— Ну… не все же так просто… — выразил с какой-то особенной простотой тогда свое мнение Косолапый, не осуждая за наивность этих мужиков, а более подправляя, что ли, их мысли в ракурсе того, что их может ждать на боевых позициях. Я тогда понял, услышав произнесенное это в такой форме, что сам Косолапый уже, видимо, побывал в боях и понимал, что почем.
Так вот, построились для вечерней поверки все те, кто жил в этом нашем длинном коммунальном доме. То есть вся наша коммунальная старая квартира построилась для переклички и для того, чтобы услышать новости, если таковые будут… Вся наша трудовая интеллигенция из цехов, почти в полном составе, пребывала здесь. Перед нами стояли старшина наш и Косолапый. Начал перекличку сам Косолапый, и я, дождавшись своего позывного «Провиант», просто и обычно сказал: «Здесь». Затем, после переклички, Косолапый обратил внимание:
— Так, вот что… Доходят до меня слухи, что некоторые здесь присутствующие не всегда и не вовремя являются на свои рабочие места в цеха. Я здесь не говорю о пьянстве, за пьянство, если такое случится, в контейнер пойдете, а потом сразу на передовую в штурмы. Теперь же, и без пьянства, кто будет прогуливать или не вовремя являться в цеха, будут отправлены без разговоров в штурмы. Не надо расслабляться, если вы в тылу, и не надо мне здесь работать спустя рукава. Запомните! За «спустя рукава» и за неявку в цеха, за прогулы сразу идете в штурмовики. Не хотите здесь быть, на передовой будете! — объясняет ситуацию Косолапый.
Однако я, стоя в строю, был несколько удивлен, хотя понимал, что порядок как-то надо Косолапому и старшине поддерживать. Но все же… Слушая угрозы Косолапого по поводу отправки людей в штурмовики, я внутренне улыбался, смотря на потолок и считая там трещины и выпуклости, ведь только утром сегодня я чуть ли не ругался со штабистами по поводу того, что не могу доехать до своих штурмовиков. Получалось, что вот им за просчеты, за их пролеты можно в штурмах работать, а мне нельзя… «Напиться, что ли? Так ведь если напьешься, то испортишь биографию и свое имя опозоришь, и при этом в контейнер посадят, а после контейнера отправят опять на С-60. Не вариант напиться. И не вариант прогуливать, так как мне прогуливать нечего…» — стоял и думал так я тогда.
После объявления всяких интересных вещей Косолапым и старшиной многие начали расходиться, а вот кому было скучно или тем, у кого еще какие вопросы напрашивались, те остались и начали задавать командирам вопросы. Получился разговор. Косолапый неожиданно сказал, что нужны на базе люди будут и он может к себе взять прибывших сюда… Начал взглядом искать, и его глаза уперлись в меня:
— Что умеешь делать? Гайки крутить умеешь? Слесаря нужны, в случае чего научим! — спрашивает меня Косолапый.
— Умею из гранатомета стрелять, очень мне нравится гранатомет, — говорю я ему, и после этих слов моих среди окружавших Косолапого вагнеровцев прокатился веселый смех. — Умею из автомата стрелять, много стрелял.
— А слесарить? — не унимается Косолапый, но уже по взгляду его видно, что ему самому смешно продолжать со мной этот разговор с вакансиями в ремонтном цехе.
— Нет, вот если только гранатомет, больно уж он мне нравится, — отвечаю.
Тогда Косолапый находит глазами бойца Большого и ему говорит:
— Будешь у меня гайки крутить.
— Не буду, — отвечает ему Большой и смотрит бессовестно в глаза Косолапому, — не умею гайки крутить и вообще ничего не умею.
— Права есть? Водители тоже нужны.
— Не буду я машину водить и гайки крутить не буду. Ничего не умею.
— То есть ничего не умеешь?
— Ни-че-го… — мотает головой Большой и смотрит прямо в глаза командиру.
Далее Косолапый, поняв, что эти никак не собираются в цехе у него оставаться, разговор перенаправил на проблемы по поводу местной бани и склада вещевого. Баня и склад нам были не очень-то, мягко сказать, интересны, и мы отправились на кухню, перекусить. Там этот Большой что-то сварил вкусное и потому угощал всех, меня тоже есть очень приглашал. О себе он рассказывал так:
— Я три месяца просидел в Донецке за столом. Был таким чиновником, который всех вас переписывал по позывным. Вот так сидишь и пишешь, пишешь, пишешь, и главное, здесь ошибиться с цифрами и буквами вашими нельзя. Спишь и видишь позывные и цифры жетонов. Руку уже сводит от писанины, а писать надо. День переписываешь вас, до ночи, а то и ночью поднимут, и снова надо записывать прибывших на базу. А поток все идет и идет, и каждого нужно занести в документы правильно и без ошибок. Отчеты там разные делал тоже. Писарем работал. И потом говорят нам, дескать, «вас отправляем на передовую, в штурмы». Ничего себе, мы уже животы отрастили, а нас тут взяли и в штурмы определили. Ладно бы сразу в штурмы, чтобы и не привыкать, а здесь уже расслабились, потолстели, в магазин за сладостями ходим, бумагами занимаемся, и на-а-а тебе… в штурмовики! Что делать… поехали. Так два месяца в окопах и работал.
