10 вопросов юбиляру
1. Какое произведение вы считаете своим magnum opus?
– Я полагаю, это «Гипсовый трубач», но читатели, по моим наблюдениям, считают таковым «Козлёнка в молоке». Количество переизданий (больше тридцати), инсценировки, экранизация и частота цитирования говорят в пользу «Козлёнка…».
2. Есть ли какие-то особенные писательские планы, которые ещё не успели реализоваться?
– Есть: книга о Николае Лескове и сборник рассказов о советском детстве.
3. Как вы относитесь к экранизациям своих произведений? Обижает ли вас, когда режиссёр допускает себе слишком много вольностей?
– На режиссёров не обижаюсь, режиссёр в запуске – это стихия, а на стихийные бедствия обижаться бесполезно. Автор от экранизации выигрывает в любом случае. Если удалась, зритель думает: надо почитать, вдруг первоисточник ещё лучше фильма. Если не удалась, зритель думает: первоисточник-то уж точно лучше, чем кино. И идёт в магазин.
4. Какая, на ваш взгляд, самая удачная экранизация в истории кинематографа?
– «Собачье сердце» Булгакова – Бортко.
5. Кого из ваших героев вы считаете наиболее удачным?
– Если в смысле художественности, то, наверное, это Башмаков из романа «Замыслил я побег…» и Витёк Акашин из «Козлёнка…».
6. Вы пишете пьесы, художественную и документальную прозу, стихи. Какая форма вам ближе?
– Близки все формы, которыми я владею. Дело в том, что род и жанр произведения определяются материалом и внутренней задачей автора. Сюжет пьесы редко можно развить, скажем, в роман и наоборот. Понимаете, даме в бальном платье вы вряд ли предложите станцевать «джигу».
7. Как вы оцениваете состояние современной российской поэзии?
– В конце 1990-х я предложил издательству «ОЛМА-Пресс» проект антологии русской поэзии ХХ века, составленной объективно, без политических и эстетических пристрастий по образцу знаменитой антологии Ежова и Шамурина. И читатель увидел совершенно иную, отличающуюся от привычной картину отечественного Парнаса. С тех пор сборник переиздавался несколько раз. Хороших, тонких поэтов сейчас немало, но они прозябают в тени небольшой группы стихотворцев, не столь талантливых, сколь продвинутых в пиар-технологиях. Если АСТ предложит мне составить антологию русской поэзии конца ХХ – начала ХХI веков, я уверен: читатели благодарно удивятся богатой поэтической реальности современной России.
8. Кого бы вы выделили из современной российской прозы?
– Пожалуй, Владислава Артемьева. «Букер», «Большая книга», «Ясная Поляна» – это, честное слово, какая-то нехудожественная самодеятельность и скукопись.
9. Какую книгу вы бы порекомендовали прочесть каждому?
– Басни Крылова в полном объёме. Очень поучительно.
10. Чем бы вы занимались, если бы в мире не существовало литературы?
– Стал бы изобретателем изящной словесности.
«Можно жертвовать собой ради Отечества, а можно Отечеством ради себя…»
Юрий Михайлович Поляков – один из самых читаемых авторов России, прозаик, публицист, драматург и поэт, чьё творчество вот уже более сорока лет привлекает к себе всеобщее внимание. Ю. М. Поляков – член Союза писателей с 1981 года. Почётный профессор МГОУ.
– Юрий Михайлович, Вы – известный писатель, драматург, до недавнего времени – главный редактор «Литературной газеты». Вот, пожалуй, три темы, которые хотелось бы сегодня обсудить с Вами. Вы как-то сказали, что после 1991 г. в России образовалась «двухобщинная литература». Поясните, пожалуйста, читателю, что это значит и каким образом «двухобщинность» влияет на литературный процесс.
– Тема щекотливая. Проще всего объявить, что наша литература разделилась по национальному признаку: русские и нерусские, чаще евреи. Но всё гораздо сложнее. Переходные и гибридные формы, а также профессиональных перебежчиков туда, где сейчас лучше, я опускаю. Первая община, назовём её по старинке «почвеннической», многочисленная, но малозаметная в информационном пространстве. Она продолжает считать литературное дело частью общенародной жизни, готова служить разумному государству и нести ответственность за сказанное и написанное слово. В этой общине есть свои «фракции». Одни пренебрегают советским опытом, как чуждым, делая исключение для гигантов, вроде Шолохова, Леонова, Твардовского… Другие, напротив, считают, что именно под «серпом и молотом» родная словесность достигла горних высот. Я убеждён: писатель, не испытывающий зависимости от самочувствия своего народа, страны, не связывающий с ними свою человеческую, а также творческую судьбу, это не писатель в нашем, русском понимании слова. Это какой-то иной вид филологической деятельности. Тот, кто не знает этой болезненной связи, даже «присухи», и тем не менее посвятил себя словесному творчеству, отличается от настоящего писателя примерно так же, как кик-боксёр от купца Калашникова.
