– По семейному преданию, не только пела, но и музыку сочинила! – отвечает Козин. – И вообще, если бы отец ей петь не запретил в хоре, она бы далеко пошла. Смотрите, какая она была красивая. – И маэстро снимает со стены старинную фотографию, где запечатлена действительно очень красивая светловолосая женщина. – Одно из самых ярких воспоминаний детства – когда мама брала гитару и начинала петь. Но воля мужа для цыганки закон, к тому же дети пошли. Мама очень многим мне в моем становлении помогла, в выборе репертуара тоже…
– Вадим Алексеевич, а вот вы в прошлый раз меня за «Коробейников» упрекали. Но за что, я не совсем вас понял, – спросил Борис Штоколов.
– Так вы там с текстом напутали! Ведь эти стихи, между прочим, Некрасов сочинил, классик. Я тоже иногда в стихи вмешиваюсь, но я никогда не нарушаю смысла. А вы куплеты переставили, и непонятно, что же там у них произошло. А у них, и в этом смысл стиха и этой песни, произошла любовь! А не только он ей бирюзовый перстенек продал. Понятно?
– Понятно! Вадим Алексеевич, а у меня смешной случай произошел. Вот здесь, во Дворце культуры профсоюзов, я выступал. Объявляют первый номер – «Выхожу один я на дорогу». Поднимается занавес, а на сцене два мужика рояль выкатывают. Ну, публика в хохот. А я разозлился, чуть от выступления не отказался.
– Но это же действительно смешно, Борис Тимофеевич! – Козин утирает слезы. – И как же вышли из этого щекотливого положения?
– А я «Осень» спел!
– Ну и молодец, правильно сделали!
В разговор вступает Александр Михайлов:
– А вот у меня в последнее время что-то маловато веселых ситуаций. «Металл», «андеграунд» заполнили эфир. Лучшие из серьезных молодых композиторов с огромным трудом продираются сквозь засилье всяких низкопробных групп, сквозь кампании зачастую просто бессмысленных экспериментов с додекафонией. Эти эксперименты уже на моей памяти продолжаются полвека и, по моему глубокому убеждению, не ведут никуда. Какое-то всеобщее оболванивание! Просто жутко делается, когда видишь толпу фанатов. Подростки так и спрашивают друг друга: «Ты на ком фанатеешь?» Не музыка, а какой-то музыкальный наркотик!
– Об этом можно и нужно говорить, – заметил хозяин, – но сейчас давайте не будем! У меня сегодня праздник – такие гости! Давайте петь! – И маэстро крутнулся на своей табуреточке к инструменту, воздел руки – и… «Осень»!
Ну где еще услышишь такое – Штоколов поет «Осень», Козин аккомпанирует! У Вадима Алексеевича взыграло ретивое, поучил он-таки петь народного артиста Штоколова. Но и у Бориса Тимофеевича ретивое взыграло. Сдерживая свой могучий бас, он затянул «Очи черные». Козин, естественно, подхватил… И пошло! Этакая певческая дуэль. До трех часов ночи из «кельи» поочередно доносились то могучий густой бас, то нежнейший жемчужный тенор, а иногда, и это было особенно красиво, эти голоса сливались в неповторимом дуэте. Я сам себе завидовал. Но ждал очередного козинского сюрприза, без которого он практически никогда не отпускал гостей. И – дождался! Маэстро хитровато прищурился:
– А вот я вам спою совершенно забытый романс, может быть, даже вы его и не помните.
Ни пурпурный рубин, пи аметист лиловый,
Ни наглой белизной сверкающий алмаз
Не подошли бы так к лучистости суровой
Холодных ваших глаз,
Как этот тонко ограненный,
Хранящий тайну темных руд,
Ничьим огнем не опаленный,
В ничто на свете не влюбленный
Темно-зеленый изумруд.
Надо было видеть, в каком благоговейном молчании слушали артисты вдохновенный голос Вадима Козина. Я просто-напросто ушам своим не поверил! «Изумруд»! Жизнь предлагала «окольцовку» очередного своего непредсказуемого сюжета. Эту песню я слышал лишь однажды, на дне рождения моей будущей жены, в 1965 году. Пела песню мама моей будущей супруги, а на гитаре аккомпанировал ей мой будущий тесть. Оба они были артистами, но артистами драматическими, и исполнение романсов было их хобби, что ли. И вот спустя двадцать три года я снова слушал «Изумруд»! «Келья» содрогнулась от аплодисментов.
– Изумительно, – загудел Штоколов, – Вадим Алексеевич, спишите слова! Разрешите мне «Изумруд» разучить и петь!
– Разрешаю, – милостиво сделал маэстро царский подарок. – Только знайте, что этот романс написал Борис Иванович Фомин для Изабеллы Юрьевой, но она его петь не стала – что-то он ей напоминал. А я с ее разрешения пел иногда, очень редко, он был такой полузапрещенный.
«Списал слова» романса и я, и пока писал, а потом читал и перечитывал, все удивлялся: откуда же такое колдовское впечатление от этих, в общем-то, немудреных строчек? А потом понял – от исполнителей все зависит! Два исполнения в моей памяти – дуэт двух немолодых драматических актеров и соло великого певца. И в том, и в другом исполнении – суть и дух романса: завораживающе-щемящее колдовство человеческих чувств, изначальных и вечных. А когда под утро гости все же собрались уходить, Борис Штоколов на прощание сказал:
– Помните у Достоевского – «Мир спасет красота»? Так вот, Вадим Алексеевич, вы всем своим искусством несете людям именно эту красоту. И низкий вам за это поклон, и слава, и честь! Спасибо вам великое!
