Грохот выстрела сотрясает все вокруг, далее Токарь опять выходит на корректировщика и требует подтвердить результаты выстрела. Я приготовил кассету, Фокс ждет, а Токарь, держа рацию в руках, ждет ответа по рации. Однако, если мы с Фоксом в полном порядке, то с Токаря градом льет пот с его красного лица, и не от жары он обливается потом сейчас, и не от жары он красный стал как рак, а от напряжения… Токарь понимает, осознает всю ответственность ситуации — свою ответственность перед нами и командирами. Нам надо сейчас отстреляться точно по цели, и еще… скоро по нам от украинцев прилетит, думается. Каждый из нас понимает, что выстрел нами произведен, и значит, с этого момента украинцы начали вычислять наше местоположение, чтобы подавить наш огонь. Подтверждение получено, Токарь убирает рацию куда-то вниз, и…
— Выстрел! — кричит Токарь, и оглушительный удар из ствола сотрясает все вокруг нас, а затем еще, еще и еще. Начинаем бешено бить по цели, подача кассеты — Фокс загоняет в магазин кассету, Токарь жмет на педаль одиночными, и так по кругу. Миша где-то внизу собирает с земли пустые использованные планки[23], которые часто вылетают за борт кузова и падают на землю. Все идет быстро, и, когда уже мы выкидываем по позициям противника пятую кассету, где-то вдали раздается разрыв. После этого Миша впрыгивает в кабину «Урала». Мы понимаем, что сейчас где-то близко совсем ударит украинский снаряд, где-то близко совсем раздастся разрыв, и тогда только будем сворачиваться и уезжать отсюда… А пока — пока мы дальше продолжаем стрельбу. Еще кассета ушла, и еще кассету вгоняет Фокс в магазин — выстрел, еще один выстрел. И здесь… Разрыв украинского снаряда, поднявшего вверх землю и блеснувшего электрическим пламенем, пришелся за пять метров от кромки леса, заросли которого находились от нас метрах так в пятнадцати.
«Нащупали нас! Надо уходить!» — проносится у меня в голове, и я кричу расчету:
— Уходим!!! — ударяю три раза рукой по крыше кабины нашего «Урала», и что-то громкое говорит командир, но я его не слышу… Фокс быстро падает в кресло, и они там, эти двое, начинают бешено крутить рычаги приводов. Ствол орудия начинает поворачивать в мою сторону. Машина гонит в лес, а наше орудие сворачивается на ходу. И вот я наконец-то закрепляю ствол орудия в горловине замка, что приварен к борту кузова. Гоним… Лесная дорога, уходим на скорости в глубь леса, под кроны деревьев, а наша позиция, на которой мы только что стояли, накрывается украинской артой — разрыв за разрывом слышны там вдали. Но мы ушли. Наш С-60 отстрелялся и ушел вовремя с позиции. Мы все сделали правильно. Однако еще все же не все! Летим на скорости по лесной дороге, ветки теперь крупные валятся в кузов, засыпая нас всякой шелухой с деревьев, а там, вдали, слышны разрывы украинской арты — разрыв за разрывом. Теперь они посылают туда снаряд за снарядом, но нас уже там нет…
«Водитель ваш будет в шоке, когда будет гнать машину, и потому вы его потом не остановите уже», — вспоминаются слова Маяка. Миша и правда гонит. Вылетаем с лесной дороги и поворачиваем куда-то левее. «Урал» все так же идет на скорости, и Токарь кричит уже: «Стой!» И я бью рукой по крыше кабины «Урала», снова садясь на ковер, под которым находятся неиспользованные кассеты со снарядами. «Один осколок сюда, и рванет все вместе с машиной…» — проносится молнией мысль в голове, но не в виде раздумий, а как факт, как вспышка или осознание этой действительности. Вдруг Миша сбавляет скорость, едем, и вот через какое-то время «Урал» наш выезжает со второстепенной дороги на главную дорогу, покрытую асфальтом, а затем поворачивает направо. Едем прямо по дороге, по асфальту. «Урал» идет уже спокойнее, и мужики перебираются ко мне, к борту около кузова. Сидим здесь втроем. За бортом я не вижу пока ничего необычного… Поворачиваю голову направо и вижу торчащий за бортом дорожный знак, который мы проезжаем, на котором написано «Бахмут» на синем фоне. Моему взору открылся маленький кусочек этого города, что я смог увидеть из-за борта кузова — рядом с дорогой мы проезжали развалины одноэтажных по преимуществу кирпичных домов, развалины частного сектора. Это была гряда не просто частично поврежденных зданий, а именно гряда разрушенных зданий, с покосившимися или разрушенными окнами, выбоинами в стенах домов, разрушенными и провалившимися крышами, разбитыми хозяйственными постройками, и все это представлялось в целом как куча хлама, собранного вдоль дороги, а потом за этой же грядой бывших домов частного сектора я увидел многоэтажки… Это были высотные здания когда-то светлых тонов, а сейчас они представляли собой грязные башни с зияющими в них темными, черными провалами окон. Одна и вторая, и вон еще такая же грязная многоэтажка, а вон там еще здание, и там вон тоже дом… Грязные строения из кирпича и бетона с черными глазницами в них, и замершее пространство вокруг всего этого. И не представлялось даже, что там еще могут быть мирные люди где-то… Такая мысль не укладывалась в голове.
