Нам передали последние распоряжения: не задерживать никого из противников – пусть себе бегут. Даже гражданский аэропорт Ла-Карлота в центре Каракаса не подлежал захвату – мы оставили окно для членов правительства и правительственных чиновников, чтобы они могли свободно удрать на легких самолетах.
Только что я узнал, где должна была взорваться первая бомба. Да уж, о Делоффре не скажешь, что он сморкается в рукав: задумал рвануть ее напротив ворот президентского дворца Мирафлорес. Каково! Звучит как Елисейский! Что касается двух других, то одну собирались взорвать в западной, а вторую – в восточной части Каракаса, чтобы создалось впечатление, что бомбы гремят повсюду. Я улыбнулся, представив себе, какой переполох начнется во дворце.
Большие деревянные ворота не являлись официальным входом во дворец. Они располагались напротив заднего фасада здания, и через них заезжали военные грузовики. Ими пользовались некоторые привилегированные лица, а иногда и сам президент, желая остаться незамеченным.
Сверили часы. Без трех два мы должны были появиться у ворот. Кто-то изнутри их приоткроет на несколько секунд, а в это время шофер квакнет лягушкой – не сам, а с помощью детской игрушки, которая квакает, как настоящая. Это станет сигналом, что мы на месте. Для чего все это делалось? Я не знал, ибо мне никто не объяснял. То ли президентская охрана участвовала в заговоре и должна была арестовать президента Гальегоса, то ли саму охрану должны были быстро нейтрализовать заговорщики, засевшие во дворце. Мне ничего не было известно.
Ясно было только одно: ровно в два часа мне надлежало поджечь бикфордов шнур, ведущий к детонатору газового баллона. Баллон я буду держать между ног. Затем я выброшу его через дверцу машины и с силой подтолкну ногой в сторону ворот. Шнур рассчитан на полторы минуты. Я запалю его от сигары и, как только он вспыхнет, отставлю правую ногу в сторону и открою дверцу, отсчитывая про себя тридцать секунд. При счете «тридцать» пущу баллон по шоссе. Мы прикинули, что на ветру горение шнура усилится и бомба взорвется примерно через сорок секунд.
Хотя наша «конфета» не была начинена картечью, взрыв и без того был жутко опасен, поэтому машина должна была рвануть с места и быстро отъехать на безопасное расстояние. Это дело Виктора, нашего шофера.
Случись поблизости солдат или полицейский, Делоффр отдаст ему приказ отбежать до угла улицы – на этом я настоял. На нем все-таки мундир полковника! И он мне обещал.
Ровно без трех минут два мы затормозили у известных ворот. Доехали без приключений. Остановились у противоположного тротуара. Ни часового, ни полицейского. Прекрасно. Без двух два… Без одной минуты… Два…
Ворота не открывались.
Я был весь в напряжении.
– Пьер, уже два, – сказал я Делоффру.
– Знаю, у меня тоже есть часы.
– Значит, чем-то попахивает.
– Не понимаю, что там происходит. Подождем еще пять минут.
– О’кей.
Два часа две минуты. Ворота резко распахнулись, и из них выскочили солдаты. Они развернулись в цепочку, с карабинами на изготовку. Ясно как божий день, что нас предали.
– Вперед, Пьер! Измена!
Но Делоффра не так-то легко было сдвинуть с места. По-моему, он еще не врубился.
– Ты думаешь? Солдаты на нашей стороне!
Я выхватил наган и приставил дуло к затылку Виктора.
– Жми, иначе пристрелю!
Вместо того чтобы почувствовать резкий бросок машины вперед, стоило только Виктору выжать педаль газа до предела, я услышал совершенно невероятное:
– Hombre, не ты здесь командуешь, а патрон. Что скажешь, патрон?
Вот говно! Повидал я на своем веку ребят с крепкими нервами, но таких, как этот метис, видеть не приходилось!
Я ничего не мог поделать, поскольку солдаты находились всего лишь в трех метрах от нас. Они видели полковничьи звезды на погонах Делоффра и к машине не подходили.
– Пьер, если ты не прикажешь Виктору отчаливать, то я не Виктора остужу, а тебя.
– Малыш, я еще раз тебе говорю: солдаты с нами, – отвечал Пьер, повернувшись ко мне лицом. – Подождем еще немного.
И тогда я увидел, что ноздри у Делоффра припудрены блестящим белым порошком. Я все понял: приятель напичкал себя кокаином. Меня охватил животный страх, именно животный, и я поднес дуло уже к его затылку. Однако Делоффр сказал мне еще более спокойным голосом:
– Сейчас два часа шесть минут, Папи. Еще две минуты – и уезжаем. Нас определенно предали.
Эти сто двадцать секунд показались мне вечностью. Я не спускал глаз с солдат, они тоже наблюдали за нами, особенно те, кто находился ближе. Наконец Делоффр произнес:
– Вперед, Виктор. Спокойно, спокойно. Так, нормально. Не гони.
Фу-у! Каким-то чудом мы выскочили живыми из волчьего капкана. Помнится, через несколько лет на экраны вышел фильм: «Самый длинный день». Можно было бы снять еще один – под названием «Самые длинные восемь минут».
