Так вот, с кошечки я и начал свой рассказ о моей поездке в Магадан, где я пробыл всего три дня. Однако они были незабываемы. И опять-таки благодаря кошечке. Так что без нее в этой истории, случившейся в Магадане, я в этом рассказе обойтись не могу…
Итак, год 1989-й, первые числа декабря…
Еще несколько минут назад я спокойно сидел за своим рабочим столом в комнате музыкальной редакции телевидения «Останкино» и думал о будущих передачах моего цикла «ретропесни, ретроисполнители». Как вдруг распахнулась дверь и в комнату влетела – нет, не фея, а девушка незнакомая, но по-телевизионному весьма напористая. Увидев на моем столе телефон, эта почти фея бросилась к нему и, уже подняв трубку и сверля меня синими глазами, спросила: может ли она поговорить по телефону. Отказывать я не собирался – жалко, что ли, – но девушка вдруг добавила: «По межгороду».
А это посторонним было запрещено, и я обязан был ей отказать. И все же, не знаю почему, я спросил:
«А в какой город, милая девушка?» «А вы не откажете, если узнаете?» – сказала девушка, стараясь вложить в свой вопрос немного кокетства – «Нет, говорите». – «Звонить я буду в Магадан», – скромно ответила синеглазая. – «Что?! В Магадан! – не поверил я своим ушам. – А вы Козина знаете?» – «Знаю. Мой муж его лечит, он психотерапевт». Тут уж я подскочил на стуле. «Козин, что – того?» И я сделал известный всем знак, покрутив пальцем вокруг виска. «Нет, не того. У Козина бессонница и сумеречное состояние бывает. Это возрастное, муж считает». – «Понимаете, я хочу снять о нем передачу. Давно хочу. Но концов найти не могу. И тут – вы! Потрясающе!» – «Только вы учтите, он всем отказывает. И в съемках, и даже интервью старается не давать. А телевидение вообще не любит (в те времена во все телевизионные щели лезла попса. А. Г.). Но вы поговорите с ним, я вам дам телефон». – «Хорошо! Спасибо! Буду звонить ему прямо сейчас!» – не унимался я, радуясь своей удаче.
Но Козин со мной был в высшей степени любезен, и сразу, к удивлению моему, пригласил прилететь в Магадан. Ругать телевидение он не стал, может быть, потому, что я назвал ему свои передачи, где исполнялись ретропесни. А может быть, потому, что настроение было хорошим, может быть, в завьюженном магаданском небе показался край солнца, и оно вот-вот повиснет над городом, и начнется полярный день.
Так мне думалось в Москве.
– Когда полетите, не забудьте прихватить с собой бутылочку армянского коньяка, – предупредила синеглазая гостья.
А далее все было как обычно: командировочные – дорога – суточные и так далее. Вот только деньги были необычные: на такую командировку их было выдано много, поэтому я летел один, взяв с собой кинопленку, и ничего и никого более. И не забыл об армянском коньяке, именно он был уважаем Вадимом Алексеевичем. Время было безалкогольное, и если «звезда» закапризничает, то ее можно только коньяком привести в чувство. Это лекарство вполне подходило и к Козину, правда, применять его мне не пришлось.
И вот я в Магадане. Бросив в гостинице легкую сумку, я отправился к Козину по адресу, который мне дала моя неожиданная гостья. Сидя в тот вечер у него дома на Школьном, мы договорились с Козиным о съемке на следующий же день и стали готовить «съемочную» одежду. Я заглянул в гардероб, там болтался старенький облезлый костюмчик, конечно, без знаменитой бриллиантовой звездочки, был на нем какой-то флотский значок. Нужна была рубашка, я увидел всего одну и ту с заштопанным воротником, аккуратно сложенную в полупустом ящике гардероба, где пахло чистым бельем, но никакой другой рубашки там не оказалось.
Разговаривали мы за круглым обеденным столом, он был накрыт порванной скатертью с большим коричневым пятном. Я хотел ее заменить хотя бы на съемке, но другой скатерти, как и рубашки, тоже не оказалось. Выхода не было, пришлось порванное место прикрывать – но чем? В ящике гардероба мне попалось цветное полотенце. Этим полотенцем я и закрыл рваное место на скатерти. Впрочем, многие телезрители поняли, что на столе лежит полотенце, о чем с удивлением написали в своих, тем не менее, благодарственных письмах, высоко оценив почин ТВ, воскресившего для многих поклонников Козина их любимого певца.
А из того, что в кадр не попало, была прежде всего дверь в туалет, которая повисла на петле в проеме, и лежащий в туалете словно труба затонувшего парохода – унитаз!
Все это еще бы ничего. Но вот что мне бросилось в глаза сразу же, как только я переступил порог комнаты. На полу возле ног хозяина появилось животное. Кошкой трудно было назвать это выползшее из-под кресла существо, которое не столько шло, сколько перемещалось ползком, подметая своим мохнатым брюшком пол возле кресла. На подставке стояли в ряд четыре чашки, прикрытые блюдечками. Козин позвал «Чуня! Чунечка, иди сюда, поешь», обойдясь без традиционного «кис-кис!». Кошка медленно поползла на полусогнутых лапах к своей кормушке, этому монументальному сооружению. Козин взял Чунечку на руки и стал поочередно открывать каждую чашку, тыча мордочку Чуни в этот кошачий ресторан, но та мордочку отворачивала, глядя равнодушно на кусочки хлеба, размоченного в молоке, да и вообще на все, что ей предлагалось, а затем тяжело даже не спрыгнула с колен Козина, а скатилась и поползла под кресло. «Она тяжело больна, уже ничего не ест, – подумал я. – А если до завтра не дотянет? Какая там съемка? Мне останется только сесть в самолет и убираться отсюда ко всем чертям в Москву несолоно хлебавши. Но посмотрим, что будет завтра».
