Похоже, что старшая дочь Надежда знала и понимала гораздо больше, чем бабушка.
— Я переживала, когда он стал ходить на Куликово Поле, но никто не ожидал, что это может закончиться такой бойней. В тот день я его видела. Я накануне попросила ключи от его «бунгало» — мы там хотели с друзьями собраться в выходные. Папа позвонил, сказал: ключи нашел, заезжай ко мне на работу. Я опаздываю, прибегаю: он мне ключи и зарплату свою дает со словами: «Если все будет хорошо, потом отдашь, а нет — бабушке передай». Он был такой растерянный и такой напряженный, что я даже забыла про ключ. А он все время с кем-то по телефону разговаривает: «Куда ехать?» А я не понимаю ничего: «Ты куда?» Отвечает: «Я еду в город: там „эти“ приехали. Представляешь, на Дерибасовской брусчатку разбирают». Я слышала, что он хотел на Куликово Поле ехать, проверить, как там, а его отговаривали… Но его все равно невозможно было остановить, даже уговорами. При всей доброте и мягкости он был очень принципиальным. Если ему казалось, что он владеет большей информацией, он будет очень твердо настаивать на своем. Встречу, впрочем, он с кем-то назначил не на Куликовом Поле, а в другом месте, а я должна была ему перезвонить и рассказать, как этот переулочек найти. Я была уверена, что они в этом переулочке и всё будет хорошо. Он всё спешил: «Пока-пока!» Когда я провожала его на маршрутку, он сказал такую фразу: «Там же храм, они же могут напасть на храм!» Звонит через десять минут, напоминает про ключ. Договорились завтра встретиться. Я телевизор не смотрю и не могла понять, что происходит. Пришла домой, посмотрела карту и тут же ему перезвонила. Была уверена, что он пойдет туда, подробно продиктовала маршрут. А сама включила онлайн-трансляцию с этих улиц. В голове как-то не укладывалось, что там может пролиться кровь… По телевидению показывали Куликово Поле, там разворачивалась драма, и меня прямо тянуло смотреть, не выключала, хотя была уверена, что папы там быть не должно…
— За четыре часа до гибели мы с ним разговаривали по телефону, — говорит Владимир Одинцов. — Он рассказал, что его, как члена православной дружины, попросили прийти в палаточный лагерь для защиты икон, так как идут агрессивные фанаты. И он пошел…
— Он поехал на Куликово Поле к своей «православной палатке», — рассказывает Александр Мании, — защищать церковную атрибутику — иконы, свечи. Потому что если бы «Правый сектор» туда пришел, всё бы было уничтожено. Иконы спасли: он тогда позвонил своей маме и сообщил, что их забрали…
А вот как считает Людмила Манина:
— Вадик — не самоубийца! Он православный, верующий человек, и когда туда ехал, то думал, что он в безопасности. Поэтому и маме так сказал…
Если задать вопрос, кому и чем выгодна гражданская война на Украине, ответ будет достаточно прост. Во-первых, тем «зарубежным силам», которые всё и организовали ради своих геополитических интересов; во-вторых, нынешнему киевскому режиму, который, подавив сопротивление, сможет долго-долго управлять покорной и безгласной страной в свое удовольствие; в третьих, всем этим «боевикам», что преследуют свой «гешефт» и даже получают подлое садистское удовольствие. Правда, последним не следует забывать о печальной судьбе Эрнста Рёма и его штурмовиков, которые были уничтожены в 1934 году — вскоре после того, как привели фюрера к власти…
Украинские «штурмовики» (если перечислять все местные и «понаехавшие» организации, то несложно ошибиться — некоторые уже категорически открещиваются от своих сомнительных «подвигов»; так что будем использовать этот привычный термин, который еще может оказаться пророческим в отношении их «светлого будущего») окончательно показали свое истинное лицо в Одессе 2 мая 2014 года. В тот день, после 15.30, произошло их столкновение со сторонниками федерализации Украины на Греческой площади; где-то к девятнадцати часам «штурмовики» добрались до Куликова Поля, где разгромили и сожгли палатки лагеря — безоружные люди, в нем находившиеся, устремились в Дом профсоюзов. Вроде бы это было не совсем спонтанное решение. Нам уточнили:
— На Куликовом Поле свидетели говорят: крепкие молодые ребята настойчиво предлагали всем зайти в Дом профсоюзов и укрыться от «заварушки»…
Решение казалось вполне логичным — большой и надежный дом советской постройки — но кто бы знал, что это была подлая провокация и что здание станет смертельной ловушкой!
Александр Манин рассказывает:
— Вадик позвонил Надежде Дмитриевне из Дома профсоюзов, постарался ее успокоить: «Мама, не волнуйся! Мы в безопасности». И буквально через полчаса эту самую «безопасность» забросали бутылками с зажигательной смесью. Но с мамой он перед смертью поговорил…
По дороге на Куликово Поле Вадим около восемнадцати часов позвонил и самому Александру. Сказал, что едет туда, а потом говорит: «Слушай, мы, наверное, завтра не встретимся!» Встреча эта была запланирована давно, все ее ждали, и Манин удивленно спросил — почему? «В городе идет такая бойня, что, скорее всего, тут у нас введут или комендантский час, или вообще военное положение». — «Да ну, перестань!» — усомнился Александр. Однако Вадим был прав — они так и не встретились.