♦ Валентина Терская[40]:
Я познакомилась с Вадимом Алексеевичем осенью 1988 года, когда с большой группой артистов приехала на празднование 50-летия Магадана. С большим трудом удалось получить у Козина согласие, чтобы мы посетили его. Я, конечно, скрыла, что журналист, и под «прикрытием» Валентины Толкуновой, Давида Ашкенази и Светланы Моргуновой имела счастливую возможность видеть великого певца и беседовать с ним.
Жил Козин в небольшой однокомнатной квартире недалеко от театра. Сугубо холостяцкое жилье. Тогдашняя пенсия в 120 рублей кричала изо всех углов. И это у человека, имя которого гремело на всю страну, пластинки которого приносили государству миллионные доходы.
Давид Ашкенази, Валентина Толкунова и Вадим Козин.1988
Принял нас Вадим Алексеевич весьма сдержанно. Как сейчас помню, на нем была байковая клетчатая рубашка и стоптанные домашние тапочки. Везде – на стульях, столе, диване – лежали груды нот, писем, газет. А на пианино вальяжно возлежал кот, которого Вадим Алексеевич представил нам как Осю. Холодок визита растопил именно Ося. Я как заядлая кошатница сразу завела разговор не о творчестве, а о кошках и невольно почувствовала, что Вадим Алексеевич был мне за это внутренне признателен. Он с упоением принялся рассказывать о своем друге, его нраве и привычках. Сказал, что давно не ездит с концертами, потому что Осю оставить не с кем. Звучало признание трогательно, и, по-моему, кот это тоже понимал и ценил. Потом незаметно наш разговор перешел на музыку, песни и романсы. Вадим Алексеевич постепенно проникся к нам расположением, присел к инструменту и спел свою знаменитую «Осень… Прозрачное утро». И мы увидели не старого, немощного человека, а томного юношу, влюбленного и тоскующего.
Валя Толкунова говорила потом, что для нее этот визит стал рубежным. «После него, – сказала она, – я по-другому вдруг увидела и почувствовала свои собственные песни… Каждая фраза у него обретает свой особый смысл. Интонации играют чуть ли не главную роль в исполнении. А как он поет в свои 85 лет! Слушаешь и забываешь его годы…»
Действительно, это была незабываемая встреча. Однако осадок от нее был и горьким – от неприглядной бедности великого певца. И от явного безразличия к нему сильных мира сего. И нашего бессилия чем-то помочь ему.
Правда, спустя некоторое время Козину дали и более благоустроенное жилье, и добавку к пенсии.
У Вадима Алексеевича образовался огромный архив. Он рассказывал, что к нему приезжали дельцы из Японии, Америки, предлагали продать им архив за большие деньги. Но певец решительно отказался отдавать документы в чужие руки и на деньги не польстился. Хотел, чтобы все осталось в России.
Где теперь все эти материалы и записи, ноты Вадима Алексеевича? Бог ведает. У нас же остались в памяти его чарующий голос, его песни и романсы «Русые косы», «Дружба» («Когда простым и нежным взором») и, конечно, «Осень», которые до сих пор с удовольствием слушают люди не только старшего поколения, но и молодые.
Иногда так и хочется мысленно сказать: «Простите нас, Вадим Алексеевич, за нашу черствость. Но, ей-богу, это не специально, не нарочно, а просто мы такие, какие есть. Мы кланяемся вам, вашей памяти и благодарим, что вы были на нашей русской земле».
Дни рождения певца
День рождения у Вадима Алексеевича проходит по давно устоявшемуся ритуалу Поклонники собираются в театре, в кабинете ответственного секретаря Магаданского отделения Союза театральных деятелей Лолы Афониной, и накрывают стол. Вадим Алексеевич появляется где-то в полдень. Нарядный, подтянутый, праздничный, но и очень капризный. Так, он почему-то невзлюбил журналистов, и в 1991 году среди гостей были только я и мой коллега Юрий Иванов. У нас была причина обязательно попасть на этот день рождения. Дело в том, что как раз 21 марта на сессии Магаданского горсовета решался вопрос о присвоении Вадиму Алексеевичу Козину звания «Почетный гражданин города Магадана», и мы, естественно, хотели первыми зафиксировать это событие. Поэтому вооружились не только магнитофонами, но и видеокамерой.
– Раньше меня надо было снимать! Я теперь уже старик! И зачем так много цветов, вы что, хоронить меня пришли? Сколько раз говорил: не надо мне цветов, принесете их на могилу!
Но потом неожиданно сменил гнев на милость:
– Ладно, так уж и быть, – снимайте. А я вот вам письмо покажу, специально принес, только сегодня получил.
Письмо действительно было необычное. Даша, пятилетняя поклонница из Ростова-на-Дону, не только написала: «Дядя Козин! Вы очень хорошо поете. Я вас нарисовала. Спойте мне песенку!» – но и цветными карандашами запечатлела у микрофона молодого, жгучего, очень волосатого брюнета. Дашенька, наверное, только так и представляла себе певцов.