Рассказ Большого меня несколько позабавил. Получалось, что этот сотрудник за время только одной командировки успел побывать и писарем в штабе, на базе, и штурмовиком в окопах, и теперь вот переквалифицировался в специалиста на С-60. Это вам, скажу так, богатая биография! И ведь этот Большой не согласился остаться на базе работать в цехе, тоже на позиции пробирается. Хотя этот случай у меня тоже в голове отметился. Получалось, что мы могли остаться и на ремонтно-технической базе, если бы согласились, и Косолапый насчет нас поговорил бы с руководством.
На следующий день наш расчет выгружал для С-60 снаряды, которые мы приняли сначала из «Урала», а затем занесли в то самое здание около казармы, которое стояло на высокой платформе. Внутри здание оказалось бывшим производственным помещением, в котором еще сохранялось какое-то старое разбитое оборудование, и служило в последнее время это здание для складирования всякого мусора. Коробки из-под пайков, банки железные и многое другое сваливалось сотрудниками в углубление, устроенное рядом с неизвестным мне механизмом. Здесь на полу и устроили мы склад для боекомплекта к нашей С-60. Всего вышло 12 ящиков со снарядами. В каждом ящике было по пять снарядов, а это значит пятнадцать обойм, если в одной обойме четыре снаряда.
Обойма? Это такая железная планка с пазами, куда и вставляются снаряды, и вот эта планка, обойма, затем и загоняется в магазин С-60. Наверное, понятно я объяснил все. Все просто. Здесь же в помещении два дня мы соляркой оттирали от солидола снаряды, протирали их, откручивая колпачки, убирая оттуда резиновые шайбы, протирая внутри все и снова закручивая. Боекомплект подготовили и, подогнав наш «Урал» с орудием к зданию, загрузили все в кузов, складировав часть боекомплекта, который был уже вставлен в планки-обоймы, у борта, находящегося возле кабины. Ящики оставили до того момента в старом здании, когда будем уезжать отсюда насовсем. В этот же день, под вечер уже, спустившись к гаражу и выгнав «Урал» из него, расчет занял свои места в кузове.
Сегодня предстоял экзамен или зачет для водителя и самого расчета орудия. Рядом с водителем для такого дела уселся один из старших, прибывших к нам вместе с Маяком. Маяк и еще трое с ним в «Патриоте» отправились на полигон, где предстояли стрельбы. Машину гоняли по бездорожью вместе с расчетом, бешено гоняли. Лужи, маленькие овражки, проселочные дороге и часто просто останавливали «Урал» там, где нас уже ждал «Патриот» с другими сотрудниками-артиллеристами вместе с Маяком. Здесь, остановившись, мы по команде старших разворачивали орудия и делали холостые выстрелы. И так снова и снова. Затем поехали на сам полигон, где отстрелялись по террикону, по его склону. Закончив все эти процедуры, расслабились несколько, и, пока старшие о чем-то рассуждали, расчет, убивая время, принялись стрелять из «калашниковых» по импровизированным целям, находящимся ближе к основанию террикона. Я смотрел на то, как Кавун, присев на одно колено, ведет прицельный огонь по мишеням из автомата, прижав приклад к правому плечу. «Неправильно, — подумал я. — Бронежилет будет мешать, и потому приклад нельзя будет в бою прижать к плечу, надо учиться стрелять из автомата, держа его в руках и не прижимая приклада. Надо учиться чувствовать цель своим организмом. Однако навряд ли Кавуну все это пригодится», — думал я тогда так.
Затем, собравшись, снова поехали на ремонтно-техническую базу и, загнав «Урал» в гараж, пошли в расположение. Был банный день. Баня была горячей и места здесь хватило бы, чтобы мыться целому отделению. Работал водопровод, и холодная вода также была под рукой. Полки и веники, все тут имелось. Так что состав базы успевал помыться и попариться, тем более начали они это делать сразу после обеденного перерыва. Вымылись и во двор, я не мог не заметить целую очередь, стоявшую здесь перед входом, находящимся по эту же сторону корпуса метров за восемь от входа в баню.
— За чем стоят? — спросил я одного из бойцов.
— Вещи сейчас привезли, там есть обувь и кому надо куртки и штаны. Все хорошее, — пояснил мне боец.
Очередь двигалась очень быстро. Сотрудник, очередь которого доходила до двери, просто заходил внутрь вещевого склада и сам выбирал то, что ему нужно. Старшина банально контролировал этот процесс, стоя рядом со входом внутри склада. Привезенные обувь и вещи просто занесли и в кучу скидали. Да, не новое все было, но мало ношенное и потому очень даже пригодное для использования. Отстояв свою очередь, я тоже выбрал себе подходящую обувь, так как в своих дорогих кроссовках, приобретенных в Йошкар-Оле и обозначенных как водонепроницаемые и супер-супер, я был не уверен. Выбрал себе простые и мало ношенные берцы. Да, если это не специальные тактические кроссовки, которые продаются в военторге, то лучше их только берцы, а все остальное, считаю, все эти супер-супер, по какой бы цене этот «супер» вам ни продали, на войне все это полная туфта в сравнении с военной спецобувью.
Да, кстати, на посты перед нашим расположением там у вышки КПП наш расчет за эти дни выставляли каждые сутки. Час в сутки, грубо говоря. После последних стрельб и проверки «Урала» с водителем пробыли на базе мы еще два дня, и вот — команда на выезд. Банально погрузили за день перед выездом в кузов «Урала» ящики со снарядами, приготовили рюкзаки, а в