Наверное, все от непонимания… Точнее — недопонимания! Пока не утонешь в этом море жизни и смерти.
Было страшно, и не раз, особенно первое время, когда не понимал, что такое смерть, когда боялся или были неприятны трупы пацанов. Это относительно долгое время чувствовалось, была блокада, но главное, чтобы подбежал не первым, чтобы на этом месте кто-то первым оказывал помощь… Кто-то. Там. Оказался. Первым!
Чтобы просто прибежать и увидеть, помимо трехсотых и двухсотых, живых и целых и понять, что ты и сам еще жив. И каждая информация, как нож по сердцу, но как-то просто — это же не с тобой произошло…
И ты думаешь в отпуске, что избежал этого ада, и каждый раз надеешься не вернуться в него, но понимаешь, что это еще совсем не конец. И вот, твоя работа начинает входить в привычку. Появляется какой-то азарт, помимо насмешек над смертью.
Бездушный? Нет, но и уже наполовину мертв сам.
Слышишь крик в радейку, что кто-то ранен, на автомате бежишь, не одеваясь, пробегая триста, четыреста метров, и перед заходом все равно спрашиваешь состояние: легкий или тяжелый. Кто такие же первенцы, как и ты когда-то, и смотришь, как трясутся ручки, а ты уже над трехсотым подшучиваешь, видя, что он легкий, но осознаешь, что срочно нужна неотложная помощь.
И ты снова бежишь, прыгаешь за руль, несмотря на обстрел и кружащие дроны, эвакуируешь товарища. Он возвращается после лечения, и вроде все хорошо, но конца еще не видно, и только молишься, чтобы подобных случаев было меньше.
Начинается тот момент, когда ты — уже не солдат, не боец рядовой, а уже возглавляешь группу, расчет. Когда от тебя зависят жизни людей, и ты в прямом эфире трансляции с коптера наблюдаешь… Наблюдаешь то, как быстро заканчивается человеческая жизнь, как по определенным обстоятельствам ты не можешь оказать помощь или, хуже того, по механике своих «игрушек» можешь попасть по своим…
Во благо Победы отрыв от цели… Всего лишь оправдания, которые не забудутся никогда и не простятся внутри себя. И вот душа мертва… Ты так же весел, так же ждешь отпуска, так же ешь, пьешь, но есть одно НО… Ты готов лезть уже сам во все говно, двигаясь впереди всего личного состава, дабы доказать всем, что все возможно, но перво-наперво надо проверить местность, пройти своими ножками, ведь не всегда начальство доверяет обычному солдату. А ты — офицер! Ты должен показать своим примером и первый принцип — делай, как я!
И это — неписаная истина, это что-то внутри, с чем оно и как закладывается внутри — необъяснимо. И тот страх, который раньше испытывал за самого себя, уже не тот. Есть задача, и мы не можем дать заднюю, как-то не по-мужски.
И ты начинаешь матерно ссориться с теми, кто находится за двадцать километров от ЛБС. Но с понимаем того, что прочувствовал на собственной шкуре. И уже не страшно послать полковника нах.
Ответственность… Да, я ее уже давно не боюсь и готов ответить за все, что было и будет. И за моей спиной есть косяки, но по неопытности, необразованности, этого скрывать не буду, но теперь приходиться максимально оценивать все риски. Железо не жалко, людей не вернешь.
А углубляясь в историю… Победу всегда ковал солдат под опытным управлением начальников, но есть одно волшебное НО… Солдат никогда не пойдет на смерть за тем, кто его не уважает и кого не уважает он. Это еще одна моральная составляющая, морально-боевая и, к сожалению, давно забытая. И это не просто человеческая субличность.
Поэтому ты уже отодвинул свой страх на задний план и боишься лишь за ребят, нельзя углубляться в бою, в том плане, чтобы подавленно кидаться в размышления, но они настигают тебя после.
Можно быть каким угодно Рексом войны, но у каждого есть что-то свое. Сокровенное, неизвестное, огромная душевная рана.
Дошла молва, что вот-вот Экзамен уезжает, и я решил съездить и с ним посвиданькаться. Приезжаю на домик к командиру, а оказалось, что Экзамен в соседнем домике жил.
Ну я прихожу туда, поздоровались, налили чаю, общаемся, ничто не предвещало беды. И тут мне уже надо было возвращаться, и я ему говорю: «Ладно, давай забудем все обиды, всякое в работе бывало, извини, если что не так». Ответ его меня убил, я, честно говоря, не ожидал такого. Произносит он одну простую фразу: «Бог простит». И тут я охренел… Любой другой, как это было принято, сказал бы: «И ты меня извини…» Обнялись бы и распрощались, а тут настолько мания величия, что меня так бомбило, не передать словами.
Но я сдержался и молча уехал. Да и плюс была великая радость, что наконец-то он уезжает, а значит, следующая очередь моя, вопрос времени.
Мы сидели на позиции, имея в наличии восемь снарядов, и уже вообще не работали, потому что БК привозить просто перестали. Это был конец апреля.
В тот момент как раз штурмовали самые тяжелые укрепрайоны на окраине Бахмута. Душа, честно, прямо разрывалась, что мы ничем не можем помочь своим пацанам.
