей пьесы или другие спектакли?
– В театральном искусстве сложился диктат, даже тирания режиссёра. Хорошо, когда он талантлив, а если бездарен? Вообразите, когда целый коллектив оказывается во власти самонадеянного ничтожества? В советские времена и у авторов было больше прав, и режиссёры знали окорот. Партия не дремала. Но у меня, за редким исключением, отношения с постановщиками складывались и складываются нормально. Некоторые постановщики, такие как Пётр Орлов и Павел Карташов, стали моими товарищами и сподвижниками. В фестивале примут участие и московские, и губернские, и даже городские театры: Самара, Рыбинск, Борисоглебск, Иркутск, Пенза… В Москве, кроме МХАТа, свои знаменитые спектакли по моим пьесам сыграют Театр Российской армии и Театр сатиры. Оба спектакля идут там больше десяти лет. К сожалению, в этом году не получилось с театрами из СНГ и дальнего зарубежья. Очень хотели пригласить Бакинский русский театр с прекрасным спектаклем «Халам-бунду» и Белградский сербский театр «Мадлениум» с роскошным «Чемоданчиком». Но, увы, не потянули по бюджету, хотя и за ту субсидию, что выделило нам Министерство культуры, большое спасибо! Почти все спектакли, представленные на фестивале, я видел сам и за их уровень ручаюсь. Исключение – премьера МХАТа, а также «Женщины без границ», специально поставленные народным артистом Олегом Царёвым к фестивалю. Кроме того, мы старались составить афишу так, чтобы зрители могли увидеть на сцене все мои основные пьесы, а их пока девять. Новую, десятую, прочту впервые на публике 2 ноября в театральном центре «Вишнёвый сад», что на Сухаревке.
– Какими были результаты первых «Смотрин», 2015 года? Может, Вы узнали новых режиссёров, с которыми можно сотрудничать, может, поняли, что что-то надо изменить?
– «Смотрины-2015» прошли чрезвычайно успешно. Была хорошая пресса. Аншлаги. Главный вывод, который мы сделали: под приглашённые в Москву театры нужно подбирать зал больше. Бедная Светлана Врагова, руководившая тогда Театром «Модерн», она велела собрать все стулья, чтобы усадить зрителей, оставшихся без места. Билеты были проданы, а ведь надо ещё друзей и журналистов пригласить! Зал «Вишнёвого сада» в два раза больше. Второй вывод: не всем нравится чужой успех. Некоторым моим постановщикам звонили из Москвы некие золотомасочные субстанции и угрожали: «Поедешь на «Смотрины» – про «Маску» забудь!» Некото