– И что ты предлагаешь? – спросила я.
Лия щелкнула выключателем, и блэкаут-шторы медленно опустились, скрывая панорамные окна – и письмена Слоан. Последняя возмущенно пискнула, но Лия не оставила ей возможности возражать.
– Вот что я предлагаю, – сказала она. – Давайте проведем следующие три часа и двадцать семь минут, изо всех сил изображая обычных подростков. – Она плюхнулась на диван между мной и Дином. – Кто хочет поиграть в «две правды и одна ложь»?
– Меня выгнали минимум из четырех частных школ. – Майкл поиграл бровями, а его интонация никак не помогала понять, правда ли то, что он говорит. – Мой любимый фильм – «Дорога домой».
«Это ведь тот, где питомцы потерялись и ищут дорогу домой?» – подумала я.
– И, – выразительно закончил Майкл, – я в деталях обдумываю возможность пробраться в комнату Реддинга сегодня, пока он спит, и выбрить свои инициалы у него на голове.
Три утверждения. Два правдивых. Одно ложное.
– Номер три, – мрачно сказал Дин. – Номер три – ложь.
Майклу было сложно изобразить вредную ухмылку с разбитой губой, но он постарался.
Лия, которая лежала на ковре, вытянувшись на животе, приподнялась на локтях.
– А из скольки частных школ тебя выгнали? – спросила она.
Майкл дал Дину несколько секунд, чтобы осмыслить тот факт, что детектор лжи среагировал на первое из его утверждений.
– Из трех, – сообщил он.
– Раздолбай, – отозвалась она.
– Я не виноват, что Стерлинг и Бриггс меня еще не выгнали. – Майкл провел большим пальцем по краю рассеченной губы, и его глаза странно блеснули. – Я ведь явно обуза. А они умные. Четвертый раз – вопрос времени.
«Лучше спровоцировать кого-то, чтобы тебя отвергли, – подумала я, понимая больше, чем мне хотелось бы, – чем дождаться, пока кто-то примет такое решение сам».
– «Дорога домой». – Дин взглянул на Майкла. – Серьезно?
– Что я могу сказать? – откликнулся тот. – Не могу устоять перед добрыми щеночками и котятами.
– Это кажется статистически маловероятным, – ответила Слоан. Она несколько секунд смотрела на Майкла, потом пожала плечами. – Моя очередь.
Она прикусила нижнюю губу.
– Среднее количество детенышей в одном помете бигля – семь. – Слоан помолчала, потом озвучила второе утверждение. – Слово «шпатель» произошло от греческого слова spathe, которым называли широкий плоский клинок.
Слоан не вполне понимала тонкости игры, но она знала, что ей нужно произнести два верных высказывания и одно неверное. Она сплела руки, лежавшие на коленях. Хотя предыдущие высказывания не были очевидными истинами, теперь было ясно видно, что она собирается соврать. – Человек, который владеет этим казино, – торопливо проговорила она, – не мой отец.
Слоан всю жизнь хранила этот секрет. Она рассказала мне. Она не могла заставить себя сказать остальным – но она могла соврать. Неубедительно, очевидно, в игре, суть которой в том, чтобы замечать ложь.
Я ощутила, как остальных переполняют вопросы – но никто не произнес ни слова.
– Вы должны угадать. – Слоан сглотнула, а потом подняла взгляд. – Должны. Таковы правила.
Майкл легонько пнул ногу Слоан.
– Про биглей неправда?
– Нет, – ответила Слоан. – Это верно.
– Мы знаем. – Я никогда не слышала, чтобы голос Дина звучал так мягко. – Мы знаем, какое из утверждений – ложь, Слоан.
Слоан длинно выдохнула.
– Согласно моим расчетам, сейчас подходящий момент, чтобы кто-нибудь меня обнял.
Дин, сидевший рядом, раскрыл руки, и Слоан прижалась к нему.
– Поднимите руку, если не знали, что Дин любит обниматься, – произнес Майкл, поднимая руку. Лия фыркнула.
– Обнимание завершено. – Слоан отстранилась от Дина. – Две правды и ложь. Теперь очередь следующего, – уверенно произнесла она.
Я подчинилась.
– Меня никогда не гипнотизировали. – Правда. – У меня гибкие суставы. – Ложь. – Я подумала о Слоан, которая обнажила свое сердце. – Полиция нашла тело, которое считают принадлежащим моей матери.
Слоан открылась другим. Я должна была ответить ей тем же – пусть даже Дин и Лия знали и так.
– Я никогда не замечала у тебя никаких физических признаков чрезмерной гибкости, – произнесла Слоан. Ее руки замерли на коленях. – Ох. – Ее накрыло осознание того, что я сказала правду о теле матери, и она запнулась. – Согласно моим расчетам… – начала она, а потом просто бросилась ко мне.
«Можем просто переименовать эту игру в „Две правды, одна ложь и объятия“», – подумала я, но что-то в физическом контакте угрожало целостности той стены, которую я возводила в своем сознании, стены, которая отделяла меня от тьмы.
– Снова моя очередь. – Майкл посмотрел мне в глаза. Я ждала, что он что-то скажет – что-то правдивое, настоящее. – Сочувствую насчет матери. – Правда. Он повернулся к Слоан. – Был бы не прочь ударить твоего отца, если представится случай. – Правда. Потом он откинулся назад, опираясь на основания ладоней. – И я великодушно решил не выбривать свои инициалы на голове Дина.
