Лег я на кровать, а тату большая, на левую часть груди, он обмазал рисунок дезодорантом Олдспайс и прилепил на меня. Это нужно было для того, чтобы рисунок свелся на мое тело. Как бы мне стыдно не было, но я скажу, мне пришлось ради этого побрить грудь, видели бы вы эту боль в моих глазах. Но это требовало такого позора. И он приступил обводить контуры рисунка машинкой. Сначала было терпимо, а в той части, ближе к подмышке кожа нежная, даже у меня. Я, когда ехал, думал сделаем за один раз, но это такая боль, что я зарекся, наверное, никогда больше ничего не колоть. Плюс Слон с фонариком работал, а он постоянно разряжался.
Между колкой мы отходили покурить и еще чифирнуть, а чифир поднимает давление, и с меня кровь как с поросенка чуть ли не струйкой лилась, он заколебался постоянно протирать ее. Постоянно подтачивал струну, менялось напряжение, и Леха то медленно колол, то как будто резал. Короче, сделать он смог одну треть, я уже не выдержал больше. Но лучше бы не останавливались на перекуры, потому что, когда постоянно испытываешь боль, как-то привыкаешь, а после остановок это был просто ад.
Сеанс закончен. В следующий раз нужно было идти как минимум через неделю, чтобы успело поджить. Я боялся, что будет недоделано. И даже в случае чего, планировали с ним, что он когда-нибудь мне ее доделает на гражданке, так как живет в ста с лишним километрах от меня. Брезент Леху не любил. Да он вообще кашников не любил и постоянно донимал его, какой-нибудь фигней. Приезжаю домой, сразу «коршуны» налетели: «Ну покажи, ну что там…»
Вечером немного подморозило и даже выпало пару снежинок. Мы с Олегом по необходимости ходили звонить на дорогу (иногда по очереди, иногда вместе). В этот вечер я пошел один: хотел узнать у родных, как отпраздновали, да и вообще, как дела. Разговаривать долго не было возможности. Банально дорого. Приходилось постоянно пополнять счет. Жена Олега как-то прознала про пополнение через интернет, через приложение, и я научил свою. Это было хорошее открытие.
Звоню.
— Привет как дела?
— Всё хорошо, мама умерла…
Тишина… шок.
— Что, какая мама, чья???
Она ответила, что ее. Таким тихим и невозмутимым голосом, что стало жутко. Я реально охренел. Для понимания: в закрытом городе, в котором мы жили, ни у меня, ни у жены родственников больше не было, только хорошие товарищи и знакомые. Жена на тот момент гостила у моих родителей.
В итоге выяснилось, что теща вышла во двор почистить машину от снега, ей стало плохо, упала и все… Нашел ее в пять утра, по московскому времени, участковый, с Уралом разница в два часа. Участковый позвонил жене и скинул фото матери…
Все были шокированы, новость застала врасплох. Надо было что-то делать, но для этого мне надо выехать в город, позвонить товарищам, чтобы хоть как-то помогли по организации похорон.
Первое января, на праздничные дни все билеты на поезда раскуплены… Хрен уедешь. Короче, западня. Но и торопиться особо было некуда, кроме православных канонов погребения не торопило ничего.
Тут опять немного про особенность закрытых росатомовский городов: в выходные или праздники ни хрена ничего не работает, даже морги.
К третьему января мы заранее переехали на новую позицию, в конце Кодемы, под холм. Мне кровь из носу надо было попасть в город, но начальники не торопились меня отпускать. Смекалка наше все, нашелся выход. Пока суета с переездом — поговорил с ребятами с артдивизиона 137-го парашютно-десантного полка, они дали добро и согласились взять на следующий день с ними, но было одно условие: я должен был переночевать у них в Семигорье.
На следующий день, уже под вечер, по темноте, машина, которая ехала с ротации минометчиков, подхватила и меня. В машине среди минометчиков встретил конторского парнишку, который ехал к командиру в Светлодарск. Разговорились, ну я ему и рассказал причину своей поездки. Приехал в Семигорье, сели за стол, а у них даже телевизор оказался с российскими каналами. Сидел тогда, смотрел, как будто первый раз его вижу. Ведь шел пятый месяц командировки…
В этот момент открывается дверь и заходят командир взвода и старшина Муфаса. Смотрят на меня, стоя на пороге, и говорят: «Пошли, поговорим». Саня еще оперся на биту при этом. Выглядело, конечно, эпично.
Я сначала даже не понял, что произошло, а оказалось они приехали меня наказывать за то, что я без разрешения покинул позицию. В моем еще чуть-чуть военном мозгу промелькнула мысль: «Я же за себя все равно оставил заместителя». Но тут свои порядки…
Парни мне говорят: «Выбирай на «Рысь» или здесь?» «Рысь» — это точка командного пункта отряда. Честно, лучше было попасть в штурмы, чем на «Рысь». При этом слове у всех бежали мурашки по коже. В самом начале, как я писал, мы спокойно туда заходили, а после — даже по делу лишний раз никто не хотел ездить.
Что ж, решил здесь, косяк есть косяк.
Не вдаваясь в подробности, скажу, что получил я хорошо. Так хорошо, что три дня еле с кровати вставал. Ноги были знатно отсушены. После этого долгое время я с позиции даже по делу далеко не отходил.