А на другой день рано утром в моем номере раздался телефонный звонок. Я только мог догадаться, что звонит великий певец-тенор. Вадим Алексеевич говорил с большим надрывом. Говорил о том, что не давало мне уснуть всю ночь. И судя по всему, не даст спать еще сутки – в самолете я вообще не сплю. Предстоит обратный рейс, это явно. Чувствуя, что гостиничный пол уходит из-под ног, я завопил в трубку: «Вадим Алексеевич, не волнуйтесь, я немедленно привезу доктора». Закончив общение с Козиным, я сразу же позвонил на телевидение и попросил немедленно прислать машину, объяснив, в чем дело.
Магадан грозен морозами и снегопадами, и к счастью для меня – оказался невелик. И уже через несколько минут телевизионный газик, крытый брезентом, привез меня в ветеринарную лечебницу. Было раннее утро. В комнате, где трудились спасатели кошек и собак, были женщины в белоснежных халатах, они сидели все вместе за столом и пили чай. Узнав от меня, кто я и зачем пожаловал сюда, одна из них немедленно поднялась, сказав только одно слово: «Едем». В ее руке появился маленький медицинский чемоданчик. И когда мы сели с ней в машину, с тем же профессиональным спокойствием предупредила: «Я знаю эту кошечку – у нее цирроз печени. Спасти ее нельзя».
Тогда и я честно сказал ей: «Не знаю, что будет дальше, но меня интересует то, что должно быть сегодня вечером, – моя съемка Козина. Пусть это будет цинично, вы уж извините меня, но у меня нет иного выхода – прошу Вас сделать так, чтобы сегодня она была жива. А завтра уж как у медицины получится. Понимаете, я летел сюда не для того, чтобы утешать Вадима Алексеевича, а чтобы снимать его». «Хорошо, – сказала уверенно врач-ветеринар. – Я сделаю все, что возможно». В это время машина подъехала к дому, известному всему Магадану. Женщина взяла чемоданчик и вышла из машины, а я остался ждать ее.
Довольно быстро она вернулась и сообщила мне: «Кошке я сделала укол, и она ожила». Козин был счастлив. По ее рассказу, настолько, что схватил свою Чунечку, стал гладить и целовать, прижимая к себе. Я тоже готов был расцеловать не только кошку, но и доктора. Нужно было срочно звонить Козину и получать от него согласие на съемку. Звонок был сделан из лечебницы, и я услышал счастливый голос Козина и его взволнованное сообщение, что Чуня выпила целую чашку молока.
«Так сегодня съемка будет?» – взволнованно спросил я. «Жду!» – утвердительно ответил мне Козин.
И вечером в квартире Вадима Алексеевича Козина состоялась эта съемка. Дорого обошедшаяся телевидению «Останкино» и немало стоившая мне. От счастья я уже не обращал внимания ни на цветное полотенце на столе, ни на висячую дверь в туалете, ни на заштопанную рубашку на великом певце. Козин пел свои любимые песни: «Женщина – особенное море» и «Я ненавижу в людях ложь», рассказывал о своем полуцыганском детстве, о том, как стал известным певцом, об аресте, об освобождении после окончания срока, о любви к Магадану, с которым не будет расставаться.
Во время съемки комната, где она проходила, нагрелась от осветительного прибора, я остановил ее и предложил Козину прилечь. Он согласился, поблагодарил и вдруг сказал мне: «Отдохнуть-то надо, а то у меня что-то с головой неладно». Я испугался:
– Что случилось, Вадим Алексеевич?
– Понимаешь, – сказал он мне, когда снимали, – я вдруг подумал, а где моя звездочка? А потом вспомнил – да ведь ее отобрали при аресте. Бывает же такое!
Что было после моего возвращения в Москву? Ну, во-первых, большое теленачальство приставило к будущей передаче уже набравшую популярность и ставшую «свадебным генералом» Изабеллу Даниловну Юрьеву. И получилась передача «Два портрета на звуковой дорожке: Вадим Козин и Изабелла Юрьева». Передача пользовалась огромным успехом, ее просили повторять еще и еще. И повторяли не раз и не два по разным каналам телевидения, и однажды пленка была порвана прямо в эфире.
Поток прибывших в Магадан гостей к Козину резко увеличился. Еще до моей передачи к Вадиму Алексеевичу приходили в основном артисты, поэты, приезжавшие в Магадан на гастроли. Затем бросились журналисты. Статьи о Козине появлялись в газетах и журналах. Не обошло его вниманием и столичное телевидение. Уговорил сняться прилипший к нему один известный тогда журналист. Козин нехотя согласился. Ему в те годы было уже глубоко за восемьдесят. И вот поставили его у подъезда собственного дома, напялили на голову малахай, а на ноги валенки. И стоял он у подъезда, что-то напевая под нос, приплясывая и хлопая в ладоши, словно выживший из ума старик. Таким «полудурком» он и появился в одной из передач журналиста. Увидев все это, я подумал: уж не напрасно ли несколько лет назад отобрал я Козина у немощной кошечки, чтобы потом следом за мной в Магадан бросились спекулянты его славой и всенародной любовью?