Дин хмуро взглянул на него.
– Богом клянусь, Таунсенд, если ты…
– Твоя очередь, Лия, – перебила я. Учитывая пугающую способность Лии заставлять любую ложь звучать убедительно, ее раунды были самыми сложными.
Лия задумчиво побарабанила кончиками пальцев по краю кофейного столика. Монотонный ритм заставил меня снова посмотреть на часы. Игра затянулась. Полночь все ближе и ближе.
– Я убила человека, когда мне было девять. – Лия делала то, что умела лучше всего, – отвлекала внимание. – Сейчас я подумываю обрить голову Майкла, пока он спит. И, – закончила она, ничуть не меняя интонации, – я выросла в секте.
Две правды и ложь. Лии удалось захватить наше внимание. К тринадцати годам, перед тем как вступить в программу, Лия оказалась на улице. Я знала, что ее способность лгать оттачивалась в определенной среде – и благоприятной эту среду было не назвать.
Я убила человека, когда мне было девять.
Я выросла в секте.
В комнату вошел Джуд. Я так сосредоточилась на том, что только что сказала Лия – и на попытках разгадать, какое из этих утверждений верно, – что мне понадобилось несколько секунд, чтобы заметить мрачное выражение лица Джуда.
Я посмотрела на часы – минута после полуночи. Шестое января.
«Позвонила Стерлинг», – подумала я. Сердце билось где-то у горла, пальцы внезапно стали липкими от пота.
– Какие новости? – тихо спросил Дин.
Джуд бросил короткий взгляд на Слоан, а потом ответил:
– Никаких.
Глава 26
ФБР продолжало держать под наблюдением Большой банкетный зал «Мэджести». Шестого января – ничего. Седьмого – ничего. Восьмого числа, когда я проснулась, агент Стерлинг была у нас в номере. Они с Дином сидели на кухне и тихо разговаривали. Джуд пек оладьи у плиты. На мгновение мне показалось, будто я снова оказалась в нашем доме в Куантико.
– Кэсси, – сказала агент Стерлинг, заметив, что я топчусь в дверях. – Хорошо. Присядь.
Переводя взгляд со Стерлинг на Дина, я подчинилась. Часть меня ожидала новостей, но другая часть сопоставила то, как агент Стерлинг поздоровалась со мной, ее позу, то, что Джуд поставил перед ней тарелку оладьев, так же как перед Дином и мной.
Вы пришли сюда не потому, что у вас есть новости. Вы пришли сюда потому, что у вас их нет.
– Все еще ничего? – спросила я. – Не понимаю. Даже если Слоан ошиблась насчет места, все равно должно было случиться…
Еще одно убийство. Возможно, несколько убийств.
– Может, я увидел ФБР и отступил, – произнес Дин, принимая точку зрения неизвестного субъекта. – А может, просто научился прятать тела.
– Нет. – Интуиция подсказала ответ до того, как я успела обдумать причины. – Ты не станешь прятать результаты своего труда. Ты хотел, чтобы полиция увидела числа. Ты хотел, чтобы они знали – эти случайности не случайны.
Ты хотел, чтобы мы увидели красоту в том, что ты делаешь. Закономерность. Элегантность.
– Это не просто убийства, – прошептал Дин. – Это перформанс. Искусство.
Я вспомнила Александру Руис, то, как ее волосы расплескались вокруг ее головы на тротуаре; фокусника, обгоревшего до неузнаваемости; старика, пронзенного стрелой. Я вспомнила Камиллу Хольт, ее серую кожу, залитые кровью глаза, раскрытые до невозможности широко.
– Судя по природе преступлений, – голос агента Стерлинг прорвался в мои мысли, – довольно ясно, что мы имеем дело с организованным убийцей. Нападения были спланированы. Тщательно, вплоть до того, что он не попадал в поле зрения камер видеонаблюдения. У нас нет свидетелей. Физические улики ничего не дают. Все, что у нас есть, – это история, которую эти тела рассказывают о человеке, который их убил, – и то, как эта история раскрывается со временем.
Она выложила на столе четыре фотографии.
– Расскажи мне, что ты видишь, – сказала она. Я восприняла ее слова как объявление о начале урока.
Я посмотрела на первое фото. Александра Руис была симпатичной девушкой, ненамного старше меня. Ты тоже думал, что она симпатичная. Ты наблюдал, как она тонет, но не удерживал ее под водой. Ты не оставил следов на ее коже.
– Насилие меня не интересует, – сказал Дин. – Я ни разу не ударил ее. Мне это не понадобилось.
Я продолжила с того места, где он остановился:
– Для тебя важна власть.
– Власть предсказывать, что она делает, – продолжал он.
Я сосредоточилась.
– Власть как возможность влиять на нее. Сбить первую костяшку домино и наблюдать, как падают остальные.
– Все просчитать, – дополнил Дин.
– А что насчет второй жертвы? – спросила Стерлинг. – Для него и это тоже лишь математика?
Я перевела взгляд на второе фото – тело, обгоревшее до неузнаваемости.
– Я его не убивал, – прошептал Дин. – Я подстроил произошедшее, но не я чиркнул спичкой. Я наблюдал.
Ты проводишь много времени наблюдая. Ты знаешь, как устроены люди, и ты их за это презираешь. За то, что они, пусть хотя бы на секунду, могут подумать, что они тебе ровня.