Мы с Ритой читали эти письма взахлеб. Бесценные весточки, возвращавшие нас к утраченной когда-то семье. Мы их читали, перечитывали и хранили как настоящую реликвию. Господь и вправду оказался милостив, ибо все мои близкие, без исключения, сохранили любовь ко мне и, несмотря на свое положение в обществе, имели мужество плевать на всех, кто плохо ко мне относился. Они радовались, что я жив, свободен и счастлив. Что уж греха таить, надо иметь смелость жить в жестоком мире, который не так-то легко прощает тем семьям, где вырос преступник. Находятся еще такие гнусные люди, которым ничего не стоит сказать: «Да, знаем мы эту семейку: по ним всем тюрьма плачет».
В тысяча девятьсот пятьдесят третьем году мы продали гостиницу. К этому времени изнуряющая жара нас достала, мы от нее страшно устали. К тому же мы с Ритой склонны к приключениям. В конце концов, у нас не было намерения торчать в Маракайбо до конца своих дней. А еще разнесся слух, что в Венесуэльской Гвиане обнаружили залежи железной руды. Совсем на другом конце страны. Поэтому мы собрались и решили поехать через Каракас, где можно будет осмотреться и оценить обстановку.
Мы выехали рано утром в большой зеленой машине с открытым кузовом, доверху заполненным багажом, оставив позади пять лет спокойного счастья и многочисленных местных и иностранных друзей.
И вот я снова оказался в Каракасе и не узнал город. Полно, не ошиблись ли мы?
Невероятный Перес Хименес к концу правления карманного Фламерича провозгласил себя президентом республики, но еще до того принялся переделывать Каракас, предпринимая все, чтобы превратить колониальный город в типичную ультрасовременную столицу. И все это параллельно с насилием и неслыханной жестокостью как со стороны правительства, так и со стороны оппозиции, действовавшей в подполье. Тогда чуть было не погиб и президент Кальдера (он вступил на пост в тысяча девятьсот семидесятом году), на него было совершено ужасное покушение: в спальню, где он находился с женой и маленьким ребенком, была брошена мощная бомба. Поистине чудом никто из них не пострадал. С необычайной выдержкой и хладнокровием, без крика и паники Кальдера с женой опустились на колени и вознесли молитву Господу за спасение жизни. Это произошло в тысяча девятьсот пятьдесят первом году. Отмечу, что на тот момент Кальдера уже являлся христианским демократом. Он стал им вовсе не вследствие свершившегося чуда, как принято считать.
Но, несмотря на все трудности, которые Пересу Хименесу пришлось преодолеть за время своей диктатуры, он полностью преобразил Каракас и многое другое.
Старая дорога, соединяющая Каракас с аэропортом Майкетия и портом Ла-Гуайра, по-прежнему сохранилась. Но Перес Хименес построил чудесную автостраду, замечательное сооружение с технической точки зрения. Теперь от города до моря можно было промчаться менее чем за четверть часа, а раньше поездка занимала целых два. В квартале Силенсио под руководством архитектора Медины взметнулся в небо комплекс высоченных зданий не хуже небоскребов Нью-Йорка. Через центр города, от одного конца до другого, проложили сногсшибательный проспект в шесть полос, не говоря уже о том, что вся сеть шоссейных дорог была полностью реконструирована и модернизирована. Возведены жилые кварталы для рабочих и среднего класса, что, по сути, явилось образцом градостроительства, и многое-многое другое. Миллионы долларов закружились в шумном вальсе, пробудив страну от многовековой спячки и наполнив ее мощной живой энергией. На Венесуэлу стали смотреть другими глазами, в страну хлынул иностранный капитал и поток специалистов всех профессий. Жизнь совершенно преобразилась, широко распахнулись ворота для иммиграции, приток новой крови задал положительный импульс в развитии страны. На мой взгляд, была допущена лишь одна серьезная ошибка: власти практически не воспользовались наплывом высококлассных иностранных специалистов, чтобы воспитать из молодежи своих инженеров, техников и квалифицированных рабочих.
Остановка в Каракасе позволила мне восстановить связи с друзьями и попытаться выяснить, что стало с Пиколино. Все последние годы я регулярно передавал ему кое-какие деньги через знакомых. Я встретился с одним приятелем, который в тысяча девятьсот пятьдесят втором году вручил от меня Пиколино небольшую сумму. Тогда Пиколино сам попросил у меня денег: он хотел перебраться в Ла-Гуайру, поближе к морю. Я не раз предлагал ему переехать ко мне в Маракайбо, и каждый раз он отвечал, что только в Каракасе есть врачи, которые могут ему помочь. Кажется, у него частично восстановилась речь и заработала правая рука. Но сейчас никто не знал, что с ним стало. Как-то раз его видели в Ла-Гуайре, но потом он словно растворился. Вполне возможно, что Пиколино сел на корабль и уехал во Францию. Как знать! Я все время ругал себя, что не съездил в Каракас и не уговорил его переехать в Маракайбо.
Решено: если мы не найдем в Венесуэльской Гвиане то, что нам надо, то вернемся в Каракас и будем жить в столице. А пока там был знаменитый бум, связанный с разработкой богатейших залежей руды, и генерал Равард, главный архитектор этого бума, вел наступление на девственный лес и бурные полноводные реки, чтобы доказать, что их безграничную мощь можно приручить и усмирить.