О том, что произошло в одесском Доме профсоюзов написано много, однако более всего хотелось бы прочитать обвинительное заключение международного трибунала. Пока же, к сожалению, вопросов гораздо больше, чем ответов. Поэтому, прежде чем сказать несколько слов о Вадиме Негатурове, приведем фрагмент из рассказа одного из участников событий. Рассказ его начинается с того, что он укрылся в забаррикадированном кабинете, в то время как «штурмовики» устраивали в коридоре пожар: — …из двери пошел какой-то дым. Его хорошо было видно. Дым был черный. Я его вдохнул пару раз и сразу вырубило кислород — не могу дышать. Ни запаха, ничего — просто отрубило дыхание. Я сразу назад, из дыма выскочил, но дышать не мог… Только через минуту удалось вздохнуть. Понял, что от этого дыма нужно держаться подальше. В тот момент вырубился свет — это было самое страшное. Страшно то, что ориентацию теряешь, не видно вообще ничего. Пока я сообразил, достал мобильный, врубил подсветку — опять попал в этот газ. Но тут я увидел стенку и дверной проем и прошел в кабинет. Нас там оказалось четыре человека. Дышать невозможно — надо открыть окно. А там стол, компьютер, проход к окну небольшой, и человек, который уже был в этом кабинете, стоял у окна и пытался его открыть… Я открыл вторую створку, но дышать мы все равно не можем. Мы вылезли на подоконник и, только находясь полностью снаружи, смогли дышать. Но в нас сразу полетели камни. И я этому, который со мной, говорю, что надо тех двоих, которые с нами, тоже сюда. Мы только внутрь развернулись, шаг один, а дышать уже невозможно. Мне повезло, рядом валялась тряпка, перед подоконником. Я закрыл лицо и через тряпку дышать получилось. Тяжело, но можно. Мы увидели парня, он уже не соображал ничего. Я его схватил и потащил на подоконник. А подоконник маленький, два-три человека поместятся вплотную… С самого начала ни жара, ничего такого не было. Тепло было, но не жар. Нас в окно выгонял не пожар, не огонь, а именно запах газа. Мы начали орать: «Пацаны, мы горим!» На что нам орали снизу: «Ну, и горите там!» На подоконник мы вылезли, ребят положили рядом, они начали приходить в себя. К тому моменту вроде прекратили кидать камни, но мы видели, что с другой стороны что-то начинается. Пару раз я пытался внутрь войти, думали, может, там кто еще, кроме этих двух пацанов, но я даже до двери не дополз. А потом начался жар, терпеть можно, но снаружи. А это третий этаж, высокое старое советское здание. Сначала думал, что прыгать придется — но там же асфальт… Тут жар начал спадать. Решили сидеть на карнизе. Потом под окна подтащили конструкцию. Адекватные орали: «Держитесь!» Неадекватные: «Прыгайте, суки, или горите!» Эта конструкция достает до второго этажа. В нее еще попасть надо. А пожарных не пустили, как я потом выяснил. Говорят, что одного даже ранили. Потом кто-то притащил пожарную лестницу с крюком, нам ее передали. Я ее закрепил за кусок рамы, не знал, удержится она или нет. Своим весом лег, говорю всем: «Слезайте, я буду держать!» Парни сначала боялись, но потом полезли. Они молодые, лет двадцать пять, один первым слез, так его там сразу стали бить — под стенку отвели, и человек двенадцать прижали, одни держали, другие били. Следующий слез, что с ним стало, не знаю. Последний пацан отказался, я его пытался уговорить, но он сказал: «Не полезу, лучше тут останусь!» Так что он держал лестницу, а я спустился…
Уточняем на всякий случай — всё вышеописанное происходило в центре Европы в начале XXI столетия.
Вроде бы Вадим сумел сориентироваться довольно быстро и выпрыгнул из окна горящего здания… Те, кто прыгал из окон позже, пострадали сильнее. Кажется, на кадрах, выложенных в Интернете, даже увидели, как он прыгает из окна и потом его несут к врачам, — но, понятно, ошибиться очень легко. А затем врачей со спасателями оттеснили, и людям, выбирающимся из горящего Дома профсоюзов, они помочь уже не могли…
Надежда, дочь Вадима, рассказала, что смотрела по телевизору прямой репортаж с Куликова Поля. Вот продолжение ее рассказа:
— Вижу весь этот ужас, тут звонит мне мой дядя, который живет далеко и звонит нечасто, и сообщает: позвонили моей сестре Ксюше из «скорой помощи» — папу везут в больницу, в ожоговое отделение. Он был в сознании и смог продиктовать медсестре номер ее домашнего телефона — мобильные номера в памяти никто не держит. Мобильник его был выключен. Больница в двух кварталах от моего дома. Я сразу собралась и бегом. В больнице суета, неизвестность. Долгое ожидание, сказали только, что ожоги второй и третьей степени, пятьдесят четыре процента тела обожжено — в основном конечности и спина, немного голова. Как мне потом говорила доктор, с такими травмами можно было выжить. Но он глотнул горючего яда, и внутри всё было обожжено… Начался отек легких… Ничего не зная, я долго ходила по приемному покою, в реанимацию не пускали. Я каждого человека в белом халате хватала за руку и спрашивала о папе. Никто ничего не мог ответить. А потом уже доктор вышла и сказала: «Всё!» А я думаю, может, — ошибка, может, — не он. Раненых же очень много, везут и везут. Они все черные, обгоревшие… И врачей много приезжало — всех срочно вызвали.