После наказания, садясь в машину, мы с Муфасой пожали руки, в знак того, что «без обид». Командир не стал. В машине Саня достал телефон, показал, как родители Рашида получили его орден Мужества (посмертно).
В итоге до дома меня не довезли, только до Брезента, и сказали ему, чтобы сам отвез меня дальше. Ему как раз на саперов тогда только уазик выделили.
Личностью во взводе я был известной, поэтому слухи о случившемся поползли сразу. Парни за меня переживали. Каких только версий я не слышал, что со мной сделали. Одно скажу точно: ребята из артдивизиона в тот вечер охренели, это факт. Я долго думал, кто меня сдал. Муфаса не говорил.
А потом однажды я встретил своего попутчика-минометчика, и он сам рассказал:
— Брат, извини, случайно языком ляпнул.
У командиров, когда он к ним приехал, зашла речь про меня, что мне нужно выехать в город, и тот в ответ: «Так он же вот сейчас выехал». И они прямо сорвались, по рассказу, проверить эту информацию.
Переезд на новое место — это отдельная тема.
Как я писал, место съездили посмотреть заранее, вот прямо чуйка сработала. Ну и разрешение я у командира спросил тоже заранее, пока орудие не привезли, чтобы своими силами переехать. Переезжать… Снова нас спас наш маленький трактор. Пусть понемногу, в несколько ходок, мы перевезли все личные вещи, в том числе кровати, матрасы, подушки. Потому что их уже нигде было не найти.
Заехали изначально в дом, где жил расчет Экзамена. На тот момент они уже стояли впереди нас с месяц, наверное. Мы до этого гоняли к ним в гости, но не к самому Экзамену, а к Кьюзу и пацанам. А в тот момент, когда мы переезжали, они еще дальше продвинулись, в злополучную деревню Николаевку. Мы разместились здесь, а расчет разместили по подвалам на позиции.
Это была та позиция, где еще в сентябре мы проездом были у минометчиков, когда первый раз ехали в Дебальцево. Тогда укропы были сразу за холмом.
За пять месяцев на этой позиции кто уже только не стоял: и Дэльта со своей позицией под названием «Кича», и 137-й пдп с позицией «Волга», и Экзамен со своей «Астрой», теперь и «Алтай».
Ближе к вечеру приходит информация, что одну машину с расчетом накрыла укропская стволка. Машину сильно не повредило, но из расчета трое «трехсотых».
Почему Николаевка была злополучной — она находилась в низине. То есть укропы ее видели как на ладони. Очень много наших ребят, начиная от минометчиков, заканчивая стволкой, там пострадало. И Экзамен получил команду откатиться на свои старые позиции. Соответственно и на старые места проживания. Я поставил кровать в маленькой комнатке, как раз, где спал он.
Этот дом был большой, один из немногих, которые не разбомбили, с придворовыми постройками. Внутри дома со входа было крылечко, небольшие сени. После них заходишь и попадаешь в большую комнату, с печкой и одним окном. Пройдя через нее, оказываешься в маленькой комнатушке на два места, в самый раз, куда мы с Алтаем и поселились. И если смотреть со входа, была еще комната направо. Довольно-таки уютный домик.
Выходишь из дома и сразу подвал. Если идти направо, там домик поменьше с летней кухней, ванной и какой-то кладовой. Двор был большой, мы еще по всей деревне ходили собирать живых курочек. По одной соберешь, смотришь уже пять, потом еще, и так уже у нас появлялись яйца. Зерна чуть ли не в каждом доме было навалом. А неподалеку элеватор, по которому укропы постоянно работали, и он на протяжении всей командировки горел и вонял на всю округу горелым зерном.
Бурыс по связи приказал временно приютить Экзамена и расчеты.
По вечерней серости они приехали. Лежу я на кровати, и тут заходит этот старый хрыч, чуть ли не на меня бросает ящик, вещи свои — ни здрасти, ни до свидания.
И тут пошла жара. С парнями с его позиции мы общались просто в лучшем виде, а этот начал бычиться. Я ему чуть не хлестанул, Кьюз вовремя между нами встал. Он был неправ от слова совсем, еще и начал порядки свои какие-то устанавливать. В итоге был у него «шестерка», позывной не помню, звали Серега вроде, с которым он ходил, когда его затрехсотило в Семигорье. Это был взрослый мужик, худощавый, с бородкой, которую потом стал собирать резиночкой, такой, как поп маленький, мямлил постоянно. Мы с Олегом, да и все, называли его сучкой экзаменовской.
Экзамен в итоге ушел в тот дом с летней кухней, а его сучка только бегала и вещи за ним перетаскивала да собирала. Парней, естественно, мы разместили в нашем доме. А Экзамен все пытался на меня пожаловаться Бурысу, но правда была на моей стороне, но и она оказалась недолгой. Приехал командир и сказал: «Дом остается за Экзаменом, ищите новое место жительства». Ух как меня бомбило. И мы пошли искать в сторону Зайцево вверх по дороге. С правой стороны была еще одна улица с уцелевшими домами. Там тоже проживали экзаменовские расчеты.
В одном доме жили три человека, ребята нормальные: два кашника и один вэшник. Буква «В» на жетонах появилась уже в октябре. Ребята нормальные, добрые, адекватные. Хасик был русский турок из Самары, Серега Медведь — из Башкирии, Фасад не помню откуда был. Все ниже среднего роста, жилистые, Хасик со смуглой кожей и острой бородкой, как настоящий турок.