— Понятно, — говорю я.
— К нам вот из ФСБ людей тогда послали. Альфовцы, двое. Их тоже в командировки посылают на СВО. Двое альфовцев с нами несколько раз в разведку ходили. Но потом я их видел только в блиндаже, как они допрашивают пленных. В основном все наши, гэрэушники, туда за окопы за языками ходят. Сейчас я по ранению сам-то дома был. Вот возвращаюсь на базу.
— Так ты в Краснодаре выходишь?
— Нет, немного пораньше выхожу.
— Я тоже по ранению домой попал. В Курдюмовке ранили, в декабре 2022-го.
— Ясно, — кивает мне головой Алексей. — Тут с ранением моим такая несуразица вышла. Ранение у меня тяжелое, но мне поставил врач — легкое. Я возмущался, наорал на него прямо в кабинете у него. А он мне говорит: «Ты сейчас пойдешь в окопы за такие слова, договоришься у меня здесь, мне только один звонок сделать, и ты в окопах окажешься, в самом…» Ну, я ему и сказал, что «пусть меня хоть в окопы, а хоть за окопы посылает», мне все равно. Как меня можно напугать окопами, если я за окопы на диверсии и за языками хожу? — удивляется и возмущается Алексей словам врача. И мне такая ситуация у Алексея показалась тоже несколько смешной. Подумалось тогда еще, что штурмовика или там разведчика, или вот таких, как этот гэрэушник, не напугать ничем, никакими окопами и никакой дрянной ситуацией. Куда можно в наказание послать человека, который на передке каждый день или за языками ходит…
Разговаривали мы еще о разном, пока поезд наш не остановился и не пришла пора Алексею выходить. На прощание Алексей мне еще раз напомнил, чтобы я передал привет Технику, если его увижу. Кстати, Техника я так и не встретил, хотя его позывной снова мимо моих ушей проходил на базе «Вагнера». И этот Техник был совсем в другом ШО. Однако, пользуясь случаем, на страницах этой книги все же передам привет бойцу Технику: «Привет тебе, Техник, от Алексея из ГРУ!»
Добравшись до Краснодара, а затем пересев в такси, я приехал в Молькино. Такси остановилось у шлагбаума, за которым начиналась развилка на базу ГРУ и на базу «Вагнера». Снова лесная дорога, за правым моим плечом дорожная сумка, которую я поддерживаю правой рукой за лямки, — иду на базу «Вагнера», в пионерлагерь, но здесь уже все знакомо, и самому удивительно, что я теперь сотрудник (!), возвращающийся из отпуска. Март 2023 года, и деревья уже не те, что были тогда, в августе 2022 года. В голове, пока иду, выходят фрагментами воспоминания, картинки того августа, когда я шел вот по этой дороге мимо цветущих деревьев, гадая о своей судьбе и думая, примут или не примут меня в «Вагнер». Вот показалась та самая беседка, в ней никого нет. Слева тот самый сетчатый зеленый забор и ворота, видны за всем этим двухэтажные корпуса. Подхожу к калитке забора, и ко мне выходит сотрудник из КПП.
— Куда?
— Из отпуска. Третий ШО.
Калитка открывается, и меня пропускают внутрь. Подхожу к окошку КПП, сотрудник на КПП делает запись, и я ухожу к своему родному корпусу, что находится напротив самого КПП, прямо за продовольственным ларьком и военторгом. Настроение хорошее. Захожу в корпус, коридор… Направляюсь сразу к канцелярии. Дергаю ручку двери, но дверь не поддается, закрыта. Тогда, недолго думая, иду в кубрик 3-го штурмового отряда. Захожу, люди другие, а обстановка все та же… Ставлю свою сумку на свободный верхний ярус кровати, что находится тут же направо, как войдешь, за железным шкафом. Замечаю на шкафу выцарапанную надпись позывного того самого бойца, с которым проходили спецподготовку в 2022 году. Этот боец потом стал пулеметчиком и был ранен, и как его судьба дальше сложилась, я не знал, но позывной его, выцарапанный на железном шкафу, напоминал его и те дни, отдавая какими-то особыми теплыми воспоминаниями. Работал на стене все так же телевизор, что смотрели тогда бойцы, которые сидели и лежали на кроватях, а кто-то и возился у столика под телевизором с чаем, не помню. Я вышел покурить в курилку, посидел на лавочке там и снова зашел в корпус и к себе в кубрик. Расположился на кровати. На втором ярусе хорошо — телевизор видно, и хождений нет около тебя.
Прошло, может быть, с полчаса, и в коридоре послышался шум. Я соскочил с кровати, надел свою обувь и пошел к кабинету канцелярии. Да, хозяева кабинета пришли. Вхожу в кабинет, а за столом, который теперь стоял сразу перед дверью метрах в двух, сидит мужчина в полевой форме с бумагами.
— Здравствуйте, — здороваюсь я с мужчиной, который по всем моим соображениям является, видимо, новым старшим по набору.
— Здравствуйте, — отвечает мне сотрудник.
— Я — Провиант. После первого отпуска был ранен, вот вернулся на базу, — объясняю я ситуацию и протягиваю сотруднику свой паспорт.
— Понятно. По какому вопросу вернулись?
— Продолжить работу решил. Поеду в командировку на Украину. Со мной уже созванивались.
— Понятно, в таком случае ваш паспорт. Я сейчас его отнесу в паспортный стол, а контракт вам на командировку принесу сегодня же, думаю. Да, еще… Я — Палей, это мой позывной, — протягивает мне руку старший по набору, и я ее пожимаю. Так и познакомились мы с Палеем тогда, в марте.