В целом как это все выглядело? — спросит меня читатель. Я отвечу. Уважаемый, дорогой читатель, ты когда-нибудь фантастический фильм про Апокалипсис смотрел? Видел там города после Апокалипсиса? Именно так и выглядела вся картина в целом, если говорить о том кусочке города, причем не малом кусочке, который открылся тогда нашему взору. «Город Апокалипсис из давно забытого фантастического фильма ужасов, — именно тогда так я и подумал, проезжая мимо всего этого. — Это все я уже видел в сумасшедшем фантастическом кино про конец света». Смотрел я на городские постройки или на то, во что они превратились, и размышлял так. Свои мысли тогда я помню точно, и эти мысли о Бахмуте, тогдашние мысли, мне въелись в память вместе с образами этого города. И тот, кто увидел бы из вас все это так, как увидели мы тогда, тот, конечно, почувствовал бы всем своим организмом, всем своим существом, нервами и всеми своими внутренними чувствами, как в этом месте отдает смертью… И именно при виде этого города в моем сознании всплыли тогда картинки тех самых проклятых элеваторов, что находились рядом с Курдюмовкой. Разные места, а запах один, запах смерти. Да, смерть тоже можно описать, у нее тоже есть свой образ и запах. На войне везде опасно, а на передовой очень опасно, но есть места на войне, которые говорят тебе: «Здесь смерть». Это ощущение на животном уровне. Наверное, так же чувствуют животные мир, предметы или разные места, улавливая на уровне органики, чувств краски того или иного места, его покой или опасность. И человек в критической ситуации войны так же.
Едем. Раздался разрыв на порядок далеко от нас, метрах так в двухстах, и черные клубы от этого разрыва, уходя в стороны и вверх, быстро рассеялись, напомнив нам, что и на этой стороне Бахмута не все зачистили еще от вэсэушников. «Урал» наш прибавил ходу и уверенно уходил на север. Ехали, казалось, необычно долго, мчась по асфальтированному полотну дороги. Но все же появились знакомые места, и мы наконец прибыли «домой», в свое Зайцево, поставив «Урал» на свою стоянку между складом и полуразрушенным домом. С другой стороны, этот случай нам дал понять на практике, насколько близко мы находимся от этого самого Бахмута.
Да, водитель был в шоке и, выехав с лесной дороги тогда, банально перепутал поворот, уехав в другую сторону. Это и понятно, так как в это время, когда он дергает машину, все его мысли только об одном — уйти быстрее, увезти нас и «Урал» из-под прилетов украинской арты, и здесь он полностью понимает степень ответственности за все происходящее, осознает цену ошибки, если она будет допущена им. Цена? А ценой может быть смерть всего расчета. И это без преувеличения, так как с открытки уйти потом, если осколками будет машина выведена из строя или если сам водитель будет ранен, фактически невозможно, и тогда только чудо сможет всех нас спасти. Двадцать метров под интенсивным огнем арты пробежать — это… А если машина встала, вышла из строя, и кто-то еще и ранен тяжело, то это время, а там каждая секунда уже на счету будет у расчета. С кузова-то снимать надо человека, если тяжело ранен, а при той интенсивности ударов, что потом мы слышали, покидая позицию, промедление являлось синонимом смерти. И поэтому тоже важна внутри расчета С-60 слаженность в действиях его, и потому тоже водителей в расчеты на С-60 подбирают тщательно, и любое сомнение в водителе означает перевод его в другое подразделение. Водитель С-60 — это профессионал из самых профессионалов, это адекватный и смелый человек, непосредственно отвечающий за жизни тех, с кем он работает.
На следующий день готовили снаряды, снова протирая их соляркой от солидола, укомплектовав на двенадцать кассет боекомплект в кузов «Урала». Все так же дежурили по часу на рации в кабине. Я помню хорошо одного связиста, который работал на Ханкале, он был военным, по-моему, в звании капитана служил ранее в российской армии, а теперь вот в «Вагнере». Он ко мне бывало заходил, и мы с ним разговаривали о разных интересных вещах. Помню, что автомат у него был АК-12, и он мне про него рассказывал. Ходил он из Зайцева на позиции по вопросам связи, и бывало так, что видит меня если около «Урала», то обязательно ко мне подойдет. Потом мы часто встречались на самой Ханкале, когда я к нему приходил менять аккумулятор к рации. На Ханкале мы бывали и по делам, так как нас в ночь иногда поднимали для разгрузки пришедших туда снарядов. Разгрузкой снарядов и их складированием там же на Ханкале занимался, разумеется, не только наш расчет, но и все ханкалинские бойцы, все разгружали грузовики, приходившие тогда туда. Этого связиста, кстати, я еще и потому запомнил, что собака у него была, и постоянно эта собака с ним ходила, или сидела возле него порой в помещении для связи. Огромный такой пес, покрытый черной шерстью, которая ближе к животу становилась темно-темно-рыжей.
— Немецкая овчарка, — пояснял мне связист, показывая на пса.
Разговаривая с этим связистом, я к тому же узнавал хоть какие-то новости… Например, о том, что министерских все больше прибывает в наш район дислокации, и наши готовятся им полностью сдавать свои позиции. По разговорам, которые велись по рации, также информация такая подтверждалась, и часто командир наш Якут оговаривался в том числе и насчет отвода старого нашего штурмового отряда с передовых позиций в тыл. Армейские подразделения, или как мы их называли «министерские», проходили по рации как «союзники». И если сначала в Зайцево их не всегда можно было увидеть, разве что только проходящую колонну армейскую в сторону Ханкалы мимо нас, то уже в середине мая 2023 года люди в зеленой камуфлированной форме начали все чаще попадаться даже в том месте в Зайцево, на том отшибе, где мы остановились. Кстати, выезды наши на позиции были регулярными.