Профессор. Томас Уэсли. Отец Слоан.
Я подошла к Дину и посмотрела на список из-за его плеча. Сосредоточься на этом, Кэсси. Эти имена, это дело.
Не на телефонном звонке. Не на ответе, который я уже знала.
– Одиннадцать лет назад, – сказала я, обращаясь к субъекту вслух и стараясь выкинуть из головы все остальное, – ты перерезал горло девяти жертвам за четыре месяца, с августа по январь.
– Пять лет назад, – ответил Дин, – я сделал это снова. На этот раз я выбрал яд.
Изменяющийся метод с самого начала казался одной из самых странных характеристик убийств в Вегасе. Большинство убийц предпочитают что-то одно – или, если у них нет предпочтительного метода или орудия убийства, действуют, следуя эмоциям. Яд означал убийство без физического контакта – все равно что подстроить несчастный случай, в котором жертва утонет. Перерезать горло, с другой стороны – больше похоже на убийство, когда грудь старика пронзает стрела. И то, и другое не было настолько болезненным, как, например, сжигание заживо.
– Последний раз, когда мы сталкивались с субъектом, который так сильно менял манеру от убийства к убийству, – медленно проговорила я, вспоминая дело, ради которого нам пришлось пойти на контакт с отцом Дина, – оказалось, что субъектов на самом деле несколько.
Дин стиснул зубы, но я положила руку ему на плечо, и он расслабился от моего прикосновения.
– «Мне нужно девять», – сказал Дин через несколько секунд. – «Мне», не «нам».
Как бы сильно ни отличались друг от друга эти четыре убийства, в них было что-то общее. Не только числа на запястьях, не только даты и координаты, но дотошность метода, компульсивное желание превратить каждое убийство в послание.
Это не казалось мне похожим на действия нескольких субъектов – разве что один из них был архитектором всех убийств.
Ты хочешь признания. Ты хочешь быть услышанным.
Послание было на запястьях, послание вырезано на стреле, послание доставила загипнотизированная девушка. Ты не хочешь, чтобы тебя остановили. Но ты хочешь – очень сильно, – чтобы тебя заметили. Ты хочешь превзойти пределы своей жизни. Ты хочешь, чтобы мир знал о твоих деяниях. Ты хочешь быть богом среди людей.
И для этого тебе нужно девять.
– Почему девять? – спросила я. – Что произойдет после девятого?
Дин повторил самую важную часть вопроса.
– Зачем останавливаться?
Зачем он остановился одиннадцать лет назад? Почему остановился после того, как убил Скарлетт Хокинс?
– Мне нужно увидеть материалы, – сказала я Дину.
– Нельзя, ты же знаешь.
– Не про Скарлетт. Другое дело, которое нашла Слоан. Нью-йоркское.
Слоан сидела перед кофейным столиком, держа в руках диск, который нам дал Аарон. Она убрала его в коробку и посмотрела на него. Я интуитивно ощутила, что она думает о Тори и о том, что Аарон сделал для нее.
Она думала – болезненно надеялась, – что, может быть, Аарон все же не был похож на своего отца.
– Слоан, – сказал я, – ты можешь взломать базу ФБР и добыть материалы по нью-йоркскому делу?
Обладая безупречной памятью, Слоан не вполне понимала, зачем заново добывать файл, который она уже читала, но она отложила диск и выполнила мою просьбу. Ее пальцы заплясали над клавиатурой. Через несколько секунд она замерла, несколько раз ударила по клавишам, затем снова замерла.
– Что не так? – спросила я.
– Программа, которую я написала до этого, закончила поиск.
– Дай угадаю, – перебила Лия. – Она нашла дело Найтшейда, на которое мы даже вздохнуть не можем под угрозой изгнания?
– Да, – сказала Слоан. – Нашла.
Лия наклонила голову набок.
– Почему мне кажется, что это не вся правда?
– Потому что, – сказала Слоан, разворачивая ноутбук так, чтобы видно было всем, – нашлось не только это дело.
Глава 42
Поиск Слоан вернул не одно дело. Не два. Не три.
– Сколько их? – спросила я, ощущая, как пересохло горло.
– Начиная с пятидесятых, – ответила Слоан, – примерно дюжина. Все серийные убийства, все не раскрыты.
Я прислонилась к кухонной стойке, вцепившись в ее край.
– И каждый раз девять убийств?
– Я настроила поиск, чтобы он показал все, где больше шести, – сказала Слоан. – Учитывая, что какие-то жертвы могли остаться ненайденными или не связанными с субъектом.
– Но все жертвы в каждом случае были убиты в одну из двадцати семи дат Фибоначчи, которые ты выявила, – сказал Дин.
Слоан кивнула. Не дожидаясь следующих вопросов, она стала просматривать файлы.
– По всей стране, – сообщила она. – Три в Европе. Нож, избиение, яд, поджог – по всей карте.
– Мне нужны фото, – сказала я. – Все, что сможешь найти, из любых файлов, кроме Найтшейда. – Джуд запретил нам подходить к делу Найтшейда. Но остальные…
Все эти жертвы. Все эти семьи…
Мне нужно было что-то сделать. Что бы я ни сделала, этого, скорее всего, будет недостаточно.
