А как украинцы, которые кричат, что они «це европа», со своими шароварами и хором чубатых мужиков в вышиванках, поющих в Верховной Раде, могут быть вообще хоть какой-то там маленькой частью европейской культуры? Украинцы — это даже не европейский народ. Это то ли придаток старой Польши частью своей, то ли регион, который русские попытались окультурить, но недоокультурили до конца.
Я поляков-то даже с большими сомнениями отнес бы к европейцам, так как поляков считал и считаю большим недоразумением… Природа посмеялась, поселив этот народ рядом с немцами и с нами. Поляки — это почти такие же украинцы, но только поглавнее украинцев будут. Это для украинцев поляк является «громадьем», а для нас поляк — всего лишь представитель бывшей провинции нашей страны, так сказать, областной феномен. Мы на скандинавов похожи и на шведов. И если о нас говорят, что мы славяне, то это еще очень условно. Мы создавались из славян и скандинавов, это сильный сплав белой расы. По силе духа во всем мире с нами только немцы могут сравниться, несколько. Наверное, и поэтому тоже мы в Европе единственные народы, которых бесполезно макать рожей в дерьмо, нам все равно — отмоемся и снова драться будем…
Да, самые сильные по генетике своей народы — это немцы и русские, вот они и сталкиваются друг с другом часто в боевых конфликтах. Русские сегодня — это эталонные европейцы, и в то время, когда европейские народы клонятся к закату, новое европейское возрождение в его новом виде произойдет именно в России. Мы, русские, будем единственными наследниками и продолжателями великих европейских культурных традиций. Что такое культура европейская? Так она главным образом основана на древнегреческих и германских составляющих, дополненных элементами и образами из других культур народов Европы. И вся эта смесь и есть европейская культура. Возьмите любой кремль в любом русском городе. Итальянский стиль. А есть древнегреческий стиль в наших зданиях. Но все равно это уже здесь, на нашей почве русская европейская традиция. То же самое музыка классическая или там литература, и даже язык Пушкина. Гордиться надо тем, чем мы являемся здесь и что мы уже создали здесь. И развиваться еще будем. Будем, и еще как! Русским еще предстоит только развернуть свои мощные крылья для высокого полета, все еще впереди. В историю мира, как ведущая мировая культура, после древнегреческой и германской, войдет русская культурная составляющая. Мы станем эталоном для подражания для всего мира. К этому надо стремиться.
Только вот сейчас выдержать надо войну с Западом, натиск с Востока и Юга, разобраться с пятой колонной, и будем развиваться. Спецоперация, эта СВО, доказала, что русским присуща демократия, чтобы они могли управлять эффективно. Это понятно стало на примере «Вагнера», его внутреннего устройства, и на примерах многих активистов и энтузиастов, на плечах которых эта война выдерживается. Люди сами и в тылу организуются для помощи воюющей армии, и создают цеха и научные коллективы, чтобы в кустарных условиях делать беспилотники и другое оружие. Люди сами стремятся в добровольческие подразделения. Наши люди могут сами организовываться, и они лучше в демократии развиваются, а вот давление сверху для них вредно. При давлении сверху наш человек инициативу теряет, и ему уже ничего не надо… Барин решит? А ни хрена он не решит, а если и решит что-нибудь, то только так, как ему надо, а не всем нам. Вот посмотрите, война настала, и быстро общество организовало все снизу для фронта. Сами организовываться стали, сами через военкоров и военблогеров и других установили между собой связь, и сами начали выявлять ошибки и делать предложения по спецоперации. Можем! Русы мы, и жить мы должны как те свободные русы, которые еще в древности управлялись «вагнеровским способом», демократией, — рассуждал я так про себя, обдумывая многое.
И здесь, в этих местах, мы долго не задержались и вскоре были оттянуты еще дальше, за Луганск, а там остановились в маленьком селе, где расселились в брошенных домах. Население этого маленького села к нам относилось с почтением и по-доброму. Однако почему дома здесь брошены были? Люди нам объяснили, что в этих домах жили украинские чиновники, и дома эти у них были вроде что-то дач, загородных коттеджей. Здесь я в группе из восьми человек был направлен в один из таких домов с гаражом для охраны склада с оружием. Склад устроили в просторном гараже, имевшем смотровую яму и большие железные ворота темно-красного цвета. Нас было восемь, и каждый по очереди из нас отстаивал на посту по часу. В этом же месте я потом встретил и того самого мужчину из Астрахани, и своих земляков. Один земляк был из Марий Эл и проживал где-то около Илети, а другой из Кировской области…
В этом селе мы вели себя предельно корректно, что контролировалось и руководством нашим, и с населением наши контакты были сведены до самого минимума. Пока жили в домах, наши машины и другие орудия располагались в небольшом леске, примыкавшем к селу. Там, около орудий, дежурили уже другие люди, специально для этого выделенные. Но и здесь мы много не простояли, лишь дней семь.
Далее нас оттянули еще в какой-то дачный поселок, причем достаточно большой. Этот дачный поселок возвышался над рекой, к которой мы часто ходили купаться, а там справа, если стоять на возвышенности над рекой, открывался вид на большой мост. Рядом с поселком этим было какое-то большое село, но я туда не ходил. Здесь, в этом месте, мы оборудовали два шлагбаума с КПП или постами к ним. Один такой пост со шлагбаумом располагался на дороге, ведущей к селу, а другой — на выходе из поселка в сторону поля. Большое, долгое поле, за которым мы могли наблюдать автомобили, стоящие около бензоколонки. Да, кстати, при выезде из леса, а вернее от дач наших, дорога вела налево к селу, и другая ее ветка вела направо, в сторону, как я думаю, Луганска. Так вот, примерно в этом месте, месте развилки дорог, стоял выдающихся размеров памятник, или вернее даже экспозиция, представлявшая собой князя Игоря на коне и его дружину тоже на конях и с копьями. Экспозиция находилась на естественном возвышении из земли и стояла там то ли на каменной, то ли на бетонной площадке.
Сначала я жил со своим взводом, а затем ушел к нашему «Уралу», где располагался маленький дачный домик, который я занял под жилье. Размер домика был с обычный садовый вагончик, как зайдешь, налево сразу кровать из досок, застланная моим спальником, прямо от входа — рюкзак и другие вещи, которые сюда перенес водитель нашего «Урала». Так и жили дня два и ждали, что будет дальше, пока не приказали нашему расчету явиться вместе с машиной и орудием на ту самую ремонтно-техническую базу, на которой мы и получали этот «Урал». Приехали на базу. Нашли тот самый водяной насос и погрузили его в машину. Зашел я и внутрь корпуса — ничего здесь не изменилось с тех пор, как мы уехали отсюда тогда, в апреле, кроме того, что в дальнем углу в боксе появился новый КамАЗ с орудием С-60. Однако этот КамАЗ так и не вышел отсюда, приехав через день после нашего отъезда и простояв здесь до июня, как мне сказали потом. Пройдясь по боксам, я только начал выходить, как со стороны ремонтного цеха, где стоял еще обеденный стол, меня окликнул мужчина в черной рабочей спецовке. Это был слесарь, которого я хорошо запомнил в лицо. Лицо его было сухощавым, с небольшой черной кудрявой бородкой, и сам он, этот слесарь, был небольшого роста… Мы поздоровались с ним, кивнув еще головой друг другу в знак приветствия, и я спросил его:
— Ну, как вы тут без нас?
— Нормально. Все нормально… — говорит мне мужчина и смотрит на меня удивленно так, странно смотрит, как бы вопросительно.
— Вот приехали за насосом. Наверное, сдавать «Урал» будем, я так думаю. Номера уже переписывали с пушки, со всех механизмов.
— Так вы же… — говорит так неуверенно мне слесарь, — погибли все?
— Как погибли? — спрашиваю.
— Погибли. Нам сказали, что вас вместе с «Уралом» всех сожгли.
— Нет, — мотаю я головой, — мы живы все, и именно наш расчет не погиб. Это, наверное, другой расчет.
Однако слесаря это не успокоило, и он все равно на меня смотрел как на привидение.
— Нет… сказали, что вы погибли, — не унимался он, силясь понять смысл моего появления здесь в живом виде, в оригинале, так сказать.
Я улыбнулся ему и вышел в дверь, попрощавшись, после чего подошел к Токарю и объявил ему с улыбкой, что только что слышал про нас. Токарь нахмурился, посерьезнел вдруг и сказал, что это вообще не смешно.
— Это не смешно. Как можно над этим смеяться? — глядел на меня Токарь, и меня еще больше удивлять стало его отношение к происходящему вокруг.
«Да уж, — думал я тогда, — в окопах бы тебе с недельку под прилетами арты украинской посидеть…»
На базе пробыли недолго, вернувшись обратно в свое новое расположение. На следующий день «Урал» снова отправили на базу с водителем Мишей и командиром расчета Токарем, а вот нас с Фоксом оставили на дачах. Через день меня и Фокса нашел Урюк и отправил на УАЗе снова на эту же базу, где мы должны были сесть в КамАЗы и «Урал» с орудиями С-60 и сопроводить их до наших дач. То есть приехать на машинах с орудиями С-60 в качестве сопровождающих. Один из КамАЗов, как мы узнали, с нуля, с завода пришел и был напичкан электроникой в кабине. Получили два КамАЗа и «Урал» уже только к вечеру, причем получили их вместе с новыми расчетами. Два расчета ехали на кузовах своих машин, а расчет с моего «Урала», который я должен был сопровождать, разместился в УАЗе, я же сел в кабину машины рядом с водителем.
У меня и в целом у всех сопровождающих были рации, и мы двигались в колонне. Наш «Урал» выехал последним. Ночь, едем. Разговорились по дороге с водителем. Оказалось, что это доброволец, который через региональный центр поступил на работу в «Вагнер» и, пробыв две недели на Молькино, прибыл сюда.
— Я всю жизнь проработал дальнобойщиком, — рассказывал о себе водитель Коля, — дома жена и ребенок шестнадцати лет. Я решил пойти воевать за Родину против этих гадов, иначе они сами к нам придут, если мы их сейчас не уничтожим, — объяснял мне свою позицию Николай.