Ульяновский мужик-командир кивает мне, мол, понимаю и знаю все.
Там же я встретил еще одного знакомого. Этот знакомый был из Марий Эл, из моего районного центра этой республики. Работал он до «Вагнера» участковым полиции, и повстречались мы с ним на спецподготовке в августе 2022 года в учебном лагере, на полигоне нашего «Пионерлагеря». А вот теперь снова встретились здесь в марте 2023 года, он снова приехал в следующую командировку. Похоже, тоже был ранен и лечился, а теперь снова решил поехать на Украину.
Мой старый приятель Догэн, с которым мы познакомились в августе 2022-го на полигоне и о котором я писал в первой своей книге «Вагнер — в пламени войны», тоже снова встретился здесь мне — я его встретил в курилке, он сидел тогда на лавочке и рассказывал мужикам о том, что «дома не сидится и решил снова поехать». Получалось, что и Догэн был ранен в ту свою командировку в 2022-м и залечивал раны. Не по ранению они не могли уйти в отпуска, так как состав «Вагнера», который 2 сентября 2022 года уходил в одной команде, в которой я тоже уезжал, был задержан до марта 2023 года. А многих, как я узнал потом, и в марте 2023-го не отпускали домой — видимо, люди были очень нужны на СВО. Вот и получалось, что кто-то из наших уезжал домой в отпуска, а кто-то только приехал после ранений снова на спецоперацию. И вот здесь мы снова все повстречались на базе, мы все, те, кто знакомство свое начал еще в 2022-м, в августе, друг с другом. Только командир Якут оставался неизменным, он как вечность во всем этом, тем более уже воюет на разных направлениях восьмой год.
Кстати, что-то краем уха слышал я даже про своего бывшего командира Пепла здесь. Да, про своего взводного командира в Курдюмовке.
— Вот такая плохая штука вышла с этим Пеплом, — как-то сказал мне один сотрудник, с которым мы рассуждали о боях под Курдюмовкой в 2022-м. Странно, но я не расспросил больше этого знающего сотрудника о Пепле ничего и сейчас не знаю, что там с ним сталось. Он тогда без своего взвода остался, так как весь взвод был или убит, или ранен, а что потом с самим Пеплом стало, я не знаю до сего дня.
Подо мной, на первом ярусе, обустроился Кавун. Это такой позывной у него был. Ладно бы ничего с позывным, но как выяснилось из разговора с ним, имел этот боец украинские корни по крови своей. Кавун был человеком добродушным, запасливым, о чем говорил его скарб, состоящий из большущего рюкзака. «Это вам, штурмам, не надо ничего, рюкзачок взяли с собой и пошли, а я же водитель, и потому мне обустраиваться надо будет», — говорил Кавун, поясняя размеры своего рюкзака. Правда, кроме рюкзака, еще и сумка у него была маленькая, походная. Сам Кавун был родом с Крыма и уже не в первый раз ехал в командировку. В первой командировке на Украину он продержался два месяца, работал водителем, но была зима, и он отморозил себе ноги, болел сильно, отправили лечиться. Затем, когда поправился, приехал снова на базу конторы. Он не скрывал, что он украинец, и объяснял свою войну тем, что «воюет он за свои личные, родовые земли черниговские, которые сейчас находятся под врагами». Мне казалось это объяснение более чем поэтичным и даже идейным.
Дни шли, погода в Краснодарском крае в марте 2023 года была паршивой, холодной, промозглой, и моросил нудный дождь. Часто само настроение человека зависит от погоды. Вот солнце светит, тепло и настроение лучше, а если вот промозгло и дождь, то все вроде бы в жизни не так. Но это внутреннее состояние, которое тоже возможно привести к порядку. Я же понимал к тому же, что сейчас скоро уйду за ленточку, и там уже тепло, там всегда теплей, чем у нас. С таким климатом, как на Украине, надо жить и жить, радоваться этой жизни, строить дома, выращивать хлеб и виноград, строить заводы и заниматься музыкой, растить детей и не думать о смерти. Однако тот варварский мир, который там образовался, тот варварский менталитет, который взял верх над киевской Украиной, не предполагал мирного сосуществования с нами, русскими. Они нас ненавидели, они нас не понимали, мы были уже по своему характеру и по своему всему внутреннему своему содержанию чужды им. И потому получалось, что если уж мы встретились в этой жестокой схватке, то значит, кто-то из нас должен выжить, а кто-то погибнуть. Вместе мы не можем, видимо, сосуществовать. А переделывать их всех — это десятилетия нужны, и силы для этого необходимы огромные, себе дороже. Два менталитета встретились в этой схватке на Донбассе — менталитет крестьянский, темный и варварский, тяготеющий к разным черным суевериям, и менталитет современный, стремящийся к науке и познанию этого мира, стремящийся к красоте и искусствам. Здесь встретились в кровавой бойне как бы два человека — человек двадцать первого века и человек века шестнадцатого. Мир, стремящийся к прогрессу, и мир темных суеверий бились в этой борьбе, и уже потому в этой войне наше дело было правое. По определению правое.