Вторая община, назовем её «интертекстуальной», не такая уж и многочисленная – особенно в провинции. Сложив «длинные списки» «Букера», «Большой книги», «Национального бестселлера» и «Носа», добавив сотню сетевых самописцев, вы получите почти полный состав общины отечественных «интертекстуалов». Зато они почти монопольно владеют информационным пространством и премиальным тотализатором. Авторы, принадлежащие к этой общине, а среди них есть и талантливые, воспринимают творчество как сугубо личное дело: что-то среднее между мелким семейным бизнесом и альковными изысками, о чём охотно болтают в Сети. Им тоже дорого наше Отечество, но не земное, реальное, а вербальное, так сказать, русская «словосфера». Они Пушкину за талант прощают даже «Клеветников России». В них есть что-то от пассажиров круизного лайнера, даже не подозревающих, что есть ещё и кочегарка с чумазыми матросами. Да и куда идёт судно, им тоже, в сущности, безразлично, главное – при крушении не утонуть вместе с этим гигантским корытом.
Если говорить об идеологии «интертекстуалов», то они чаще всего «подзападники». В отличие от «западников», искренне чающих объевропить российскую цивилизацию, и в отличие от «прозападников», желающих видеть РФ почетным членом НАТО, «подзападники» попросту хотят, чтобы Россия легла под Запад. Я немного огрубляю и спрямляю, но важна суть. Любя русскую «словосферу», «интертекстуалы» относятся к земной жизни Отечества свысока. Так, возвращение Крыма стало для них досадным пятном на репутации русской словесности. Теперь приходится отвечать перед мировым сообществом не только за травлю Пастернака, но и за «вежливых людей».
– Помимо того, что литература наша разделена, разбита на два враждующих лагеря, создаётся впечатление, что её поразил какой-то вирус непрофессионализма. Во всяком случае, при чтении премиальных книг поражаешься отсутствию чувства слова, внутренней логики текста, косноязычию, невежеству. Почему так происходит? Зачем надо издавать такие тексты? Пусть это проекты, пусть издатель продал тираж и сделал хороший гешефт. Но почему всё то же самое нельзя устроить с качественным материалом? Издатель просто не утруждает себя поиском или выбирает для проектов хороших знакомых, или не хочет связываться с людьми талантливыми, поскольку талант своенравен и независим, или есть иные причины?
– И тут всё сложнее. Сочинения советских писателей, даже при отсутствии ощутимого таланта, не опускались ниже определённой планки. Если уж совсем беда, а книга нужна, скажем, по тематическим соображениям, в дело вступал опытный редактор-переписчик. Я помню, как учили и школили наше поколение! Профессиональный уровень писателей, в самом деле, обрушился в начале 90-х. Причины две. Постмодернизм с его принципом «нон-селекции», что на русский язык переводится: «как получится, так и выйдет». Художественность объявили понятием относительным, а слово талант вообще выпало из лексиконов критиков. Но главная причина в другом. Писателей, обладавших большим влиянием на общество и в своём большинстве не принявших разгрома страны, решили потеснить из информационного пространства. Так появились, если пользоваться моей терминологией, ПИПы (персонифицированные издательские проекты), к литературе они отношения не имели, так как давали тексты для торговли обложками, да и представляли собой часто литературные бригады. Кроме того, были созданы различные премии («Букер», «Нацбестселлер», «Большая книга»), которые вылавливали из потока графомании и раскручивали авторов, как правило, ещё не научившихся писать, но обладавших предубеждениями против «совка» и русских. С помощью этих быстро забывающихся имён и вытеснили из общественного сознания настоящих писателей, которые теперь существуют на периферии. А из раскрученных имён, заметьте, почти никто не позволяет себе серьёзных гражданских высказываний. Мне рассказали любопытный эпизод. Покойный Владимир Маканин где-то в 1991 году резко высказался о том, куда либералы ведут страну. Ему объяснили: ещё одна такая выходка, и прекратятся переводы, поездки за рубеж, премии… Больше я не слышал от него ни одного высказывания на общественно-политические темы. В ответ на острые вопросы он лишь мудро улыбался. Что ж, тоже позиция…
– Сегодня много пишут о том, что почти треть граждан нашей страны вообще не читает книг. Был такой плакат 1925 года: «Если книг читать не будешь – скоро грамоту забудешь». На плакате румяная крестьянка в цветастом платке с увлечением читает Джона Рида. То есть в советское время шла пропаганда чтения. Можно ли, используя современные методы, возвратить моду на чтение сегодня, сделать так, чтобы читать вновь стало comme il faut?
– Сегодня гражданин России читает в среднем 4 книги в год. Средний тираж книги сегодня 2 тысячи экземпляров. Книжные магазины закрываются, я иногда приезжаю на премьеру моей пьесы в город и спрашиваю: «А где тут у вас книжный магазин?», чтобы посмотреть, какие мои книги есть в наличие, как выложены. Кстати, либеральная история России Акунина всегда на самом видном месте. А патриотическая история нашего Отечества Шамбарова или отсутствует, или засу