Учитывая свой опыт, Бауэрс понимает пациентов лучше большинства врачей. «После операции они испытывают облегчение, – говорит она. – Они наконец-то чувствуют, что их тело и душа едины»[553]. Но когда ее спрашивают, помогает ли в работе личный опыт, она предпочитает подчеркивать именно обширный опыт работы гинекологом и акушером. «Это гораздо важнее, чем моя трансгендерная история, – сказала она в фильме «Тринидад». – Это просто интересная деталь. Но дело в том, что я, во-первых, художник, во-вторых, хирург, в-третьих, гинеколог, и только в-восьмых – трансгендер».
Ее навыки привлекли внимание и за пределами трансгендерного сообщества. В 2007 году Бауэрс позвонил директор Clitoraid, некоммерческой организации, обучавшей хирургов-добровольцев операциям по восстановлению клитора женщинам, у которых остались шрамы после обрезания. Учитывая ее опыт в создании и реконструкции гениталий, они приглашали ее на должность главного хирурга. Для Бауэрс это было несложно. Она поехала в Париж, чтобы поучиться новой технике у доктора Пьера Фолдеса, и сама обучила более двадцати хирургов. Она узнала, что клитор – это намного больше, чем она думала, и стала лучше понимать, насколько схожи мужские и женские половые органы.
Август 2019 года. Мы сидим в ее консультационном кабинете в калифорнийском Берлингейме. Бауэрс только что вернулась из своей ежегодной поездки в Найроби, где провела операции по восстановлению клитора у 65 женщин. Для демонстрации она достает ярко-розовую анатомическую модель клитора из карандашницы на своем столе. Модель узнаваема сразу: она выглядит точно так же, как та, что стоит на столе доктора Гады Хатем. Как и Хатем, Бауэрс с ее помощью показывает своим пациентам, подвергшимся калечащим операциям на гениталиях, их истинную анатомию и вызывает у них удивление тем, сколько нетронутой эректильной ткани у них еще есть. «У каждой цисгендерной женщины есть 3–5 см клитора перед лобковой костью», – говорит она мне. При большинстве форм обрезания женских половых органов «удаляют менее 3 %».
Бауэрс проводит прямую параллель между своей работой с этими пациентками и своими операциями по подтверждению пола. «Живя в трансгендерном сообществе вместе с этими женщинами, я предлагаю единственное, что, по моему мнению, поддерживает нас, – сказала она на лекции на TEDx в 2017 году, – и это надежда»[554].
Впервые Роксанн Юбер летела на самолете в июне 2019 года. Это был первый день «месяца гордости», и она летела со своей девушкой Элль из Денвера в Сан-Франциско, чтобы пройти операцию по подтверждению пола у Бауэрс. Обычно 46-летняя Роксанн, управляющая агентством недвижимости из Колорадо-Спрингс, с длинными каштановыми волосами и в очках в металлической оправе, везде ездит за рулем: ей нравится, что так она может все контролировать. Но когда она почувствовала, как самолет разгоняется и взлетает (у нее перехватило дух, возникло ощущение невесомости), она расслабилась. После трех лет ожидания она была готова вверить себя скальпелю Бауэрс.
– Это мой единственный шанс[555], – сказала она. – Для меня это смысл жизни. Мой шанс стать полноценной личностью.
Двумя днями позже, на предоперационной консультации в Берлингейме, Бауэрс спросила Роксанн, когда та впервые почувствовала, что ей приписывают не тот пол. Роксанн вспомнила, как слонялась по дому в маминых туфлях на каблуках и пробовала помаду Avon, когда ей было около четырех-пяти лет. Вскоре ее дедушка, ветеран Второй мировой войны, положил этому конец. «В юном возрасте из меня выбили мое настоящее “я”, – сказала она мне позже. – И я надолго спрятала его глубоко внутри. Они говорили мне, кем я должна быть, и я пыталась соответствовать». Десятилетиями она жила как мужчина, с густыми каштановыми усами и любовью к шаолиньским боевым искусствам. В 25 лет вступила в брак с женщиной, осела, появился ребенок.
Но это всегда казалось неправильным. И в 40 лет до нее дошло: она – женщина. «Я понятия не имела, как буду выглядеть, когда начинала процесс, мне было все равно, – говорит она. – Я подумала: не знаю, стану ли я красивой, как буду выглядеть, но я буду собой. А все остальное неважно». Она принимала гормоны – комбинацию эстрадиола (форма эстрогена, также используемая в гормональной терапии при менопаузе) и спиронолактона (блокатор андрогенов, снижающий рост волос на теле и способствующий росту груди). Она сменила гардероб с мешковатых джинсов и футболок на струящиеся юбки и блузки. Она начала встречаться с мужчинами, а позже и с женщиной, Элль. Однажды она посмотрела в зеркало и наконец узнала себя.
