себе обратно. Оказывается, как я узнал потом, у них по инструкции положено сразу у любых раненых отбирать или забирать любое оружие, так как человек с ранением может повести себя не всегда адекватно. Их так инструктируют. Так вот, начали меня осматривать.
— Раздевайся, — говорит один из них, что повыше и с усами.
Я скинул с себя все, что было на мне сверху, то есть разделся по пояс.
— Да, у него здесь… — водит рукой по лопатке другой медик, и что-то они там говорят на своем медицинском языке, что для нормального, обычного человека не совсем и понятно.
— Здесь болит? — давит мне на лопатку и потом еще выше, и еще левее лопатки один из них.
— Да, вот здесь болит, — поясняю я, реагируя на руку медика, который надавливает в том или ином месте спины у меня. — А здесь острая боль, — говорю я.
— Так, тебе бы полежать, отлежаться вот со всем этим дня три или четыре у нас. Ты сильно растянул мышцы, — объясняет мне тот, который повыше и с усами.
— Не могу я лежать три или четыре дня, я и один-то день лежать не могу. Если лягу, то наша С-60 не будет выходить на выезды. Мне бы мазь какую-нибудь.
— Точно лежать не будешь? — спрашивает усатый.
— Точно.
И тут один из сотрудников госпиталя, такой смуглый весь на лицо, входит в эту комнату, где мы стоим, и протягивает мне тюбик с мазью.
— Бери, это очень хорошая мазь, не всем дал бы. Мажь, когда заболит, а так надо утром и вечером. Она и лечит, и обезболивает. Втирай ее посильнее в тело, туда, где болит, и рядом. Я обычно попроще даю мазь больным, а тебе такую дам. У меня таких еще два тюбика осталось, — говорит мне медик.
Если сказать, что я был польщен и рад, то это значит ничего не сказать. Я был восхищен отношением медиков к бойцам и еще раз убедился, что здесь работают добрые, честные и добросовестные люди. Ладно… Кстати, мазь мне эта очень пригодилась, и правда ведь помогала мне, снимая боль, и казалось временами, что и боль совсем не вернется никогда уже. Хорошую мазь они мне тогда дали. Однако так просто мы не расстались с медиком, который мне мазь эту дал, и разговорились… Оказалось, что он здесь на Донбассе давно.
— Я еще в 2022 году работал здесь и в вашем госпитале проездом был в последний раз в декабре прошлого года, — сообщаю я свою историю медику, которого звали Федор. Разговорились…
А когда он узнал, что я буду писать книгу о войне, рассказал мне и о себе. Вот его слова:
— С «Вагнером» я заключил контракт в январе 2023 года. Сначала по базам «Вагнера» и на «Кедре» с 29 января был уже. Там меня в штурмовики готовили. Потом по группам, кто в пулеметчики, кто с гранатометом работать, по специальностям разным, и здесь понадобились люди с медицинским образованием. А у меня мать медик, и я в больнице работал до этого. Пошел учиться на медика. Попал на базу «Геноцид», прошел там допобучение, стал фельдшером. Затем перевели на базу «Карусель», которая в прифронтовой зоне находилась. Почему «Карусель»? Это название вышло от того, что личный состав там прокручивался как карусель — приезжали командиры подразделений и отбирали для себя бойцов. Вот из «Карусели» я попал уже в село Зайцево, сюда. Вот и работаю здесь. Да, разное там было. Помню этот Бахмут. Вначале, как только вошли туда наши, каждый день раненые и тяжелые часто. Меня посылали в Бахмут за нетранспортабельными ранеными.
— Это что за раненые такие? — спрашиваю его я.
— Ну, это такие… Когда лежит раненый, он живой, а начинают его поднимать, то умирает быстро. Их правильно надо переносить. Вот за такими посылали меня. И на жесткие операции тоже меня посылали. Вот случай расскажу… — задумался Федор на несколько секунд и продолжил: — Вызвали нас в Бахмут. А там, с северной стороны, как туда входишь, справа пятиэтажки стоят, а слева этот проклятый блокпост. Так вот, начиная с первой пятиэтажки до второй я полз к раненому сто метров, а потом, когда до угла второй пятиэтажки дополз, то еще метров сорок примерно до третьего или четвертого там подъезда. Нельзя бежать было, снайпер работал. Помню, это март был. Дополз к этому четвертому подъезду, у которого раненый наш лежал. А снайпер как будто ждал этого. И понятное дело, что ждал. Они так и делают. Работа такая у этих специалистов.
— Вытащил? — спрашиваю.
— Какое там вытащил, — отвечает Федор. — Только успел прикрыться раненым, которого снайпер и прошил. Надо мной квадрокоптер-разведчик работал, смотрел, жив я или убит. Долго снайпер по мне бил. Вот этот боец, прошитый снайпером, и помог мне выжить. За его телом я выжил. Ну, знаешь сам, что медиков снимают первых, как и командиров или там пулеметчиков…
— Знаю, известная система.
— Если такая ситуация возникает, в первую очередь медик должен спасать свою жизнь, пусть даже рискуя или отдав жизнь бойца. Нас так инструктировали. И это правильно, так как медиков мало, и их берегут всегда. Потому за ними снайперы и охотятся.
— А как вышел оттуда?
