Ваалан — страница 2 из 44

Испуганный рыбак чуть не сорвался с места. Помедлив, он прикоснулся к шее.

Пульса не было.

Айман тоскливо подумал о своей неудачливой судьбе: поплыл на рыбалку, а привез утопленника! Хорошо хоть, в их трущобах нет властей, некому проверять и задавать странные вопросы. После хаоса, длившегося несколько лет, страна развалилась на несколько независимых анклавов.

И зачем привез его домой? Сбросил бы в воду, и всего делов. А теперь хоронить придется…

Ближайшее христианское кладбище находилось в ста километрах, в деревеньке Леголи. Придется машину просить у дяди Бахрама. Он, конечно, даст, но потом будет доставать просьбами. И сколько раз придется оказать ему ответную услугу?

Уже поднимаясь, рыбак заметил порозовевшее лицо мертвеца. Может, это утреннее солнце? Так рассвет давно миновал. Преодолевая себя, снова дотронулся до шеи: пульс! Пульс был слабый, но ощущался под пальцами хорошо. Не веря своим ощущениям, Айман поспешил в комнату родителей, которые отдыхали после полуденной молитвы.

— Отец, — попросил он, — мне нужна твоя помощь.

Старик, закончив перебирать четки, последовал за сыном. Увидев незнакомца, не сдержал удивления.

— Откуда этот человек?

— Ночью он попался в мои сети, без сознания, но живой. Я привез его, не мог оставить в море…

— Ты правильно сделал, сынок! Всевышний говорит: кто спасет жизнь одного человека, спасает все человечество, кто убьет одного человека — убивает все человечество.

— Но не это самое странное. Минуту назад у него не было пульса, сейчас он прощупывается. Или я ошибаюсь? Посмотри сам, отец.

Старик заскорузлыми руками осторожно нащупал пульс и довольно кивнул:

— Пульс есть, только слабый и редкий. Но, думаю, он выживет. Может, он станет тебе братом, а нам — сыном. Мы так хотели, чтобы ты не был одинок! Может, на старости лет нам послал его сам Творец?

Он вышел из комнаты сына и поспешил к жене, обрадовать ее известием, что у Аймана может появился брат.

Глава 2. Я вернулся

Слышу монотонную речь на незнакомом языке, словно кто-то читает молитву. «Молитва», — слово всплывает в голове, знакомое до боли по восприятию, но абсолютно непонятное по смысловой нагрузке.

Открываю глаза: в комнате полумрак. Небольшое окно напротив меня занавешено, но пропускает достаточно света, чтобы увидеть молодого парня. Он сидит, сложив ноги по-турецки. «По-турецки» — мне тоже ни о чем не говорит, но именно это определение первым приходит в голову. На небольшой подставке перед ним — книга, которую он внимательно читает.

Парень одет в белую длинную рубаху, на голове — маленькая шапочка. Я прикрываю глаза, начинаю различать отдельные слова в его монотонной речи, а через секунду ловлю и весь смысл, когда понимание обрушивается на меня.

— О Аллах, Господь людей, удаляющий болезнь, исцели, Ты — Исцеляющий, и нет целителя, кроме Тебя, исцели же так, чтобы после этого не осталось болезни…

Я открываю глаза. Парень перестает читать и вскакивает на ноги.

— Waad soo kacday! (Ты очнулся!) — так звучит из его уст непонятные мне слова. Видимо, в моих глазах вопрос, потому что с сожалением в голосе он произносит:

— Ma i fahmeysaan? (Ты не понимаешь меня?)

Смотрю на парня. Кто он такой, чего от меня хочет? Я ни слова не понимаю из его речи, лишь догадываюсь, что мне задают вопросы. Странно, ведь молитву-то я понял.

— Где я? — спрашиваю на арабском в свою очередь и теперь вижу непонимание в глазах своего собеседника.

Он, наклонив голову, вслушивается в мой говор и отрицательно качает головой, показывая, что вопрос непонятен. Я повторяю вопрос на английском. На этот раз мне показалось, что вопрос понят.

— Аmerican?

— No it is, — облизываю сухие, потрескавшиеся губы.

Парень подскакивает к кувшину и наливает воду. Осторожно поит меня, приподняв за голову. Стало значительно лучше. Он уходит, показывая знаками, что скоро вернется.

Рассматриваю потолок, крашеный известкой, одинокую лампочку, свисающую на двухжильном проводе. С трудом поворачиваю голову и вижу маленький облезлый шкафчик темно-бордового цвета, без намека дверь. Стоят книги, стопка бумаги. Окно напротив меня небольшое, с деревянной рамой, одна створка открыта, воздух колеблет простенькую занавеску. Дверной проем — справа. У моих ног стоит маленький столик на четырех ножках, на котором кувшин и пиала.

Больше в комнате ничего нет, то, что позади меня, не вижу, запрокинуть голову нет сил и желания. Слышу, как жужжит в комнате муха, и детские крики на улице.

Где я? Кто этот парень? Его лицо мне незнакомо. Вопросов больше, чем ответов. Болит все тело, странно болит. Тянет. Я чувствую его местами, словно комбинезон, одетый в первый раз…

Машинально провожу руку по телу и понимаю, что женской груди НЕТ! Рука стремительно ныряет в промежность, чтобы наконец ощупать то, чем я гордился столько лет.

Я вернулся!!!

