абливаться к нагрузкам, сегодня я был в ударе, и первой сдалась девушка, буквально взмолившись на своем языке. Как великодушный победитель я позволил ей сдаться, так как и сам был недалек от поражения.
Третий день был зеркальным отображением двух предыдущих и его можно охарактеризовать всего тремя глаголами — угайя, маин, агибондо — расставленными в порядке убывания кратности применения.
Завтра утром заканчивалось наше сексуальное рабство, и мы, при желании, могли продолжить путь. Но, думаю, реши мы остаться, химба будут только рады. Теперь Африка у меня прочно ассоциировалась со словом «рабство»: едва ступив на ее территорию, стал рабом и даже в дикой саванне попал в рабство к очаровательной красно-медной девушке.
Ночь третьего дня была особенной. Всю инициативу на себя взяла Эну, понимая, что завтра мы можем уйти. Преданно смотря на меня нежным взглядом, она пыталась доставить максимум удовольствия, по мимике определяя моменты, наиболее приятные для меня.
Если мне дома не будет сидеться, я вернусь сюда, чтобы прожить свою жизнь с ней, мне даже хватит знания трех глаголов. Это место, где ценят мужчин и берегут их, потому что тут главное предназначение мужчины — это возможность дать потомство.
Утром Эну принесла мне поесть. Сегодня было мясо, видимо, как поощрение успешно преодолевшим дистанцию сексуального марафона. После завтрака стали подтягиваться и парни, первыми почти одновременно явились Кевин и Пит, чуть позже Нат, а Аймана все не было. Объяснив Эну, что он нужен, послал за ним Вернувшаяся девушка сказала лишь одно слово, вызвавшее взрыв хохота:
— Угайя!
Сам сомалиец появился чрез час и смущенно уселся в стороне, избегая смотреть мне в глаза.
— Айман, так значит, ты нашел здесь муллу?
Он подскочил от моего вопроса и залился краской под оглушительный хохот. Даже сдержанные Кевин и Пит смеялись во весь голос.
Обедали мы вместе с вождем, который поблагодарил нас за время, проведенное в племени. Учитывая, что до темноты мы много не пройдем, вождь предложил остаться на ночь. Предложение было всеми встречено с энтузиазмом. Кевин и Пит сразу ушли на охоту, мы с Натом и Айманом разошлись по своим хижинам, и через пять минут меня тискала ошалевшая Эну, не рассчитывавшая на такой подарок в виде дополнительной ночи. Вот такой «бонус от отеля», купи три ночи, четвертая бесплатно.
Пит и Кевин вернулись очень быстро, неся на жерди крупную антилопу импала, разделанную, уже без шкуры и внутренностей. Узнав, где находится шкура, вождь немедленно послал троих людей за ней и за внутренностями, если их не растащили падальщики. Шкура прибыла в целости, на внутренности уже объявились хозяева. Вечером было мясо, но по вкусу козье мне понравилось больше.
Потом была заключительная ночь любви. Впервые Эну говорила во время секса, говорила непонятно и с плачем, словно расставаясь с любимым. Может, так оно и было, кто поймет женское сердце? Я не смог, даже побывав в женском теле.
Утром Нат всех поднял чуть свет. Нам дали перекусить наши «жены» и даже в дорогу снарядили, по указанию вождя, большим тыквенный сосуд, полный мясом импалы. Тыква досталась Айману как многоженцу, а его винтовка перекочевала на мое плечо.
Тепло попрощавшись, мы двинулись в путь. Пройдя около пятисот метров, я услышал пронзительное:
— Але-е-екс!
Со стороны деревни неслась Эну. «Пожалуйста, только не проси тебя взять с собой», — взмолился я. Сам будучи без документов, тащить с собой сомалийца без документов… Надо мной посольство будет хохотать, завидя девушку в обрывках шкур. И как мне двоих потащить в Россию? Но Эну не хотела со мной, может, просто понимала, что это нереально.
Добежав до нас, она кинулась мне на грудь, а мои товарищи тактично отвернулись. Эну затараторила на своем языке. Ни слова не понимая, я молча смотрел на нее. Взяв мою руку, она положила ее себе на живот в районе пупка.
— Але-е-екс, Але-е-екс, — дважды повторила она, и я понял: она собиралась сказать мне, что так назовет ребенка, в зачатии которого она была уверена.
Эну по моим глазам догадалась, что я ее понял, и просияла. Я поцеловал ее в лоб, подтолкнул в сторону деревни и направился к ожидавшим меня друзьям. Но еще долго, оборачиваясь, я видел ее фигурку, стоявшую на пригорке, пока линия горизонта не скрыла нас друг от друга.
Если вы будете в Южной Африке и увидите метиса с красной кожей и голубыми глазами по имени Алекс, дайте знать, пожалуйста….
Глава 22ю Калахари
Третий день, как мы покинули деревню Эну и шли к границе с Ботсваной. После четырехдневного отдыха в деревне с обильным питьем и сытной пищей, все торопились продолжить путь. Первый день мы, наверное, побили рекорд, двигаясь практически без остановок. Вчера тоже был хороший день, сегодня усталость начала сказываться. Сочные травы саванны стали уступать место полупустынной кустарниковой растительности, встречались красные обширные участки, на которых маленькими клочками росла трава.