Как-то разговорились с одним мужчиной, который, опираясь на палочку, с трудом дошагал до скамьи, на которой я сидел. Рука этого бойца была на уровне груди и подвешена на марлю, перекинутую через его шею. Он присел рядом со мной на скамью, и к нему подошли еще двое сотрудников. Сначала они о чем-то разговаривали о своем, а затем, когда мысль разговора была уже потеряна ими и они замолчали, я решил этого бойца спросить про обстановку на спецоперации.
— Давно оттуда? — спрашиваю.
— Недавно. Из Бахмута в госпиталь и сюда поехал.
— Не слышал, как там в Курдюмовке? Я ранен был около Курдюмовки, возле элеваторов, там еще котлован около них есть. Сначала эти элеваторы украинцы контролировали, но наши их подвинули, взяли под контроль, а потом за полем по лесополосе их выдавливать стали влево, далеко за нефтепровод выдавили.
— Так ведь элеваторы сейчас снова украинцы контролируют…
— Как украинцы? Их же выдавили там? Это точно, что украинцы? — спрашиваю я его заинтересованно так.
— Точно. Элеваторы они опять контролируют.
— Ты в Бахмуте был. Как там?
— Нормально там. Последние дни, сутки, за день бывало по два, три и четыре наката на нас делали хохлы. Но мы нормально держались. И БМП их подходили к нам. Но удерживали позиции. Ночью БК таскали, а днем позиции держали.
— Потери…
— Да. Две недели и двухсотый. Только приезжают и в двухсотые.
— Ты из какого ШО?
— Пятерка…
— Я из третьего.
— А-а-а, ты из тройки! Вот все вам завидуют, все хотят в тройку попасть, но туда не всех принимают, — улыбается боец. Товарищи его по этому поводу уже негромко посмеиваются рядом. При всем этом я подумал, что про тройку нашу какие-то интересные слухи ходят, но продолжать тему не стал.
— Так переводитесь к нам. В тройке здорово! — держу я большой палец правой руки вверх.
— Не примут. Точно не примут, — с серьезным видом мне отвечает боец. — Туда, в тройку, просто так не попасть, но все хотят туда, — и эти «подлецы» снова так заулыбались его словам…
«Ну, к черту вас», — думаю, так и расстались со смехом.
Под вечер наши «африканцы» активно начали собирать сумки, паковать их, вытаскивать лишнее.
— Лишние вещи убираем, смотрите, чтобы установленные килограммы были, — объясняет громко один из инструкторов нашим «африканцам». Стало понятным, что скоро борт прибывает, и они сейчас вещи готовят к аэропорту, чтобы вес их рюкзаков соответствовал при прохождении таможни. Паковали все они в черные пакеты, подписывали. В этот же вечер им объявили, что завтра они будут грузиться в автобусы и поедут в Москву, там борт будет. Кстати, такие сборы, «что завтра, мол, уезжаем», при мне у них уже были, но отъезд отменили. Такое бывает. Иногда им приходится, тем, кто летит «на дальний», то есть в командировки в дальнее зарубежье, ждать борт (самолет) день, два, неделю, а иногда и с месяц. И такое бывает. Кстати, на стене под телевизором висела табличка, картонка, на которой фломастером было написано: «Внимание! Борт завтра, но это не точно!»
Эта табличка объясняла все и без долгих разговоров про «что и почему».
На следующий день наш кубрик опустел. Африканцы покинули кубрик и ушли к корпусам фильтра и администрации базы, там их ждали уже автобусы. Возились долго с перекличками, документами, потом вещами, построились и расселись по автобусам. Одним словом, нас осталось совсем никого в кубрике третьего ШО. Если я скажу человек семь, то, наверное, семь и было, но не более. Однако были наши люди еще в палаточном городке, причем очень немало.
Раза два просил я Палея побыстрее отправить меня в Бахмут, так как была мысль, что наша тройка туда войдет рано или поздно. И по завершению пребывания на базе, набрав необходимое количество галочек и плюсов в «журнале отметок личного состава», я, встретив в умывальной комнате Палея, сказал ему:
— Готов ехать, там уже у вас, наверное, список и по мне пришел. Отправляйте меня в Бахмут или под Бахмут, но только штурмом, в окопы, на активную работу.
Палей кивнул мне и ушел. Следующая команда собиралась ехать через день, и мне осталось один день только подождать.
За день до отъезда познакомились с бывшим замполитом с Гайки, это база «Вагнера» в ДНР. Ее официальное название «Шахта имени А. И. Гаевого» — это когда-то было угледобывающее предприятие в Горловке. Наверное, через эту базу добрый состав вагнеровцев прошел, многие там побывали. Так вот на этой базе был замполитом когда-то и мой знакомый Сергей. Странно, обычно все помнят бойцов по позывным, а вот он мне как Сергей запомнился. Я его потом всегда «замполитом» и называл. Сергей жил в Москве уже лет пятнадцать, сам был откуда-то из Сибири и пошел воевать исходя из своего мировоззрения. Рассказывал мне, как приходилось в качестве замполита на Гайке работать и как потом его перебросили под Бахмут в окопы простым штурмовиком:
— Сам знаешь ведь, что в «Вагнере» ты сегодня командир или замполит, а нужны люди в штурмах, то и в штурмы перебросят, или наоборот из штурмов на должность какую-нибудь, — рассказывал мне Сергей.