«Это была просто сноска внизу»[362], – вспоминает она. Имя запомнилось ей не только потому, что она его не знала, но и потому, что она почти никогда не видела в этой сфере женщин, кроме доктора Джонс. «Доктор Джорджанна, мой врач, была настоящим пионером, – говорит она. – И поэтому узнать еще об одной женщине, которая занималась этими передовыми технологиями, было восхитительно».
Позже она нашла информацию о Мириам в интернете и узнала о том, какой путь та прошла к слиянию яйцеклетки и сперматозоида. Эта история напомнила ей о том, через что пришлось пройти ее родителям, чтобы зачать ребенка: даже к концу 1970-х никто не знал, какой протокол лучше всего подойдет для соединения яйцеклетки и сперматозоида. Все десять пар в экспериментальной клинике ЭКО Джонсов проходили через несколько разных протоколов с использованием разных форм гормональной стимуляции в надежде, что один из них сработает. «Мои родители всегда говорят, что чувствуют себя так, будто выиграли в лотерею, – говорит она. – Им просто повезло, что именно их комбинация сработала». Именно так описала бы свое достижение и Мириам.
Чтобы увидеть работу всей жизни Мириам Менкин, вам нужно заполнить анкету, где спрашивается, предъявляли ли вам официальные обвинения в преступлении сексуального характера, были ли вы когда-либо осуждены за уголовное преступление и являетесь ли вы гражданином США. Если вы ответите правильно, то сможете попасть в пристройку Форест-Глен, закрытую базу армии США площадью 55 га в зеленом мэрилендском пригороде Сильвер-Спринг. Здесь находится Национальный музей здоровья и медицины, бежевое здание с матовыми окнами в брутальном стиле. В числе разнообразных и порой вызывающих болезненные чувства экспонатов – скелет Эйбл, макаки-резуса, которую одной из первых приматов отправили в космос, и артефакты, оставшиеся после убийства президента Авраама Линкольна, в том числе фрагменты его черепа, окровавленные рукава рубашки его врача и свинцовая пуля, пробившая его мозг.
Эта военная организация прибыла, чтобы заполучить исторические эмбрионы Мириам окольным путем. В 1930-х Институт Карнеги участвовал в гонке вооружений. Во время Первой мировой войны его отдел эмбриологии поставил перед собой задачу изучить самые ранние этапы жизни, создав обширную коллекцию эмбрионов человека и приматов, чтобы конкурировать с европейцами. По мере развития технологии микроскопии и методов фиксации образцов Карнеги возглавил гонку за получение все более молодых эмбрионов[363]. Лидеры состязания особенно стремились получить их в течение первых двух месяцев после зачатия, чтобы помочь науке восполнить пробелы в знаниях об этой скрытой ранее стадии развития. Путь оплодотворенной яйцеклетки, когда-то окутанный тайной, предстояло скоро открыть[364], [365].
Сделать это можно было через дружественных гинекологов. Здесь сыграл ключевую роль Джон Рок, выдающийся эксперт по фертильности своего времени. В 1938 году он и его коллега доктор Хертиг запустили «исследование эмбрионов» – поддерживаемую Карнеги охоту на эмбрионов самых ранних стадий. В качестве его помощницы Мириам вела записи об овуляции женщин, которым была назначена гистерэктомия. Вместе с Роком и Хертигом Мириам помогла Институту Карнеги заполучить 34 эмбриона самых ранних стадий, представляющих первые 17 дней жизни. Их изображения стали первой в мире демонстрацией раннего развития человека: художники час за часом воссоздавали путь оплодотворенной яйцеклетки на бумаге.
В конце концов один из самых интересных экземпляров они получили благодаря другому проекту Мириам. Это было «исследование яйцеклетки», стремление объединить сперматозоид и яйцеклетку вне тела. Ей это удалось в 1944 году, и Хертиг лично доставил ее образцы самолетом в Балтимор, где они были исследованы и занесены в каталог как образцы Карнеги 8260 и 8500.1. Достижения Мириам, застывшие на стадии деления в возрасте восьми или девяти дней, стали самыми молодыми экземплярами в Институте Карнеги.
Сегодня образцы Карнеги 8260 и 8500.1 можно найти в приземистом складском здании кремового цвета через дорогу от Национального музея здоровья и медицины. Они расположены внутри передвижных книжных полок из белого металла, на которых находятся и гипсовые модели эмбрионов 1920-х, и срезы человеческого мозга, сохранившиеся в стекле. Большинство образцов здесь названы в честь врача, который их достал[366]: например, яйцеклетка Миллера или яйцеклетка Рока – Хертига. Но на этикетке Мириам написано только Proctor ovum 1. В официальной каталожной форме ее имя не упоминается. На нем только написано: «Яйцо с разрезами, представленное лаборатории Карнеги доктором Роком», а в качестве донора указан Рок.