Делоффр приказал шоферу мчаться к городскому мосту, связывающему Эль-Параисо с проспектом Сан-Мартин. Он собирался взорвать бомбу под мостом. По дороге нам повстречались два грузовика с заговорщиками; они не знали, что делать, поскольку не услышали взрыва, назначенного на два часа. Мы объяснили им, что́ происходит и что нас предали. После этого разговора Делоффр переменил решение и распорядился двигать к себе домой, и как можно скорее. Это была грубейшая ошибка: оповещенная полиция, вполне возможно, уже поджидала нас там. Но мы все равно поехали. Помогая Виктору запихать мою бомбу в кофр, я заметил на ней три буквы: П. Р. Д. Я не мог удержаться от смеха, когда Пьер Рене Делоффр принялся рассуждать по этому поводу (оба мы в это время поспешно стаскивали с себя военную форму):
– Не забывай, Папи, каждое опасное дело требует своего вензеля. Эти инициалы – моя визитная карточка для врагов моего друга.
Виктор отогнал машину на стоянку и, разумеется, забыл оставить там ключи. Наши три бомбы полиция обнаружила только спустя три месяца.
Вопрос, ошиваться ли нам у Делоффра, отпал сам собой. Мы разошлись, каждый в свою сторону. Никакой связи с Алехандро. Я отправился прямо в гараж, где помог демонтировать токарный станок да припрятать пять или шесть газовых баллонов. В шесть утра раздался телефонный звонок и таинственный голос возвестил:
– Французы, сматывайтесь по одному в разные стороны. Только Б. Л. остается в гараже. Поняли?
– Кто у телефона?
Трубку повесили.
Переодевшись в женское платье, я сунулся в джип, за рулем которого сидел бывший офицер французского Сопротивления. Я ему оказал кое-какие услуги, когда он приехал в Венесуэлу. Из Каракаса выехали без помех и добрались до Рио-Чико, что в двухстах километрах от столицы, на берегу моря. Здесь я собирался пожить пару месяцев в обществе бывшего капитана, его жены и друзей из Бордо.
Б. Л. арестовали. Пыток не применяли, допрашивали хотя и жестко, но корректно. Когда я узнал об этом, то решил, что режим Гальегоса и Бетанкура не так уж преступен, как мне его расписывали, во всяком случае в отношении нашего дела.
Делоффр, если я не ошибаюсь, в ту же ночь нашел «политическое убежище» в посольстве Никарагуа.
Что касается меня, то я никогда не терял веры в жизнь. Прошла всего неделя, а мы с бывшим капитаном уже водили грузовик, принадлежавший муниципальной фирме «Мосты и шоссейные дороги» в Рио-Чико. Один приятель помог нам выйти на муниципалитет. Зарабатывали двадцать один боливар на двоих и кормили пятерых.
Вот уже два месяца, как я трудился дорожным рабочим, – срок вполне достаточный, чтобы буря, поднятая нашим заговором в Каракасе, улеглась и полиция, отложив в сторону старые дела, обратила свое пристальное внимание на признаки нового, уже зреющего, заговора. Полиция всегда поступает мудро, когда бросает прошлые дела и принимается за настоящие. А мне только того и надо. Про себя я твердо решил, что теперь меня в подобные авантюры и на аркане не затащишь. Одной сыт по горло. Сейчас самое лучшее – жить здесь спокойно со своими друзьями и не высовываться.
Чтобы пополнить наш рацион, я часто, ближе к вечеру, ходил к морю на рыбалку. Сегодня я вытащил огромного robalo, разновидность морского окуня, и принялся чистить его не спеша, прямо на пляже, любуясь чудесным закатом. Красный закат к надежде, Папи! И, несмотря на все неудачи, преследовавшие меня после освобождения, я расхохотался. Да, мне нужна надежда – она поможет мне выжить и победить. Но когда же все-таки мне улыбнется удача? Итак, Папи, подведем итог двухлетнему пребыванию на свободе.
Я не на мели, но и хвастаться нечем: три тысячи боливаров от силы – вот сальдо за два года приключений.
И что же за это время произошло?
Первое: груда золота в Кальяо. Стоит ли о ней горевать? Ведь это не назовешь неудачей – ты сам добровольно отказался от нее во имя спокойной жизни бывших каторжников. Сожалеешь? Нет. Прекрасно. Тогда забудем о тонне золота!
Второе: игра на алмазных приисках. Тебя двадцать раз могли убить за десять тысяч долларов, которых ты и в руках не держал. Вместо тебя умер Жожо, а ты остался в живых. Правда, без гроша в кармане, но зато какое славное приключение! Тебе никогда не забыть напряженности тех ночей, рожи игроков при свете карбидной лампы, невозмутимого и уверенного в себе Жожо. Значит, не о чем и жалеть.
Третье: туннель под банком. Тут все иначе: тогда тебя действительно покинула удача. Но зато целых три месяца ты круглосуточно жил на полную катушку, так сказать, на эмоциональном подъеме, возрастающем с каждым часом. Это уже само по себе здорово. Но не стоит также забывать, что в течение трех месяцев, даже во сне, ты видел себя миллионером и нисколько не сомневался, что станешь им. Неужели это ничего не стоит? Конечно, можно было бы рассчитывать на большее везение, но могло случиться и наоборот. А что, если бы туннель рухнул в тот момент, когда ты находился внутри? Ты бы сдох там, как крыса, или тебя затравили бы, как лису в собственной норе.