– По поводу всего реалистического театра надо говорить отдельно. А в случае с МХАТ имени Горького выход единственный: Татьяна Доронина должна стать хотя бы полномочным президентом театра, возглавляющим авторитетный художественный совет. Да и помощники ей нужны другие, понимающие своё место. А Боякову с Прилепиным лучше дать на кормление «Гоголь-центр».
– Вы положительно оценили предложение ввести худсоветы в государственных театрах.
– Художественные советы – это наш традиционный культурный институт. Лично мне в моей довольно долгой творческой жизни художественные советы очень помогли. Кстати, в доронинском МХАТе худсовет был и серьёзно влиял на ситуацию. Теперь его нет, а когда я в разговоре с Бояковым поинтересовался, когда же заработает худсовет, он в лице переменился и ответил: никогда, здесь единоначалие…
– Однако я разговаривала с некоторыми режиссёрами, и ни один эту идею не поддержал. Как вы думаете, будет ли она реализована?
– Это потому что худруков приучили считать себя диктаторами, а они всего лишь лидеры творческих коллективов. Но для реального лидерства нужен талант. Если таланта маловато, начинаются диктаторские замашки. Чужого мнения боятся, когда в своём не уверены. У президента Путина, к слову, несколько советов, в одном из них – по культуре – я заседал 14 лет. И Владимир Владимирович не стеснялся советоваться с нами, смертными…
– Как вы относитесь к идее цензуры?
– Слово «цензура» в нашей традиции имеет одиозное значение. Я бы говорил о механизмах принуждения деятелей культуры к ответственности перед обществом.
– Нужна ли альтернативная концепция закона “О культуре” или достаточно существующей?
– Безусловно, нужна. Вариант, подготовленный командой Владимира Толстого, требует серьёзной доработки, да и текст написан как-то не по-русски, хотя Толстой, вроде бы, журфак заканчивал…
– Сегодня некоторые выступающие сетовали на то, что мало отечественных качественных пьес, кто-то отметил, что очень мало детских пьес. Может ли это положение улучшить Совет по современной драматургии при Минкульте, который вы предложили создать?
– Крен в «новую драму» кончился тем, что современных русских пьес, способных удержаться в репертуаре, почти нет. Но моя идея создания такого Совета практической поддержки пока не нашла. Обходимся силами Национальной ассоциации драматургов (НАД), созданной при поддержке Минкультуры.
– Не расскажете о фестивале «Смотрины» и конкурсе «Автора – на сцену!»? Какие задачи призваны решать эти мероприятия?
– С целью продвижения нормальной современной драматургии НАД и ООО «Театральный агент» учредили конкурс «Автора – на сцену!». 17 декабря состоится подведение итогов второго сезона. Десять авторов-победителей получат сертификаты на полмиллиона рублей каждый для постановки своих пьес. А «Смотрины» – мой авторский фестиваль, кстати, единственный в России фестиваль здравствующего драматурга. С 1 по 13 ноября в Москве театры из разных городов играли мои пьесы на сцене «Вишнёвого сада». Зрители принимали очень хорошо.
– Хочу вас поздравить с недавно прошедшим юбилеем. 12 ноября вам исполнилось шестьдесят пять лет. Не поделитесь творческими планами?
– Спасибо. Заканчиваю, точнее, оттачиваю новую пьесу. Называется – «В ожидании сердца». Мне кажется, современный российский театр тоже пребывает в ожидании сердца…
2020
«Если боишься высоты – не надо идти в горы!»
Один из самых популярных современных русских писателей, автор нашумевших повестей и романов, поэт, драматург, публицист, а также активный общественный деятель Юрий Михайлович Поляков – о том, что повлияло на его становление как литератора, о месте литературы и писателей в современной России и о своей гражданской позиции.
– Юрий Михайлович, вы происходите из рабочей семьи, причём семьи вполне технической: отец – электромонтёр, мама – технолог. Почему и как вас, если можно так выразиться, «бросило» в литературу?
– Это особенность советского жизнеустройства, когда, по сути, каждый человек мог реализоваться так, как он хотел, было бы желание. Мне Бог дал литературные способности, а тогдашний уклад давал возможность их развить…
Кстати, при советской власти было нормой, когда многие, в том числе и очень известные в будущем люди не продолжали семейную традицию, а «делали себя сами». Доцент-филолог – сын профессора-филолога, выглядело как-то неприлично. Когда я был молодым писателем, в нашей среде скептически относились к писательским детям, которые пошли в литературу вслед за «предками». И, кстати, в 90 % такой скептицизм оправдывался, потому что у этих ребятам, как правило, настоящего таланта не было, а лишь культурная среда, семейные связи и возможности. Почти никто из них ничего не добился, за редкими исключениями: Татьяна Бек, Михаил Тарковский…
Так что моё решение было абсолютно нормальным для того времени. Сейчас, к сожалению, эта традиция идти своим путём сильно подорвана, а государство сквозь пальцы смотрит на то, как по наследству передаются целые академические институты. Ничем хорошим это не кончится.