«Этот экземпляр самый ранний»[367], – говорит Элизабет Локетт, отвечающая за коллекцию анатомии развития, достает предметные стекла из деревянной коробки и помещает их на предметный столик микроскопа.
Локетт смотрит в микроскоп и регулирует предметное стекло под линзой. «Где это пятно?» – говорит она. Аппарат жужжит, выставляя четырехкратное увеличение, затем десятикратное. По сравнению с инструментом, которым она пользуется для просмотра, образец древний. Среда, использовавшаяся для его фиксации, со временем пожелтела, этикетка побурела и отслоилась. Наконец в поле зрения появляется шаровидная розовая масса: яйцеклетка из двух клеток, похожая на две яичницы, соединенные посередине. Окрашенные в розовый и фиолетовый цвета, клетки были пойманы в процессе деления и зажаты внутри блестящей оболочки. Это самая ранняя стадия оплодотворенной яйцеклетки, известная как стадия 1 по Карнеги. Образец видал виды. На стекле детрит. Цвет немного потускнел. Внутренности клеток размыты, будто вы смотрите сквозь неверно подобранные очки.
Но в 1944 году этот слайд представлял собой подвиг, никогда ранее не совершавшийся наукой, – достижение, которое заставило великие умы Карнеги ахнуть от восторга. «Мы очень взволнованны и хотим увидеть срезы», – написал один ученый из Института Карнеги Року 12 июля 1944 года после того, как Мириам прислала ему фотографии и подробное описание эмбрионов. Они были детищем Рока и Хертига, ученых, стоявших за проектом. Но женщина, которая создала их, – умный и настойчивый исследователь Мириам Менкин – признания почти не получила.
Неведом, поскольку никем не иском,
Но слышен, чуть слышен в тиши
Меж гребней двух волн.
Глава 6. Сила. Яичники
Джон Тилли не собирался переделывать яичники. Он просто хотел понять, как они стареют и в конце концов перестают работать. Тогда, в начале 2000-х, Тилли был подающим надежды ученым-репродуктологом из нового центра женского здоровья при Массачусетской больнице общего профиля в Бостоне, где он руководил связанной с Гарвардом лабораторией, занимавшейся отмиранием зародышевых клеток в яичниках.
Он знал, что яичники выполняют одну из самых сложных функций в организме. Сначала они розовые и гладкие, размером с два помидора черри. В период полового созревания всплеск гормонов пробуждает спящие внутри них яйцеклетки. С этого момента они – надежные рабочие лошадки, раздувшиеся до размера двух кумкватов и координирующие работу фабрики яйцеклеток на всех стадиях их жизни: ожидания, роста, разрыва, умирания. Каждый раз, когда они выделяют яйцеклетку, им приходится залечивать кратер и начинать заново, зарабатывая новый шрам. Как сердце, они со временем закаляются.
К менопаузе эта динамичная деятельность по большей части прекращается. Вот почему для Тилли эти две миндалевидные железы – ключи к общему здоровью женщины, как пара канареек в угольной шахте женского старения. «Почему мы стареем?[368] – спрашивает Тилли. – У женщин этот процесс тесно связан с яичниками. И в отличие от большинства других тканей тела, яичники стареют намного раньше всего остального».
Понимание того, как стареют яичники, может стать ключом к замедлению процесса. Если бы можно было увеличить продолжительность жизни яичников, женщины могли бы вести более здоровый образ жизни после лучевой терапии и других методов лечения рака яичников. Возможно, они даже смогли бы предотвратить некоторые проблемы, связанные с менопаузой, включая остеопороз, сердечные заболевания и деменцию. Чтобы понять этот процесс, лаборатория Тилли сосредоточилась на яйцевом фолликуле, функциональной единице яичника, и на том, какие факторы приводят к его гибели. Яйцеклетки созревают и умирают на протяжении всей жизни, но Тилли обнаружил, что они увядают не случайным образом[369]. Их смерть запрограммирована генетически: каждый фолликул содержит генетический план собственного уничтожения[370].
«Моей лабораторией была смерть», – говорит он.
Если бы можно было взломать эту программу, думал он, то мы бы замедлили процесс старения, немного продлевая жизнь яйцеклеток, а следовательно, и яичников.
Начав свои эксперименты, он стал получать результаты, которые были… противоречивыми. В одном из них его научный сотрудник доктор Томоко Канеко-Таруи подвергала самок мышей химиотерапии, чтобы убить их яйцеклетки. Позже, исследуя их яичники, она обнаружила, что количество яйцеклеток резко сократилось. Но затем они начали расти снова. Так не должно было быть. Она снова повторила эксперимент со своим коллегой по постдокторантуре доктором Джошуа Джонсоном и получила тот же результат. Ученые проконсультировались с остальными сотрудниками лаборатории, пытаясь понять, не допустили ли они техническую ошибку. «Мы снова и снова получали странные результаты», – говорит Тилли.