И вот мы с Ритой снова сидели в нашей зеленой машине, набитой чемоданами, и катили в столицу штата Боливар – Сьюдад-Боливар, которая стоит на реке Ориноко. Восемь с лишним лет пролетело с тех пор, как я впервые посетил этот очаровательный провинциальный городок с его добрыми и приветливыми жителями.
Ночь провели в гостинице. На следующий день мы едва успели расположиться на террасе за утренним кофе, как перед нами возник какой-то человек. На вид лет пятидесяти, высокий, худощавый и загорелый, на голове маленькая соломенная шляпа. Он смотрел на нас и щурился так, что глаз почти не было видно.
– Либо я рехнулся, либо ты француз и тебя зовут Папийон.
– Ты несдержан на язык, приятель. А что, если моя дама впервые слышит это прозвище?
– Извини, но я был настолько-удивлен, что не заметил, как наговорил глупостей.
– Да ладно, чего уж там. Садись с нами.
Это был мой старый приятель Марсель Б. Разговорились. Он страшно удивился, увидев меня в такой отличной форме и чувствуя, что я твердо стою на ногах. Я не стал отрицать, что мне чертовски повезло. Его же вид говорил об обратном: плохонькая одежонка была красноречивее всяких слов. Я пригласил его позавтракать с нами. Пропустили по нескольку стаканчиков чилийского вина.
– Ох, мадам, разве я всегда был таким, каким вы видите меня сейчас? Я был молод, силен и ничего не боялся. Представьте себе, в свой первый побег я добрался до Канады. И там поступил на службу в конную полицию! Да-да, не больше и не меньше. Надо вам сказать, что я старый кавалерист. Так бы и провел там всю жизнь, если бы однажды не ввязался в драку, в которой один парень напоролся на мой нож. Поверьте, так оно и было, мадам Папийон! Канадец сам наткнулся! Вы мне не верите? Я тогда сразу сообразил, что канадская полиция мне тоже не поверит, и рванул через Соединенные Штаты прямо в Париж. Но там меня выдал какой-то ублюдок. Снова арест и снова каторга, где я и познакомился с вашим мужем. Мы были добрыми приятелями.
– Чем теперь занимаешься, Марсель?
– У меня плантация в Моричале. Выращиваю помидоры.
– Хорошо идут?
– Не очень. Иной раз так затянет все небо облаками, что солнцу даже не пробиться. Знаешь, что оно там, а его не видно. Проникают только какие-то невидимые лучи, которые за несколько часов и губят мои томаты.
– Ничего себе! А почему?
– Загадка природы, приятель. Причины мне неведомы, но результаты знаю хорошо.
– Много здесь наших?
– Десятка два.
– Довольны жизнью?
– Более или менее.
– Ты в чем-нибудь нуждаешься?
– Папи, честное слово, если бы ты сам не спросил, я бы ни за что к тебе не обратился. Но чувствую, что ты на коне, и, да простит меня мадам, хочу попросить тебя о важном одолжении.
У меня тут же мелькнула мысль: «Только бы не загнул сверх меры!»
– Что тебе надо? Говори, Марсель.
– Штаны, пару ботинок да рубашку с галстуком.
– Пойдем. Залезай в машину.
– Твоя? Ну ты даешь, везет тебе, старина.
– Есть немного.
– Когда уезжаешь?
– Сегодня вечером.
– Жаль, а то мог бы подвезти пару новобрачных на своей тачке.
– Какую пару?
– Да, я же не рассказал тебе самого главного! Костюм мне нужен, чтобы пойти на свадьбу к бывшему каторжнику.
– Я с ним знаком?
– Не знаю. Его зовут Матюрет.
– Что?! Что ты сказал? Матюрет?
– Ну да. А что тут особенного? Он что, твой враг?
– Как раз наоборот – друг, да еще какой!
Я просто не мог опомниться! Матюрет! Юный гомик, когда-то он не только помог нам бежать из больницы в Сен-Лоран-дю-Марони, но и прошел с нами на лодке две тысячи километров в открытом океане.
Вопрос с отъездом отпал сам собой. На следующий день мы гуляли на свадьбе Матюрета. Он женился на миловидной мулатке. Ростом она хоть и не вышла, но оказалась очень славной. Мы взяли на себя расходы по устройству церемонии да одели троих детишек, которых молодые уже успели наделать до венца. Это был один из тех редких моментов моей жизни, когда я пожалел о том, что не крещен, а потому не могу быть свидетелем на свадьбе.
Матюрет жил в бедном квартале, и мой автомобиль произвел там настоящий фурор. Правда, у него был свой кирпичный домик, чистенький, с кухней, душем и столовой. Он мне ничего не рассказал о своем втором побеге, я тоже промолчал о своем. Лишь один-единственный раз он коснулся прошлого, и то намеком:
– Если б нам повезло чуточку больше, мы бы вырвались на свободу еще десять лет назад.
– Да, но тогда наши судьбы сложились бы иначе. Я счастлив, Матюрет, думаю, что и ты тоже.
При расставании у меня к горлу подкатил комок. Мы расчувствовались.