Она закрыла глаза. Ей казалось, что Борис не соблюдает никаких правил движения, пролетает на красный свет! Она вцепилась в сиденье, закусила верхнюю губу. Только бы не столкнуться, только бы не врезаться в кого-нибудь. Она представляла, как сзади Антон тоже жмет на педаль газа, чертыхается, трясется от злобы. Его отвергли, им пренебрегли. Она снова пыталась стащить с пальца кольцо, но суставы у нее опухли, кольцо едва вращалось.
Поднялись к Красноказарменной, впереди показались решетки Лефортовского парка. Борис сбавил скорость.
– Не волнуйся, – услышала она его спокойный голос. – Мы оторвались от него. Еще немного, и мы на месте. Вот и Старая Басманная. Приехали.
Дом стоял в глубине двора, железная дверь открывалась с помощью кодового замка. Они прошли полутемный коридор и оказались в светлой уютной комнате с кожаной мебелью – приемная. В ней строгие белые стены, на них картины, у стены столик на колесиках, на полу ворсистый ковер. Уютно.
Борис усадил ее на диван, дал журнал и отправился на кухню готовить ужин. Минут через десять он появился перед ней в белом переднике, в правой руке щипящая сковородка. Над ней два ярко-красных лобстера.
– Вот, приготовил в микроволновке. Любишь дары моря?
– Конечно, – она улыбнулась. – Я давно не ела лобстеров.
– Я их тоже очень люблю. Нежнейшее мясо. А к ним предлагаю белое вино.
На столе появилась сервировка. Рита наблюдала за ловкими движениями Бориса и удивлялась тому, как все он быстро и красиво оформил. Прирожденный повар. Да и вел себя как настоящий джентльмен, только перчаток не хватало. И когда зажег свечи и наполнил бокалы, то встал и представился официально:
– Борис Тушин, медицинский работник в третьем поколении, бывший врач-стоматолог, а теперь практикующий психиатр. В честь божественной леди, очаровательной Маргариты Амуровой, устраиваю ужин.
– Откуда ты узнал мою девичью фамилию? – удивилась она.
– Я же психиатр, профессия предполагает знание глубин человеческих переживаний, а уж что касается твоей родословной, то достаточно прочитать твою книгу. – Он положил на стол книгу в блестящей суперобложке, наклонил голову и улыбнулся. – Ты в предисловии писала, что придворная дама в царевом Петербурге графиня Софья Амурова, которая кокетничала с Калиостро, была твоя прапрапрабабка, так ведь?
– Да.
– Это все для рекламы?
– Отчасти.
– Кто-то подсказал или сама догадалась?
– Сама.
– Фамилия Амурова очень красивая, артистическая и тебе подходит. Я рассуждал так: если ты разойдешься с Коноваловым, то непременно возьмешь себе фамилию Амурова. И все будет, как в книге. Прав я?
– Как в воду глядел, – Рита вздохнула. – Ты же психиатр. Но пока я все же Коновалова.
– Но это, насколько я понял, ненадолго? – он прищурился.
Она улыбнулась, отпила немного и откинулась назад. Борис поставил диск. Зазвучал хор плененных хебреев из оперы Верди «Набукко». И от звуков этой торжественной и печальной музыки Рите захотелось плакать. Вот и она, как пленный, руки за спиной, на глазах повязка, бредет неизвестно куда.
– Я хочу предложить тебе руку и сердце, Рита, – сквозь хор голосов услышала она голос Бориса. – Это самый надежный способ избавить себя от посягательств твоих недругов. Мы с тобой знакомы с института. Мне очень хочется быть с тобой. Тебе нельзя оставаться в одиночестве. Это губительно. Согласись.
Она не ожидала этого вопроса, широко раскрыла глаза. Подняла голову, смотрела на него, и у нее невольно вырвалось:
– Ты это серьезно?
– Очень.
– Зачем это тебе?
– Чтобы вместе делать будущее.
– А ты не очень спешишь?
– Нет. Наоборот. Скажи, а рубиновое кольцо от него?
– Да, – с трудом произнесла Рита.
– Странно он себя ведет.
Борис потянулся к ней, взял ее левую руку, погладил и случайно нажал на кольцо. Рита вскрикнула, отвела руку Бориса. И вдруг как ужаленная вскочила с кресла и подбежала к окну.
– Что случилось? – Борис в недоумении поднялся следом.
– Погаси свет! – выкрикнула она и показала на лампу.
Он протянул руку к стене и нажал на выключатель. В комнате стало темно.
– Теперь подойди сюда, – шепотом сказала ему Рита.
Он подошел, обнял ее за плечи, стал всматриваться в окно. Во дворе горели два неярких огня от стоявшего джипа. В этот момент Рита отчетливо поняла, что зря поддалась искушению и взяла кольцо у Антона. Теперь ситуация становилась далеко не безобидной. Антон видел ее вместе с Борисом, выследил и знает, где она находится. Как ей быть? Где скрыться от него?
…Она открыла глаза. Боже, что это было? Целый сон промелькнул перед ней. Она потрясла головой, прогоняя остатки наваждения, сделала еще несколько пассов и вот теперь почувствовала, как освободилась от какого-то давящего груза, дышать стало легче. Надо возвращаться к Свете и Джону. Она остановилась у двери в комнату. Прислушалась. Молодые вроде не ссорились.