Я в своем теле, не в женском, а в своем родимом, по которому так соскучился. Хотелось вскочить и станцевать, физических сил не было, но радости было столько, что я задыхался от переполнявших меня эмоций.

Здесь мой родной, на месте, я так соскучился!

Не в силах сдержать радости, сжимаю свое мужское достоинство, и в это время мое уединение прерывают. Тот самый незнакомый парень в сопровождении старика и совсем молодого парнишки с удивлением смотрят на мои странные рукоблудские действия.

Опомнившись, убираю руку: но в трех парах глаз застыл немой вопрос. Да, конечно, это выглядит странно, но кто не терял, тот не поймет.

— Ты понимаешь язык, на котором я говорю? — старик смотрит на меня в ожидании ответа.

— Да, — киваю я.

— Значит, ты понимаешь арабский, — старик удовлетворенно проводит рукой по куцей бороденке. — Я Шафи Хусейн, преподаватель Таджвида в медресе.

«Медресе — религиозная школа», — всплывает в голове, а слово «таджвид» мне неведомо.

— Кто ты, как тебя зовут? — задает он вопрос.

— Меня зовут Александр, я турист из России. Россия, Москва, Путин! — стараюсь дать максимум информации, чтобы меня поняли.

При слове «Москва» лицо старика прояснилось, и он кивнул:

— Москоу.

Старик переводит мой ответ парню. Все вновь таращатся еще хлеще, видимо решая, верить мне или нет. Парень что-то шепчет на ухо старику, бросая взгляды в мою сторону. После одобрительного кивка ко мне обращаются на английском:

— Как ты оказался в море так далеко от берега?

Пожимаю плечами. Как мне объяснить все случившееся? Лучше немного повалять дурака, пока ситуация не прояснится. Я понятия не имею, кто эти люди и насколько безопасно сейчас раскрывать все карты.

— Тебя выловил в море Айман, — парнишка показывает на того, кто читал молитву и поил меня водой. — Ты почти умер! Он согрел тебя, укутал и привез в свой дом.

— А где я нахожусь? Где этот дом? — перебиваю парня.

— Рас-Хафун, на мысе Хафун, — понимая, что мне это ничего не говорит, парень добавляет: — Сомали, Африка.

Сомали! В голове тревожная мысль, что-то не так с этим Сомали, то ли война, то ли междоусобица, то ли пираты, воспоминания близко, но не могу поймать конец нити, чтобы распутать клубок. Пиратство — не главная проблема этой страны, у них — затянувшийся военный конфликт.

— Есть сигареты? — задаю вопрос парню.

— Нет, но чуть позже принесу, — парнишка переводит мои слова и снова обращается ко мне:

— Когда тебя выловили, ты был одет в военную форму. Ты военный?

— Нет, я экономист. Просто эта одежда была удобной, и я одел ее в пути.

Мой ответ не удовлетворил дотошного парня, это видно по глазам. Тем не менее бригада из старика и парнишки, говорившего по-английски, решила на сегодня прекратить расспросы.

Попрощавшись и пожелав мне скорейшего выздоровления и ясной памяти, парочка ушла. Айман на ломаном английском дает понять, что мне надо поесть, и, ободряюще кивнув, исчезает в дверном проеме.

Он возвращается минут через пятнадцать с глиняной чашкой темно-коричневого цвета и ломтем хлеба. Присев за моей спиной, он приподнимает меня и подтягивает к себе так, что я принимаю полу сидячее положение. Одеяло сползает с меня почти до колен. При виде мужского достоинства, открывшегося моему взору, я чувствую непередаваемую радость, словно увидел близкого мне человека, с которым был разлучен. Никакого сожаления, что женского тела больше нет, с ним одни проблемы.

Возврат в мое родное тело произошел тогда, когда я уже перестал надеяться, когда считал, что придется прожить девушкой оставшуюся жизнь. Интересно, а получила ли хозяйка назад свое тело? И что это за мистика такая: в прошлый раз лег спать парнем, проснулся девушкой. В этот раз потерял сознание в море девушкой, а пришел в себя парнем! И какой очередной сюрприз выкинет судьба? Превратит в животное, умеющее складывать сальдо и подбивать баланс?

Вряд ли дело в колонне в Петре, здесь что-то более серьезное, ведь я не в мире фэнтези нахожусь, чтобы скакать из одного тела в другое.

Настроение портится, когда вспоминаю: Бадр погиб. Это был достойный человек, оставшийся верным Зеноби до конца. Вот бы Бадр испытал шок, увидев меня сейчас! Ни тебе объятий, ни поцелуев, ни чего иного. Но, с другой стороны, мы могли быть классными друзьями… Его смерть меня очень печалила, но осознать ее до конца мешала радость от возвращения в свое тело.

Айман натягивает на меня одеяло, портя этим мое благостное настроение. Он зачерпывает ложкой из чашки и подносит к моим губам, стараясь не пролить.

Первый глоток — и пища, похожая на жидкий суп, проходит по пищеводу, вызывая ужасное чувство голода. Я вытягиваю губы навстречу ложке. Стараясь быстрее принять пищу.

Чашка опустела слишком быстро, а голод только усилился.

— Еще хочу! Очень! — прошу я парня.

Он смотрит на меня с сомнением и, осторожно положив на матрас, уходит, унося посуду. Чувствую, как сжимается желудок, недовольный таким издевательством. Он рычит, как разбуженный дикий зверь, испуская характерные звуки.