– Столько убийств, – сказала я Дину, – за такой давний срок…
– Я понимаю. – Он посмотрел мне в глаза. Отец Дина был одним из самых жестоких серийных убийц нашего времени. Но это превосходило даже его жестокость.
По всему миру в течение шестидесяти лет – вероятность, что мы имеем дело с одним субъектом, таяла с каждой секундой.
– Насколько хороша твоя программа? – спросила Лия у Слоан.
– Она просто возвращает файлы, которые соответствуют заданным параметрам, – ответила Слоан несколько оскорбленным тоном.
– Нет, – сказала Лия. – Какой процент успеха? – Ее лицо было максимально напряжено. – Сколько файлов не хватает?
«Цифры врут, – подумала я, осознавая ход мыслей Лии. – О господи».
Слоан закрыла глаза, ее губы быстро шевелились – она проверяла данные.
– Если учесть количество баз данных, к которым у меня нет доступа, вероятность, с которой оцифровывают старые материалы, роль ФБР в расследованиях серийных убийств за прошедшие годы… – Она слегка покачалась на стуле. – Половина. В лучшем случае я нашла половину дел за период с пятидесятых до настоящего момента.
Почти дюжину серий было сложно представить. Но в два раза больше? Невозможно.
– Сколько? – спросила я. – Сколько всего жертв?
– Минимум? – прошептала Слоан. – Сто восемьдесят девять.
Сто восемьдесят девять тел. Сто восемьдесят девять отнятых жизней. Сто восемьдесят девять семей, которые пережили ту же потерю, что и я. Потеряли то, что потеряла и я.
Сто восемьдесят девять семей, которые так и не получили ответов.
Дин позвонил агенту Стерлинг. Я не могла перестать думать о том, как выглядело лицо Джуда, когда он говорил об убийстве Скарлетт. Я не могла перестать думать о маме, о крови, которой были перепачканы стены гримерной, о всех тех ночах, которые я провела в ожидании звонка из полиции. Они так и не позвонили. Я ждала, а они не позвонили – а когда позвонили, лучше не стало. После того как нашли тело – было ничуть не лучше.
Сто восемьдесят девять.
Это слишком много.
Я не справлюсь.
Но я все равно делала свою работу, потому что для этого здесь и находилась. Такова работа профайлера. Мы проживаем ужасные моменты. Мы погружаемся в них снова, и снова, и снова. Та часть меня, которая позволила мне отложить в долгий ящик мысли о матери, позволит мне сделать и это; но другая часть меня, которая не всегда была способна одолеть воспоминания, понимала, что я за это заплачу.
У профайлинга была своя цена.
Но я готова была платить ее снова и снова, чтобы какому-то еще ребенку не пришлось видеть кровь на стенах, вернувшись домой.
В принтере в номере почти кончились чернила, пока мы печатали фотографии тел – и это только из тех дел, к которым у Слоан был полный доступ.
Когда мы расположили их хронологически, стало ясно несколько вещей. Старые и молодые, мужчины и женщины. Жертвы были самые разные. Не было только детей.
Детей нет. Я хотела ухватиться за это, но не могла.
Следующее, что заметил мой взгляд профайлера, – то, что некоторые группы жертв были однороднее других. В одном деле жертвами становились только женщины с длинными светлыми волосами, в другом были отчетливые признаки того, что убийства совершались при удачных обстоятельствах, без предпочтений в выборе жертвы.
– Несколько убийц. – Дин рассматривал фотографии не больше тридцати секунд, прежде чем это сказать. – И это не только изменения со временем. Даже в близких по времени делах может быть разный почерк.
Для некоторых из вас выбор жертвы принципиально важен. Для других цель может быть любой.
Одиннадцать дел. Одиннадцать разных убийц. Найтшейд не убивал тех, кто погиб в Нью-Йорке. Теперь, в более широком контексте, это было проще заметить. Девять жертв, убитых в даты Фибоначчи. Все остальное – все, что сообщало, кто убийца, – отличалось. Как будто одиннадцать человек переписывали одно и то же предложение снова и снова. Разный почерк, те же слова.
Что тогда с убийцей, который орудует в Вегасе?
– Семь разных способов убивать. – Голос Слоан ворвался в мои мысли. Как и она, я сосчитала. Одну группу жертв задушили. Нью-йоркский убийца перерезал горло; еще один использовал нож, но предпочитал закалывать. Двум группам жертв пронзили сердце – одним металлическим прутом, другим – подвернувшимся под руку предметом. Две группы забивали до смерти. В парижском деле фигурировали жертвы, сгоревшие заживо.
Самое свежее дело – всего два с половиной года назад – было работой субъекта, который вламывался в дома и топил жителей в их собственных ваннах.
И еще были те, кто погибал от яда.
Слоан встала, глядя на фотографии.
– Наименьший промежуток между делами – три года. – Слоан присела и принялась раскладывать фотографии – по одной из каждого дела, для которых они имелись. С той же эффективностью, с какой она расставляла стеклянные фигурки на полке в нашей комнате, она упорядочила их, положив некоторые ближе друг к другу, а некоторые дальше. Она помахала рукой, и Майкл подал ей бумагу.