Вечер я провел на своей кровати, смотря телевизор и обдумывая будущие события. Позвонил жене своей, немного поговорили. Обратил внимание на столик под телевизором, на котором лежал большой домашний шмат сала, стояли большие кружки, большой пакет кофе и чай в пакетиках, копченая колбаса, хлеб и другое что-то, а рядом со столом на полу стояло множество разных солений, находящихся аж в трехлитровых или литровых стеклянных банках. Капуста, огурцы, помидоры — всем этим любимые жены бойцов снабдили их в дорогу, а бойцы по приезде, получается, от всей этой тяжести освободились, выставив продукты к общему столу. Бойцы, сотрудники, видящие в этих командировках свою жизнь и увлеченные «Вагнером», здесь, на базе, освобождались от всего того суетного мира, в виде огурцов в банках, как маркера той мирной, обыденной жизни на гражданке. Эти большие дети вырывались из удушающего их мирного существования, существования для них, наверное, даже неприемлемого, тягостного, и с азартом врывались в жизнь новую, открывавшую им новые перспективы, приключения и смертельные опасности. Все мы дети… И смотрят на нас порой жены наши как на детей, качая головой и думая, верно: «У всех мужья как мужья, а вот мой вагнеровец, ему в Африку хочется, с индейцами стреляться». Так вот, кубрик нашей тройки был полностью почти заполнен. Тут же в проходах стояли большие рюкзаки, а сотрудники живо разговаривали друг с другом.
— Мне позвонили и сказали, что есть набор в Африку. Под ночь уже позвонили. Предложили поехать. Конечно, согласился. Собрал сразу вещи и на следующий день поехал сюда, — рассказывает один сотрудник свою историю.
— У меня так же. Говорят, «готов в Африку, в ЦАР?» Готов, говорю. Жена мне сумку продуктами набила, думает, что я их есть буду.
Почти все, подавляющее большинство, были вызваны из дома в командировку. В ЦАР понадобились люди. Потому тройка, весело предвкушая африканскую поездку, активно собиралась и ждала борт, который, как обычно, задерживался. Многие из сотрудников впервые отправлялись в ЦАР, в Африку, отработав только недавно первую свою командировку в Украине. Здесь же, в проходе между кроватями, напротив меня у окна, сотрудник возился со своим «калашниковым», устанавливая на автомат дополнительное снаряжение и заменяя некоторые его части. Это позволялось делать в конторе, главное, чтобы удобно было. Да, некоторые сотрудники с собой привозили не только свои разгрузки, каски и бронежилеты, но и снаряжение для стрелкового оружия. По телевизору начали петь какую-то песню мужики, вышедшие в костюмах пчел, странные такие костюмы были на них, в черно-желтую полоску. Все уставились на них почему-то, то есть уставились в экран телевизора. Заинтересовали всех именно костюмы группы, исполняющей песню.
— Это какие-то неправильные пчелы, — послышалось громкое мнение кого-то из наших, и все поддержали эту реплику. — Совершенно неправильные!
— Это вообще не пчелы…
— Неправильные пчелы! — слышались голоса.
Я тогда подумал о том, что ведь да, часто мужики, вырываясь из семейного круга, ведут себя как дети малые, и почему-то при этой мысли в душе моей проснулись особые чувства ко всем тем, кто находился здесь в кубрике. Это была настоящая семья, и им всем было хорошо рядом друг с другом, тепло и уютно, они все ощущали себя одной командой, одной большой семьей, русской семьей. Многим из них придется преодолеть многое, многим из них придется совершать подвиги, многие из них войдут в историю, и на всех них можно твердо положиться в любом сложном деле, в любой смертельно опасной ситуации. Это я чувствовал тогда, ощущал все это всем своим организмом. Лежал и думал, что «да, дом мой в Йошкар-Оле, и мои родные в Йошкар-Оле, но здесь тоже моя семья, и здесь я тоже дома», — и было мне хорошо тогда, спокойно и уютно.
И еще я выскажу одну мысль здесь читателю: «Люди, которые здесь добровольно находились, приехали выполнять задания Родины, куда бы их Родина ни послала. И предавать таких людей нельзя, так как не очень-то и много таких в любой стране, и такие люди в любой стране являются золотым запасом нации, ее цветом. И любая нормальная власть в любой стране на таких людей делает ставку, опираясь на них и не бросая их даже тогда, когда они уже не способны по объективным обстоятельствам выполнять свою опасную работу. Забота о таких людях и на гражданке говорит всему обществу, что если ты служишь интересам Родины, то Отчизна тебя не забудет не при каких обстоятельствах. Так поступает умная власть в любой стране. Вот это должно понять наше общество».
Итак, контракт в этот день и вечер Палей не занес ко мне. Но, понятное дело, что дел у него невпроворот с нами. Нас много. Получил я контракт только на следующий день, заполнив его. Палей, кстати, на мой вопрос по поводу того, нужно ли мне менять будет жетон с категории А на категорию Б, сказал, что теперь мы будем вечно ашниками и что все категории навечно присвоены и смене уже подлежать не будут, так как обстоятельства теперь изменились. Это мне стало понятно, так как нас было уже много, и мы представляли собой не просто контору, выполняющую особую работу для государства, а целую маленькую армию. Потому категории теперь обозначали только сроки поступления на работу. После