– Вы начинали с поэзии. В 1977 году в «Московском комсомольце» была напечатана большая подборка ваших стихов, ещё через несколько лет вышел ваш первый поэтический сборник. А потом поэта победил прозаик, почему?
– Я действительно начинал как поэт, и в Союз писателей вступил как поэт. Моя первая книга стихов «Время прибытия» вышла в 1980 году в «Молодой гвардии» с предисловием Владимира Соколова, замечательного поэта второй половины ХХ века, одного из лучших наших лириков. Затем я издал ещё несколько поэтических книг, широко публиковался в журналах, был лауреатом нескольких премий и стал довольно заметной фигурой в своём поэтическом поколении. Всё это подробно описано в эссе «Как я был поэтом».
Переход с поэзии на прозу – это в общем-то обычный для писателя путь. Становление автора, как правило, начинается с поэтического творчества. Размер и рифма на первых порах помогают начинающему «сбить» языковой материал в художественное высказывание. Обыкновенные стихи проще сочинить, нежели обыкновенную прозу. Но великие стихи пишутся труднее, чем великая проза. Почему? Не знаю… Если мы возьмём крупнейших прозаиков XIX – XX веков, то увидим, что почти все они, за редкими исключениями, начинали как поэты. Это и Пушкин, и Лермонтов, и Бунин, и Набоков, и Солоухин.
Прозаиков, которые не были бы поэтами, практически нет. Другое дело, что одни, начав как поэты, потом переходили на прозу и больше уже никогда не писали стихов. Это, скажем, Алексей Николаевич Толстой. Другие же, как, например, Алексей Константинович Толстой, всю жизнь параллельно писали и стихи, и прозу. Однажды на литературном обеде я поспорил с кем-то на эту тему, и мой оппонент привёл аргумент, что, мол, не у всех так было, вот, например, Лев Толстой никогда не писал стихов. И так случилось, что рядом с нами выпивал литературовед, который занимался творчеством Толстого, он возразил: «Нет, Лев Николаевич Толстой писал стихи, только очень уж плохие». Так я и выиграл этот спор (улыбается).
– Вы учились в Московском областном педагогическом институте, на филфаке, потом была литературная студия при МГК ВЛКСМ и Московской писательской организации. А Литературный институт, кузницу писательских кадров, вы как-то обошли стороной. Почему?
– Да, Литературного института не было в моей жизни. Да и не такая уж это кузница и житница, особенно сегодня. На самом деле большинство крупных писателей советской эпохи, за исключением писателей фронтового поколения, пришли в литературу откуда угодно, но не из Литературного института. А я не попал в этот вуз по вполне понятным причинам, хотя мы с моим другом поэтом Игорем Селезнёвым туда собирались. Но в советские годы существовало правило: тех, кто имеет филологическое образование, в Литинститут не принимать. И когда нам с Игорем пришла в голову идея перевестись в Литературный, нам отказали как студентам-филологам пединститутов. Ведь Литинститут даёт базовое филологическое образование, поэтому, если у тебя уже есть диплом филолога, какой смысл тратить государственные деньги на твоё повторное обучение?
– Но всё же Литературный институт готовил не совсем филологов.
– Литературный институт, если быть точным, готовил «литературных работников широкого профиля»: ты мог стать великим прозаиком (Юрий Бондарев) или поэтом (Николай Рубцов), а мог – мелким редактором и даже цензором. Такие случаи известны. Как во всяком творческом вузе в Литинституте была система семинаров, которые вели мастера – наставники, как крупные, так и не очень крупные писатели, а то и вообще не мастера. С ними студенты осваивали азы творчества. Самый лучший способ понять, что тебе не удаётся, – это выслушать разбор твоих текстов, как сверстниками, так и – в заключение – «гуру». Мозги сразу встают на место, хотя сначала от обиды хочется застрелиться.
Но набор в Литинститут был очень не велик, да и творческий конкурс огромен. Но мудрая советская власть создала в стране массу литературных кружков, объединений, студий, слушатели которых также проходили литературную подготовку, порой мало чем уступавшую Литинституту. Я окончил студию при МГК ВЛКСМ и Московской писательской организации, семинары у нас вели крупнейшие поэты и прозаики – Борис Слуцкий, Юрий Трифонов, Евгений Винокуров, Николай Старшинов, Александр Рекемчук, Вадим Сикорский… На наши семинары приходили даже студенты Литинститута и говорили, что у нас разборы и даже разборки интереснее, полезнее, чем у них на Твербуле. Эта литстудия стала для меня настоящей школой молодого литературного бойца. Дала мне очень многое.
– А почему после школы вы поступили в пединститут?