У Роксанн гендерная дисфория, которая в «Диагностическом и статистическом руководстве по психическим расстройствам» (DSM-5) определяется как «расстройство, которое может сопровождать несоответствие между ощущаемым или выражаемым полом и предписанным при рождении»[556]. Однако это отстраненное определение мало дает для понимания того, что значит жить с этим. Роксанн сравнивает это с зубной болью, которая никогда не проходит. Иногда этот зуд отходит на второй план, но она всегда чувствует себя немного не в своей тарелке. В других случаях она ощущает болезненный дискомфорт. Например, когда ночью переодевается в пижаму. Каждый раз, когда вступает в сексуальную близость. Когда она в душе и случайно смотрит на себя.
– А как бы вы сейчас описали свою гендерную принадлежность? – спросила Бауэрс, печатавшая заметки на черном планшете.
Роксанн не колебалась:
– Я стопроцентная женщина.
Она сложила руки на коленях и посмотрела на свои ногти. Они были миндалевидной формы и окрашены в мерцающий персиковый цвет, кроме тех, что на безымянных пальцах: те были бордовыми. Когда она только начала переход, ногти были основным способом ее самовыражения. В тот момент на работе она еще представлялась мужчиной, ее называли «мертвым» именем (данным ей при рождении и не используемым), и это напоминало удар под дых. Но как бы плохо ни шли дела, она могла посмотреть на руки и увидеть доказательство того, что ее гендерная принадлежность под контролем. «Они по-прежнему мой якорь», – говорит она. Сегодня она называет их «мусором», вряд ли отвечающим ее стандартам, но это ее уже не так сильно беспокоит. Теперь это не единственный способ самовыражения.
– «Женщина», и все? – спросила Бауэрс, отрываясь от экрана.
– Да. Именно та, кем я и должна была быть всегда.
Три дня спустя, утром в день операции, Роксанн торжествующе вскинула вверх кулак. Было 07:30, и она стояла у больницы Миллс-Пенинсула, фасада с мерцающими голубыми и серебристыми окнами, блестевшими на утреннем солнце. «Мы здесь», – прошептала она.
Роксанн никогда до конца не верила, что этот момент наступит. Помимо трехлетнего ожидания, огромным препятствием были финансы. К счастью, саму операцию покрыла ее медицинская страховка. Но ей все равно пришлось оплатить дополнительные расходы в размере 2500 долларов на авиабилеты, еду, доплаты и аренду жилья на период реабилитации. Лазерная и электроэпиляция на тысячи долларов опустошили ее сбережения почти до нуля. Элль, механик, с января работала в двух веломагазинах, чтобы помочь осуществить эту поездку. Кроме того, им еще нужно было накопить достаточно денег на такую же операцию для Элль, которая тоже трансгендер.
Не каждому трансгендеру нужна операция на половых органах, чтобы чувствовать себя в своем теле как дома, и не каждый ее хочет. Но для Роксанн это был завершающий шаг по подтверждению своего гендера. «Если бы я могла просто принять какую-нибудь волшебную таблетку и все это исчезло, я бы так и сделала, – сказала она в машине. – Я бы никому не пожелала этого ада. Но мы такие, какие есть. Мы не можем стать другими. Остается только изменить свою телесную оболочку, чтобы она отражала наше истинное “я”».
Перед операцией Бауэрс отодвинула занавеску в палате и вошла внутрь. В сарафане и блейзере она выглядела так, будто собралась в летний отпуск. Роксанн уже была одета в больничный халат в бело-голубую полоску, к предплечью подключена капельница. Элль сидела рядом. Руки Роксанн были сложены на груди, Бауэрс взяла одну из них.
– Все будет прекрасно, – сказала она, и ее голос излучал уверенность. – У нас получится кое-что очень симпатичное.
Роксанн топнула ногой под одеялом и завизжала от радости.
– Хочу сказать, будет больно, – пояснила Бауэрс. – Очень больно, придется потерпеть много неприятного. Но в итоге все будет хорошо.
Роксанн кивнула:
– Это же все ради самого главного.
– Все ради самого главного, – согласилась Бауэрс.
Когда Бауэрс входит в операционную, все остальное исчезает. Она видит только пациента под наркозом, лежащего перед ней (сегодня это Роксанн), и возможность превратить мужские гениталии в нечто прекрасное. Перед ней слишком большой выступ. («Пенис – это просто большой клитор. На самом деле я не знаю, почему его не называют так, – любит говорить она, – его просто очищают от кожи, раздвигают и превращают в изящное влагалище».)
После разметки своего холста она делает надрез в мошонке и удаляет яички – эта процедура называется орхиэктомия[557]. Бауэрс сохраняет кожу мошонки, оборачивая ее влажной марлей. Затем отслаивает кожу полового члена, удаляя большую часть ткани, но стараясь сохранить чувствительную головку. (Оставшаяся крайняя плоть станет капюшоном клитора.) Она отделяет губчатую уретру и укорачивает ее, перемещая на место рядом с новым влагалищным отверстием. Чтобы сделать его, Бауэрс выворачивает половой член наизнанку, как чулок, проталкивая полую трубку кожи в полость таза. Эта кожа станет подкладкой для внутренней части неовлагалища (такой термин используется в медицине для обозначения влагалищ, созданных хирургическим путем).