Сидели и слушали радиоэфиры, периодически переходя на каналы штурмов, какой ад они там проходили. В голове крутились разные мысли, как так, на каком уровне нас предали, откуда растут ноги этого саботажа. Очень много было высказываний в адрес «Первого», в том плане, что мясные штурмы и так далее, а кто в этом виноват? Для чего создали такую ситуацию, и даже несмотря на это, ребята перли вперед, никто не отступал и не сдавался…
Насколько понемногу начинали «переобуваться» наши средства массовой информации. Все эти С. и так далее, которые только абсолютно недавно посещали 1-й ШО и говорили по второму каналу телевидения праздные речи о подвиге и героизме ребят. И знаете, сколько бы времени ни прошло, кто бы ни сказал, что, может, я дискредитирую наши Вооруженные силы РФ, но в этом нет моей вины, что слово «ПРАВДА» заменили именно на этот термин. А по-другому я просто не стану писать, иначе какой в этом смысл.
В один из дней начался уже на фронте разлад, между 137-м парашютно-десантным полком и нами, точнее вышестоящим руководством. Их начальство приняло решение уйти на Соледар, оставив нас тут, с какими-то непонятными мотострелковыми бригадами, которые потом оголили нам фланги. В конечном итоге командир вышел на нас по связи и сказал нам с Исильдуром подматываться и готовиться убыть в тыловой район, больше мы с этим полком не работаем…
Все были очень опечалены, и мы, и наши расчеты, потому что эффективность работы ЧВК ребята, когда-то будучи гражданскими, в процессе становления успели оценить.
Однажды была следующая ситуация… Без разглашения позывных и имен, Развернули мы свое орудие для работы на направлении министерских. За канал, где 3-й ШО на тот момент за ним сделал километровую зону, достаточно хороший плацдарм, который после подразделения полка просрали и закрепились вдоль канала.
Около 22:00 затрехсотило одного бойца, за ним полез другой боец, его тоже ранили. Полная неразбериха, по ним работает два пулеметных расчета и снайперы противника, мы сидим и слушаем эфир. Чтобы хотя бы подавить огневые точки противника и вытащить раненых, грамотно организуя огневое поражение и даже корректируя огонь с земли, многого ума не надо.
Начинают работать министерские расчеты, а в радейку было очень хорошо слышно, что управление было не трезвым, какая-то путаная речь и заплетающийся язык. Мы сидели и недоумевали.
Они кидали дымы, но огневые точки никто не поражал. Не дадут соврать, кто был в доме, как мы психанули, вышли на командование и взяли себе те цели, откуда работали укропы.
Через очень неустойчивую связь мы начали бить в район точек. И, к сожалению, на позиции оказались плохо обученные бойцы, в элементарном дать корректировку по сторонам горизонта. И получилось так, что нам дают корректуру «север 100», мы делаем выстрел, и в эту же секунду говорят: «Ой, юг 100…» А выстрел-то уже был сделан. И тут крики, что попали по нашим.
Ну мы смотрим, что даже при такой корректуре мы ни при каком раскладе не могли попасть по нашим, но поджилки затряслись. А получилось так, что в один момент и укропская арта выстрелила, и мы. И по нашим били именно от укропов.
Мы с ребятами попрощались, приехал «Урал», погрузили свой шмурдяк и двинулись в сторону тыла на Углегорскую ТЭЦ. На тот момент мы еще и сами не знали нашу дальнейшую судьбу.
Я и Исильдур снова были готовы идти на любую позицию. Мы приехали на место, где жили водители и был склад боекомплекта, у нас он назывался погребок. Там встретились с уже давно знакомыми ребятами, они как раз в тот день делали шашлыки и, соответственно, накормили и нас. Мы ждали дальнейшего решения по нам. Приехал Бэта, на тот момент он себе приобрел старый «Мицубиши Паджеро» и гонял на нем. Следом приехал командир и приказал ехать с Бэтой к нему во владения на Мироновскую ТЭЦ, ожидать дальнейших распоряжений.
Апрель. Уже солнце светило ярко, и днем было очень тепло. На Мироновской ТЭЦ ребята готовились к отпуску, и мы там встретили очень много знакомых, но в основном кашников: там были и птичники, и артиллеристы. Нас Бэта поселил в подвале, где были свободные места, правда мало, так как приехало еще и новое пополнение. Парни устроили прощальный ужин с шашлыками и уехали на другую точку, где их уже ожидала отправка домой.
Приятно так провожать парней, а у самого в голове снова одна мысль: когда же я? Если на неделе не было отправки, то можно смело плюсовать еще неделю, потому что отправка только одна была. И вот я подселился к вновь прибывшему парнишке, которого звали Иваном. Это был парень лет тридцати пяти, крепкого телосложения, выше среднего роста.
Мы познакомились, и конечно же он меня начал расспрашивать обо всем. Я ему тогда много записей своих оставил, потому что с собой их категорически было запрещено вывозить. Хотя особенного в них ничего не было, кроме ускоренных курсов подготовки артиллериста, ну и собственные уже наработки.
Поначалу мы общались сутками напролет, периодически с ними проводили занятия на миномете «Василек», примерно объясняя схожесть его с большим артиллерийским орудием. Но, когда наступала ночь, это был трындец. Ваня мало того, что разговаривал во сне, так и еще скрежетал зубами, причем не просто пару раз, а чуть ли не по часу этот скрежет заменял храп.