– А мы тебя заждались, – недовольно протянула Света, когда она открыла дверь и вошла в комнату. – Посмотри на время, уже без четверти двенадцать, – она сидела на подлокотнике кресла рядом с Джоном.
Рита поступила правильно, что оставила их на некоторое время вдвоем. Между ними, похоже, мир восстановился. Джон гладил Светину руку. Оба улыбались. Рита показала карты Таро. Колода новая, нетронутая.
– Может, не стоит? – она посмотрела на Свету.
– Стоит, стоит, – тотчас засуетилась та и освободила столик. – Давай, раскладывай.
Рита вытащила колоду из коробочки, стала тасовать. Семьдесят восемь штук. Карты замелькали в ее руках, и с каждой секундой их полет делался все быстрее, быстрее. То они превращались в растянутую гармошку, то сыпались дугообразным веером из одной руки в другую. Джон засмотрелся, щелкнул пальцами, произнес только «Master!» и погасил люстру – горел торшер.
За окном давно уже стемнело. Рита выкинула на зеленое сукно все двадцать две карты Старших Арканов. Особой любви к ним не испытывала, слишком сложная наука, и очень большой риск сделать ошибку.
Светка с противоположной стороны стола склонила голову. Рита обратила внимание на ее руки. На зеленом сукне отчетливо выделялись бледные тонкие пальцы с красными ногтями. На безымянном пальце левой руки горел кроваво-красный рубин. Какой он яркий, прямо глаза режет. Где достал его Джон? Вещь старинная. Неужели на распродаже у Антона? Рубин давно используется у магов, в Индии он называется корунд, а в России – яхонт. Особенность этого камня в том, что он может хранить чужие заклинания. Рита знала об этом и не любила рубины.
Она вспомнила фотографию за зеркалом. Ее так и подмывало спросить: кто эта женщина? Что знает о ней Света?
– Ну что? Что ты молчишь? – нетерпеливо спросила Света. – Все хорошо? – Она убрала руки со стола.
Джон вышел из комнаты, женщины же углубились в карты, ничего вокруг не замечая.
– Все хорошо, – Рита вздохнула. – Дальняя дорога выпадает тебе, – тихо сказала она, подняла голову и посмотрела на подругу: – Теплый прием ожидает тебя на туманном Альбионе. Потом потекут будни и начнется тоска по дому, – она замолчала – больше обманывать не решалась. Карты, как и зеркало, говорили ей обратное. Неудачная дорога, возможно, болезнь, затем обрыв… Теплый прием? На него и намека не было. Колесница покатилась, но в обратном направлении. Еще ее смущала карта «Падающая башня». Она падает от удара молнии. Вместе с ней падают два человека. Башня означала крушение лжи. А потом… Потом, очень возможно, заточение в казенном доме. Далеко от центра. И будет стремление вырваться на свободу. Любой ценой. Вплоть до сумасшествия, до самоубийства. Карты «Повешенный» и перевернутая «Влюбленная пара» стояли у нее перед глазами.
– Рита, ты чего задумалась? – раздался прямо над ухом шепот Светы.
– Пытаюсь разгадать.
– Ну и как?
– Пока все хорошо.
Она вздохнула. Не могла понять, почему так выпали карты. Сразу смешала их, чтобы не зародить подозрения у Светы. Сказала только:
– Все будет, как и в прошлый раз. Приедешь, тебя встретят, обласкают. Начнется будничная жизнь. Та, о которой ты мечтала. Лондон, Вестминстер, Трафальгарская площадь, Пикадилли, двухместный «Ягуар», загородная вилла… – она снова натянуто улыбнулась.
– И подземная тюрьма Данджен?
– Не говори ерунду. Тюрьмы не будет, – сердито оборвала ее Рита. Плохо скрываемая нервозность подруги ей не понравилась.
Джон сидел на кухне, листал журнал. Гадание его не интересовало. У него свои проблемы. Света выказывает ему отчаянное сопротивление, дерзит. Он немного отпил виски. В тот день, когда она уехала к нотариусу, у него появилась уйма свободного времени. Можно было в спокойной обстановке осмотреть квартиру, прицениться к мебели. Была бы его воля, он бы всю эту рухлядь выбросил на помойку, но для Светы она священна как память о родителях. У нее отец был прокурор.
Джон размышлял. С материальной точки от этой женитьбы он только выигрывал. Триста тысяч долларов были бы существенной прибавкой к его пошатнувшемуся бизнесу. Но его беспокоил вопрос: чем Света будет заниматься в Лондоне, в Москве? Сумеет ли она, как он, часами до одури сидеть у компьютера, выбирать данные по каталогам, искать фирмы, предлагать на выбор образцы тканей, звонить, снова и снова предлагать, слушать отказы, вежливо воспринимать их. Британия – это не Россия. Там не принимают поведения не по правилам. Надолго ли ее хватит? Будет ли она покладистой супругой, исполнительной и полезной работницей? В этом он теперь сомневался. Ее чрезмерная эмоциональность, порывистость вначале подкупали, а теперь действовали на нервы. Хотелось иметь возле себя более уравновешенного человека. К тому же у Светы какая-то маниакальная вера в сверхъестественное, мистическое. Это и есть болезнь русской души?
…В тот день он решил обследовать темную комнату. Ему ее никто не показывал, но ее никогда не запирали. Почему не войти, не посмотреть? Разве это преступление? В конце концов, они собираются стать мужем и женой. У них все общее.