— Был такой медик Дунгаре. Он смог к пятиэтажкам пройти, проползти. Слышу, кричит мне: «Измажь себя кровью». Я и измазал себя кровью этого бойца убитого. Привел себя, так скажем, в трупный вид, в неликвидное состояние такое… Замер. Квадрокоптер потом успокоился. Улетел. Так и выполз я оттуда.
— А много было раненых в начале штурма Бахмута?
— Много. Я тогда не спал совсем. На ходу дремал, на ногах. Некогда спать было. За ночь привозили по тридцать или сорок, а то и по пятьдесят человек в госпиталь. Тяжелых много очень было… А что ты хочешь, если пятый штурмовой отряд обнуляли[24] только два раза.
— Много спас? — интересуюсь я у медика.
— 368 человек на моем счету, но… Спас 368 человек, и это только тяжелораненые, сколько «легким» оказывал помощь, уже не вспомнить никогда, много. 368 тяжелораненых, но… — повторил Федор. — Хотя минус один. Одного доставил, но он умер здесь в госпитале. Дело в том, что ко мне бойца привезли в госпиталь, у которого ступня частично оторвана была, часть ягодицы отсутствовала и левая кисть руки повреждена… На руке левой четыре открытых перелома. Он на мотоцикле с коляской боекомплект возил, и боекомплект сдетонировал. Его выбросило вместе с мотоциклом… Ему парни вкололи много транексамовой кислоты, так как боялись, что кровью истечет и умрет. Перестарались. Умер. Перешел из категории трехсотых в категорию двухсотых. Помню, как у него от этой транексамовой кислоты кровь желеобразной стала.
— Раненых бывало, наверное, доставляли бойцы сами на эвакуацию.
— Да, на броне привозили. Там Отрадовка есть, вот помню в сторону Часова Яра, у Клещеевки… Поле там, и бывало прямо к нам в машину перекидывали раненых с брони. Забираем и уходим в госпиталь.
— Тут же морг у вас работает. Хотел спросить тебя. Там как? Много побывало?
— Да, очень много, — говорит Федор. — Только за первые две недели, как вошли в Бахмут, особенно много.
— А по моргам в Луганске самом как? Ты же не простой медик. Бывал там по делам своим медицинским в Луганском госпитале ветеранов?
— Скажу так, — объясняет мне Федор. — Там, если в общем по Луганску, поначалу всех событий, что помню на этот именно 2023 год, то ночь через ночь приходили грузовые машины, «Уралы» и КамАЗы, нагруженные двухсотыми. По десять и, как помню, до четырнадцати машин таких бывало, наполненных телами мертвыми. Морги… Там все переполнено было.
— Вагнеровцы? — спрашиваю.
— Все. И министерские военные, и вагнеровцы. Девочки там работали, женщины, все жаловались по поводу того, что запах стоял трупный сильный, а у меня нос не дышит, хронический у меня насморк, запахи не улавливаю, и мне было проще. Холодильников, конечно, не хватало на все это. Морги переполнены были. Здесь рассказать мог бы многое Харон, он руководил там моргами.
— Так вы еще мирных, насколько я слышал, эвакуировали.
— Эвакуировали, — говорит Федор. — Но мирные тоже не всегда мирными были. Вот, например, помню, как эвакуировали двух женщин, а одна даже без ноги была. Проверять их начали, сумки, документы. Пришлось особистам сдать их. У одной в большой сумке магазины обнаружили от М-16, выложить не успела, видимо, она еще оказалась по документам военным врачом украинским. Раскрутили ее потом, и выяснилось, что муж военный инженер, воюет в составе ВСУ. А другая, что была без ноги, преподавала ранее саперное дело, а затем тоже по медицинской части в ВСУ работала. Это в Бахмуте мы их из-под обстрела выводили, эвакуировали. Просто в этом бардаке они к нам попали и не скинули документы и другое… А бывало, ведешь так мирняк, и что-то в человеке не нравится. Обычно идут себе и идут, а один вот головой крутит, присматривается, и напряжение в нем такое, что это его напряжение выдает в нем чужого, не своего. Это чувствуешь часто. Предупреждаешь потом, конечно, своих, когда передаешь их. А вот случай совсем интересный был в Бахмуте. Старушка жила рядом с точкой нашей. И рации плохо работали. Глушит и глушит их. Ничего понять не можем, кто и как глушит, пока не обнаружили в жилище бабки этой старой, которой уже за семьдесят лет, глушилки американского производства, лямов так на десять по цене. Вот так бывает… И вообще, если войну ведем, то надо всех проверять, ведь у многих и родственники на Украине живут. Помню случай был, когда один добровольцем пошел на спецоперацию, гражданин России, откуда-то из Подмосковья, по-моему, он был. Так вот, оказалось, что у него родственники на Украине и тетя в ВСУ, а дядя его вообще в СБУ работает. Его раскрутили сотрудники ФСБ, когда тот информацию на ту сторону передать хотел. Работал скотина на украинцев. Мне как медику приходилось со многими общаться, многое знаю… — резюмирует свой рассказ Федор.
Федор часто осматривал и допрашивал тех, кто направлялся на эвакуацию из Бахмута. Проходили допросы и осмотры в госпитале в Зайцево, в том самом трехэтажном здании, в подвале. Напомню, что до войны это была обычная жилая трехэтажка, каких много сейчас и на Украине, и в самой России. Досмотр осуществлялся в изолированном помещении без окон. Помещение было небольшим, примерно два метра шириной и четыре метра в длину.