Воздух стал суще, душившая ранее влажность уходила, уступая место сухому горячему воздуху, который обжигал носоглотку. Изменился и животный мир. Зебр, жирафов и слонов мы не видели уже вторые сутки. Саванна окончательно уступила место степи, с её бурой жесткой травой, низким ковром покрывавшей землю.
Мы пересекли русло пересохшей реки. В отдельных ямках еще оставались озерца грязной воды, но пить ее было бы опасно. Вода у нас еще оставалось. Кроме бутылок, наполненных в деревне, нам дали два тыквенных сосуда с кожаным ремешком для перебрасывания через плечо. В отличии от бутылок, в них вода практически не нагревалась, и Нат решил, что это стратегический запас, только на крайний случай.
Через три часа мы набрели на небольшую реку, названия которой африканер не знал. Вода была относительно чистой. Фильтруя через ткань рубашки, мы наполнили свои бутылки. Если после грязной озерной выжили, то и эта сойдет.
Мы остановились у группы небольших скал, посреди степи. Деревьев или хвороста не было, но африканер заставил нас собирать высохший помет травоядных животных, который, к слову, горел отлично. Устраиваясь на ночлег, я стал донимать Ната вопросами.
— Нат, сколько примерно до границы?
— Думаю примерно километров сто, сто двадцать, — африканер зевнул.
— Это два или три дня?
— Это может быть и больше, Алекс. Мы на границе пустыни Калахари. Я не бывал в этих местах и не знаю, как идти по пескам. Завтра мы, наверное, уже дойдем до Калахари, — Нат повернулся на бок, давая понять, что разговор окончен.
Пустыня Калахари! Я знал это слово, но в моем представлении это было где-то ближе к Эфиопии или к Судану. При слове «пустыня» у нормального человека возникают негативные эмоции: жара, песок, барханы, отсутствие воды и змеи. Эти проклятые змеи! В арабских пустынях часто встречаются колодцы, караваны. А здесь что? Звери, и только!
Настроение было испорчено капитально, я долго не мог уснуть, думая о осыпающихся песках, отсутствии воды и, конечно, о змеях.
На утро мы доели последнее мясо, что нам дали в дорогу. Перед выходом Нат еще раз провел инструктаж, напоминая о том, что пить воду надо только маленькими глотками и как можно меньше. Оторвав от рубахи широкую полосу, он повязал голову, чтобы избежать теплового удара. Теперь наши рубашки выглядели как широкие женские топики с рваными краями.
— С Богом, — в очередной раз напутствовав, африканер повел нас в путь.
Признаки пустыни появились к обеду. Проплешины песка все чаще встречались на пути, полностью вытесняя растительность.
Каждая пустыня выглядит по-своему: в Иордании они были преимущественно из черного мелкого камня и крупного серого песка. В Саудовской Аравии песок был мелкий, светло-коричневого цвета. В Сомали снова был светло-коричневый камень и коричневатый песок.
Сейчас мы видели песок темно-красного цвета, перемежающийся со светлыми участками. Когда перед нами показались настоящие песчаные барханы, Нат скомандовал привал.
— Остаемся здесь на ночь.
Мы находились в нескольких сотнях метров от первого бархана у единственного встреченного дерева, похожего на акацию. Дерево было полувысохшее: одна половина еще пыталась жить, вторая, давно высохшая, скрипела, несколько веток лежало на земле. Айман, игнорируя колючки, взобрался на акацию и сбил еще несколько высохших ветвей.
На ужин у нас оставался большой кусок грубого козьего сыра. Отщипнув по кусочку, Нат распределил его поровну между нами.
— Костер зажжем только перед сном, ночь будет холодная, — это уже Айман, он лучше знает пустыни, ему и водить хоровод.
Хотя, мне казалось, как может быть холодно, если температура как в сауне? Но сомалиец оказался прав, я проснулся под утро, продрогнув до костей. Костер уже прогорел, но угли еще тлели, правда, хвороста у нас не было. А лезть среди колючек на дерево я не собирался.
Часа через два солнце начало вставать над горизонтом. К этому времени мы уже были в дороге. За сегодняшний день предстояло пересечь больше тридцати километров клина пустыни Калахари, захватившей эту часть ЮАР.
Однако уже к обеду мы выбились из сил, ноги съезжали, упавший оказывался облепленным песком.
— Надо остановиться и переждать жару, — Айман выглядел лучше нас, но даже этот сын пустыни был измотан.
Воткнув винтовки в песок и связав рукавами снятые с себя остатки рубашек, мы получили нечто вроде небольшого навеса, через который солнце все равно проглядывало. Но тень все-таки была. Лежа на горячем песке, укрывшись от прямых солнечных лучей, мы блаженствовали. Вода в бутылках закончилась у всех, кроме Аймана, его остатков хватило по глотку каждому.
Я потянулся к тыкве, но Нат и Айман одновременно перехватили мою руку:
— Нет! Мы не знаем сколько еще по пустыне идти, — Айман после многоженства вообще оборзел, о чем я ему обязательно напомню при подходящем случае.
Конечно, я кривил душой, прекрасно понимая, что сомалиец старается для нас всех. Но злость все равно осталась. Когда солнце начало клониться к горизонту, наш новый командир — развелось их, блядь, как собак! — объявил: