Ехали в автобусе спокойно. Молча и только иногда переговариваясь друг с другом по необходимости. Рядом со мной у окна сидел мужчина лет под сорок.
– Ты откуда сам? – спрашиваю я его.
– Из Якутии, а живу в Москве. Долго уже там проживаю, работал.
Так и ехали, делясь друг с другом по дороге водой и нехитрыми пожитками. По дороге несколько раз останавливались для отправления естественных надобностей и покурить, проветриться.
Уже 3 сентября 2022 года. Вот мы и на Донбассе. Мелькают знакомые из СМИ названия населенных пунктов, вот проезжаем тот самый знаменитый Краснодон. Про него Шолохов писал когда-то свой знаменитый роман. Дома облезлые, как будто только что закончилась советская власть, а новое время, с той самой буржуазной мишурой, еще не наступило. Балконы домов, завешанные бельем, которое сушится на тех самых советских веревках, идущих вдоль этих балконов. Вот вдалеке старый «Урал». Серая дорога, магазины с фанерными вывесками на них. Выходить, кстати, не разрешают в населенных пунктах, все-таки тревожная территория, и не исключена диверсия против нас. Утро. Совсем раннее утро. Вроде проехали Луганск. Высаживаемся из автобусов на какой-то поляне, окруженной деревьями. Нас очень много. Ходим и осматриваемся. Отдает ранним утренним холодком. В шагах двадцати от наших автобусов стоят в ряд «Уралы». Начинаем по команде загружать в них свои рюкзаки. Вдруг слышим команду: «Строиться, обезьяны!» Мужчина в камуфляже и с непокрытой головой стоит в окружении бородатых командиров…
– Строиться, я сказал… Разобрались поротно.
Приказ этого харизматика начал выполняться нами. Понятно стало, что перед нами Пригожин. Построились. К нашему отряду подошел наш командир с позывным Саратов и сразу же начал давать команды, строить людей. Построились быстро – не мальчики. Пригожин громким командирским голосом продолжил:
– Разобрали-ись… Вы на Донбассе! Вы, вы! Вы ничем не занимались дельным на гражданке и вдруг изъявили желание воевать. Уважаю ваше мужественное решение, поздравляю вас. Вы возьмете Николаев… пока не возьмете его, не уедете отсюда. Отсюда уезжают только выработав контракт или трехсотыми, пятисотых здесь нет и быть не может. Все пятисотые остались там… Здесь нет пятисотых. Мы идем на запад! Как всегда, идем на запад… – И вот все в таком духе… и еще пару-другую броских фраз и «поздравлений» по поводу нашего прибытия, и мы начали грузиться в машины.
Жесткие скамейки. Ехали долго, часа полтора или два. По дороге встречались все те же знакомые из СМИ названия Донбасса. Проезжали городки и поселки, похожие все как один друг на друга. Отличительная черта населенных пунктов той местности в том, что все там похоже… Одним словом, повторюсь снова, как будто я попал на машине времени в Россию начала девяностых. Старые дороги с выбоинами на них, обшарпанные двух– и трехэтажки, а вот и пятиэтажные здания с балконами, на которых вывешено белье. Магазины с фанерными вывесками, и серость, серость, и все это как будто бы Россия, в которой только что советская власть закончилась, а новые времена еще не возвели ту самую сверкающую блеском буржуазного мира мишуру, которой наполнены города России 2022 года.
Вот мы свернули куда-то на проселочную дорогу. Сзади едут легковые машины. Вот за рулем привлекательная девушка, она машет нам рукой – приветствует. Вот еще легковушка, в ней трое мужчин – машут нам руками, приветствуют. В голове мысли сразу по этому поводу: они за нас, но расслабляться нельзя, ведь вот так могут и из гранатомета пальнуть. Опасность витает в воздухе. Вроде бы свои кругом должны быть, а с другой стороны – явно, что эта территория просто кишит агентами СБУ и других служб Киева. Наконец-то добрались. ЗиЛ остановился. Впереди видно озеро. Выгружаемся и идем к какому-то трехэтажному особняку, а может быть, к бывшему пансионату. Нам открывают ворота, у которых стоят автоматчики. Красивый дворец, особняк, окруженный длинными балконами, по которым можно войти в комнаты – бывшие номера. Отсюда открывается прекрасный вид на озеро. Ниже, если спуститься от самого пансионата, попадаешь на пляж, на берегу которого стоят лодки. Однако мы предупреждены: по двору пансионата не бродить, так как рядом может работать или снайпер, или просто разведка хохлов. Быстро поднимаемся по лестнице на балконы – кто на второй этаж, а кто на третий. Я поднялся на третий этаж и через балкон повернул направо, попав в зал. Из этого зала, заставленного пятью кроватями с тумбочками, видны два прохода прямо в соседние комнаты и слева проход еще в одну комнату. Здесь мы и должны расположиться. Сколько мы здесь будем – неизвестно. Ладно. Место мне понравилось. Пансионат, так пансионат – почему бы не отдохнуть на озере…
Обед. Берем пайки, которые находятся у лестницы внизу. Пайков много. Это такие коробки картонные, в которых три жестяные банки с язычками, чтобы можно было руками и без ножа их вскрыть. Потянул за язычок – и верх жестяной банки вскрывается. В одной такой банке 250 граммов чистого мяса – говядина. В другой – каша с той же говядиной. И в третьей, в зависимости от категории пайка, горошек с говядиной или фасоль с говядиной. И главное, говядина, что в каше, что в фасоли, настоящая и ее много… Да, сытный набор, с таким набором не оголодаешь. Еще в наборе есть шоколад «Бабаевский», – черный, горький, пять долек. Еще там галеты – пять упаковок, повидло яблочное, два пакетика чая, пакетик кофе, спички, три таблетки сухого спирта с металлической подставкой, на которой можно разогревать паек, и три пластмассовые ложки, упакованные в пакетики. Оказалось, что есть пайки можем столько, сколько влезет в нас. Стало понятно, что на пище Контора наша не экономит, и эта проблема совсем не проблема – только воюй. Однако расслабляться в пансионате долго не пришлось. После обеда мы начали внизу во дворе здания получать автоматы, а кто и пулеметы. Здесь же получали разгрузки, бронежилеты «Модуль-Монолит», и каски.
Надев на себя бронежилет и изрядно повозившись с разгрузкой, подгоняя ее под свой размер, я понял, что все эти доспехи меня тянут вниз. Да, было невыносимо тяжело, и думалось о том, как потом воевать во всем этом… Но часа через три или четыре все эти тяжести уже не казались чем-то особенно неприятным – тело и весь организм начали привыкать к боевому наряду.
Затем мы начали проходить нечто вроде собеседования. Нас вызывали в помещение, что находилось на первом этаже ближе к воротам, и быстро приписывали в то или иное подразделение. Я вошел в помещение. Справа за столом сидел сотрудник Конторы. Я назвал свой позывной, и он спросил меня о моей профессии и чем я занимался на гражданке. Мой ответ о том, что я специалист по охране труда и технике безопасности, его не удивил.
– По этой специальности у нас нет должностей. Будете штурмовиком. Вы стрелок теперь – это ваша должность.
Замечательно. Я был рад, ведь карьеру делать в Конторе я не собирался, и единственной моей целью было попасть на самый край передовой. Я думал о том, что, если я пришел воевать, так и буду воевать, а не работать где-нибудь в тылу. Я даже пулеметчиком не хотел быть и кордистом (хотя с «Кордом», этой тяжелой штукой, мне придется потом поработать), и не хотел быть агээсником[2]. Я жаждал лично видеть результаты своего опасного труда, желая «кинжального» боя с противником.
Я вышел поэтому с собеседования удовлетворенным. Через некоторое время подходит ко мне парень, который со мной вместе был на спецподготовке и жил в одной палатке. Так вот, он подходит и говорит мне, что есть место в такелаже, и зарплата такая же, как на передовой будет.
– Пойдешь? Место есть. Я за тобой пришел. Сказал там, что позову тебя… – говорит он мне. На это я ему ответил с юмором, что нет, я штурмовик и буду штурмовиком до тех пор, пока меня не убьют.
Он все понял и даже, как мне показалось, где-то внутренне улыбнулся моему ответу. Ушел. Через какое-то время нас всех построили перед зданием пансионата. По одну сторону встали те, кого приписали к тыловым частям, а также и те, кто должен поехать в учебный центр, – это были будущие пулеметчики, коих оказалось не так много. Мы же, а именно те, кто изъявил желание стать штурмовиками-стрелками, стояли в отдельном строю и явно чувствовали себя сиротами, так как нас было оч-чень что-то мало. Ну, представьте себе, что строй тыловиков и будущих пулеметчиков, которых должны были отправить в учебный центр, превосходил нас в три раза. Сотрудник Конторы, который командовал всем этим процессом, прохаживаясь между нашими рядами и осматривая наш строй штурмовиков-стрелков, выдал наконец:
– Да-ас-с… А кто же у нас воевать-то будет?
Это был даже не вопрос, а что-то вроде констатации факта того, что вот не все те, кто приехал на войну, желают непосредственно участвовать в боевых действиях… Однако отмечу, что в этой самой известной в России ЧВК все подразделения делились по номерам на ШО – штурмовые отряды. В реалиях каждый из нас, вне зависимости от подразделения, считался штурмовиком. Другое дело, что кто-то грузил, к примеру, оружие на машины и доставлял это оружие на позиции, а кто-то штурмовал непосредственно укрепы противника. В любом случае, любая работа сотрудников ЧВК была нужной и ответственной – война не терпит безответственных людей. Потому я с равным уважением отношусь ко всем сотрудникам конторы, понимая и тот факт, что, к примеру, медик ты или сотрудник, занимающийся сопровождением грузов, или же ты сотрудник, занимающийся охраной важных объектов, – не важно, кто ты, но ты всегда под прицелом противника. Например, оружие на позицию еще довезти нужно, и убить тебя в дороге могут раз пятьдесят, а медики так вообще наравне с пулеметчиками, кордистами, командирами или гранатометчиками являются группой риска – их уничтожают одними из первых. Рота охраны? – так ведь диверсионные группы противника работают еще как, и арта с их хаймарсами бьет наверняка. Все под богом ходим. Это война, и на настоящей войне нет соплей по поводу прав человека и международных норм, которые тебя защищали бы от смерти. Сдался в плен? – готовься к пыткам или к быстрой смерти. Спасаешь раненых? – снайпер тебя попытается снять. Сам ранен? – добьют. Руки вверх поднял? – не факт, что не получишь очередь из автомата противника, так как возиться с тобой живым у него, у этого противника, нет никакой возможности или охоты. Это война, на войне истребляют людей, а не читают нормативные акты гуманитарного характера.